medb. | Лунная пыль

[medb.]

Название: Лунная пыль
Автор: medb.
Бета: Marlek
Персонажи: Саске, Итачи, Обито
Жанр: джен, драма, экшен
Рейтинг: PG
Статус: закончен
Саммари: Самая простая и обычная на первый взгляд миссия может в итоге оказаться совсем не тем, чем кажется. Или правильней будет сказать, что так получается со всеми миссиями?
Примечание: AU
От автора: Написано на командный фест Битва Века.
Дисклеймер: Мир и персонажи принадлежат не мне.
Количество слов: 3 134

читать

Маски были знакомыми. Черная эластичная ткань плотно обтягивала лица, оставляя на виду только глаза, светлые и пустые, как стекла. Саске отскочил назад, уходя от стремительного удара кунаем, резко выдохнул и активировал Шаринган.
Мир вокруг вытянулся и замедлился, окрасился прозрачно-красным оттенком, словно поверх него натянули цветную пленку.
Гибкие и быстрые черные тени в черных масках напали внезапно, бесшумно выросли из ночной темноты окружающего леса. Но благодаря Шарингану не составляло труда предсказать любое движение противника, вовремя увернуться, парировать, зайти за спину. Саске быстро сложил печати, применяя технику замещения – и вражеский кунай вонзился в трухлявое бревно. Сосредоточить чакру в ступнях, отскочить, пробежать по стволу дерева, атаковать сверху. Снова увернуться, уйти скользящим движением, поймать чужую руку, вывернуть, ударить коленом в спину. Противников было много, но все они оказались сущими новичками, уровня генинов, не выше…
Саске застыл, услышав короткий, на выдохе, вскрик за спиной, и медленно обернулся.
Последний вражеский шиноби медленно покачнулся и рухнул лицом вниз. В его затылке холодным серебристым блеском сверкнул сюрикен.
Саске быстро осмотрелся – безликие черные тени усеяли поляну, как сломанные куклы. Синеватая в лунном свете трава волнами колыхалась на ветру.
Итачи тщательно вытер клинок об одежду одного из поверженных противников, убрал катану в ножны за спиной и внимательно посмотрел на брата, после чего негромко, но очень серьезно сказал:
- Нельзя полагаться только на глаза.
Саске нахмурился, отворачиваясь. Потом подобрал свои кунаи, старательно очистил их от крови и, пожав плечами, пробормотал:
- Извини. Ты же знаешь, я просто очень давно хотел отправиться на миссию вместе с тобой…
Итачи в ответ коротко кивнул, проверил крепление своей формы АНБУ и огляделся, вслушиваясь в призрачные шорохи ночного леса.
Саске пинком перевернул ближайшее тело, присел на корточки, разглядывая чужой протектор, и снова нахмурился:
- Откуда они могли взяться? Миссия же только началась, мы едва успели отойти от деревни...
- Значит, то, что мы должны доставить – по-настоящему важно, - невозмутимо заявил Итачи и чуть склонил голову набок, потом выжидающе повернулся в другую сторону.
Саске мгновенно насторожился, сильнее сжал в пальцах теплые рукояти кунаев:
- Сейчас снова нападут?
Но поза брата оставалась расслабленной и спокойной.
- Нет, - наконец ответил он. – Мы должны были встретиться здесь с третьим…
И в это мгновение, как по сигналу, вдруг громко зашуршали густые кусты можжевельника на краю поляны, и сквозь них резко прорвалась еще одна черная тень, кубарем покатившись по земле.
- Извините, опоздал! – воскликнул чуть хрипловатый незнакомый голос. – Моя старушка-соседка опять потеряла очки, перерыл ей всю квартиру, пока нашел, а потом еще и этот кот на дереве… ух…
Черноволосый парень с виду на несколько лет старше Итачи поднялся на ноги, повернулся, отряхиваясь от земли и сухих листьев, и с ухмылкой сообщил:
- Привет, я Обито, Учиха Обито – ну, это понятно! – он потянул за воротник куртки, на спине которой был изображен фамильный веер, и решительно кивнул. – Рад с вами работать!


Во время привала они не стали разжигать костер из опасения снова привлечь внимание вражеских шиноби. Просто устроились на больших камнях на берегу ручья, наполнили фляги свежей водой.
Итачи снял со спины кожаный футляр, чтобы проверить ремешки. Обито заинтересованно вытянул шею, пытаясь разглядеть в полумраке, и протянул:
- Значит, нам нужно отнести в Храм этот свиток? – дождавшись ответного кивка, он сосредоточенно поскреб в затылке. – А что там? Что может быть такого важного, что на подобную элементарную миссию отправили самых лучших? Тайны дайме или какая-то запретная техника? Или это свиток Призыва? Они редкие сейчас и считаются особенно ценными…
- Информация секретная, - холодно сообщил Саске, хмуро покосившись на внезапно болтливого родственника. – Нам нужно только доставить свиток, а не задавать лишние вопросы.
Лицо Обито удивленно вытянулось, он пару раз хлопнул глазами, потом воскликнул:
- Да ладно, неужели вам совсем не интересно?! И вообще, малыш Саске, нельзя постоянно быть таким серьезным, особенно в твоем возрасте!
Саске мгновенно ощерился, скрипнул зубами, но, бросив быстрый взгляд на невозмутимого Итачи, сдержался и холодно ответил:
- То, что я младше, не дает тебе право так меня называть.
- Ээ… - протянул Обито и вновь поскреб в затылке. – Вообще-то, дает…
Саске демонстративно повернулся к брату, который убрал свиток и вместе него достал из ножен катану, чтобы отполировать клинок, и уточнил:
- Пойдем, как договаривались? Я впереди, ты со свитком в центре, а в конце этот… Как там тебя зовут? – небрежно бросил он, не удержавшись.
Обито поперхнулся водой, которую не вовремя решил отхлебнуть из фляги, и возмущенно взмахнул руками:
- Обито! Я же уже три раза повторил! Ну неужели так трудно запомнить?! Я ведь всего лишь родился в том же клане, что и вы!
Саске высокомерно хмыкнул и резонно заметил:
- Клан Учиха нельзя назвать маленьким. Не стоит ожидать, что мы будем помнить по имени каждого дальнего кузена.
Итачи, весь облик которого буквально изучал спокойную прохладную отстраненность, не обращал внимания на их перепалку.
Обито шумно вздохнул, устало потер лицо и пробормотал:
- Да, вы здорово выросли с тех пор, как я видел вас последний раз… Да чтоб я снова согласился на долгосрочную посольскую миссию! – он скривился, а потом неожиданно улыбнулся и подмигнул. – А вы, ребята, молодцы! Слухи о гениальных наследниках клана Учиха даже в других деревнях ходят! Вообще все ваше поколение какое-то особенно талантливое, мы другими были… Я завидую. Вы оба младше меня, но уже столького достигли!
- Настоящий Учиха не может быть лентяем и неудачником, - заявил Саске, приняв похвалу как должное.
Потому что гордость клана – превыше всего.
Обито наконец замолчал и отвернулся.
Итачи закончил приводить в порядок свое оружие, поправил за спиной ножны и вдруг устремил внимательный взгляд на брата:
- Что-то не так?
Саске вздрогнул, потом кивнул на лежавший у него на коленях протектор, который он снял с одного из вражеских шиноби:
- Я не знаю, какому селению принадлежит этот символ.
Перевернутая восьмерка – знак бесконечности.


Черные тени в черных масках соскользнули с деревьев, окружили плотным кольцом.
Эластичная ткань плотно обтягивала лица, оставляя на виду только глаза, светлые и пустые, как стекла.
Саске отскочил назад, уходя от стремительного удара кунаем, выдохнул и активировал Шаринган.
Прозрачно-красный мир казался четким и резким, с гранями острыми, как лезвия. Увернуться, уйти скользящим движением, поймать чужую руку, вывернуть, ударить коленом в спину. Применить технику замещения, пробежаться вверх по могучему древесному стволу, атаковать. Пригнуться, предсказать чужое движение, парировать…
Саске резко обернулся, собираясь избавиться от противника за своей спиной – но тот уже рухнул лицом вниз. Только на сей раз в его затылке торчал не сюрикен Итачи, а кунай Обито.
Саске медленно выдохнул, с трудом разжал сведенные судорогой пальцы, обвел взглядом безликие черные тени, которые усеяли поляну, как сломанные куклы.
Синеватая в лунном свете трава волнами колыхалась на ветру.
Он моргнул, сжал пальцами виски.
И неуверенно спросил:
- Это ведь уже было?..
Итачи тщательно вытер клинок об одежду одного из поверженных противников, выпрямился и невозмутимо ответил:
- Пятый раз.
- Что? В смысле? О чем вы? – озадаченно переспросил Обито, непонимающе вертя головой по сторонам.
- Это повторяется уже в пятый раз, - со своей обычной бесстрастностью пояснил Итачи. – Мы попадаем в эту засаду в пятый раз. Одна и та же последовательность, одни и те же движения противников – для их предсказания даже не нужен Шаринган. Та же самая поляна. То же самое положение луны в небе.
Саске медленно опустился на колени, плотно обхватил голову руками и зажмурился.
Неверный серебристый свет сквозь ветви, шорох кустов можжевельника, черные маски, похожие на стекла пустые глаза, увернуться, атаковать, парировать чужой выпад, вонзить кунай, стереть с лезвия липкую темную кровь, пройти к ручью, привал, повторить снова…
Вокруг них ничего не менялось, только они сами могли как-то изменить свои действия, шагнуть в другую сторону или использовать вместо куная сюрикен, но память стиралась быстро, и произошедшее начинало казаться мороком, смутным дежа вю…
Замкнутый круг.
Или… символ бесконечности?
- Но… - растерянно протянул Обито. – Как такое вообще возможно? Что происходит?! – он мгновение помедлил и неуверенно, словно опасаясь ответа, задал еще один вопрос: - Где мы?
Итачи посмотрел в небо, замер, прислушиваясь к ночным шорохам, и Саске с Обито тоже медленно подняли головы.
Огромная и плоская, словно нарисованная, пористая луна низко висела среди черно-красных туч, как воспаленный глаз.
Итачи убрал катану в ножны и уверенно сообщил:
- Мы в Цукиеми.


Они продолжали идти дальше, не меняя направления, постоянно на север. Нападение безликих черных теней повторилось еще два – или три? – раза, но втроем они расправлялись с противниками ловко и быстро, как с настоящими тенями, потому что все движения были насколько знакомыми, что их не нужно было предсказывать.
Они продолжали идти дальше, и вокруг них с неторопливой неотступностью постепенно смазывались границы времени и пространства. И трудно было отделаться от ощущения, что потоки чакры в лесу раскинулись и переплелись липкой паучьей сетью. Серо-синяя трава волнами колыхалась на ветру, и идти сквозь нее было так же тяжело, как против течения реки.
На краю очередной поляны, залитой серебристым лунным светом, Саске поежился, зябко потирая плечи, обернулся к своим спутникам и с хмурой надеждой уточнил:
- Нам нужно продержаться три дня? Семьдесят два часа? Ведь именно так действует твое Цукиеми, да, брат?
Вот только – совсем неясно было, сколько уже прошло времени, как долго они блуждали среди черно-серых теней. Они не знали, было ли вообще в этом месте время, но усталость, голод и жажда были точно.
Итачи, не останавливаясь, прошел мимо Саске, внимательно следя взглядом за неразличимым движением в темноте, и медленно произнес:
- Мое – да. Но мое Цукиеми – черно-бело-красный мир повторяющейся пытки, а не бесконечный лес под полной луной, - он легко отступил на шаг, пропуская перед собой бросившегося в атаку черного шиноби, ударил противника рукоятью катаны по затылку и отбросил с лица растрепавшиеся волосы. – Цукиеми – иллюзия, которая воздействует прежде всего на подсознание, и у каждого Учихи, пробудившего Мангеке Шаринган, своя собственная версия этой техники.
Саске закусил губу, перерезал горло следующему противнику, раздраженно поморщившись, когда на ладони плеснула теплая кровь.
- Но почему?! Как такое вообще возможно?! – воскликнул Обито, всплеснув руками, споткнулся о труп, с трудом восстановил равновесие и уже спокойнее продолжил: - Кто мог нас сюда заключить? И что ему от нас понадобилось?
Он замер, задумчиво потирая подбородок, потом инстинктивно метнул сюрикен куда-то в темноту – оттуда донесся слабый вскрик и удар тела о землю. Обито встряхнулся, устало вздохнул и признался:
- Ничего не понимаю!
Итачи внимательно оглядел поляну, выбирая направление, и, указав спутникам на звериную тропу вдоль колючих кустов терновника, первым шагнул вперед:
- Цукиеми позволяет манипулировать противником, его сознанием. С помощью этой техники можно выведать необходимую информацию – хотя, с другой стороны, для этого существует множество других дзюцу, требующих куда меньших затрат чакры.
Обито тоже прошел мимо Саске, раздраженно пытавшегося вытереть кровь с рук о траву, пробормотал себе под нос:
- Хотел бы я заранее знать, какие еще ловушки нас тут поджидают… - и громче добавил: - И вообще, разве можно применить эту технику одновременно на несколько людей сразу? Я всегда думал, что она рассчитана только на одного противника…
Лезвие катаны Итачи блеснуло серебристой дугой, и очередная черная тень неподвижной кляксой рухнула на землю.
- Существует одна теория, - невозмутимая бесстрастность не изменяла Итачи даже в столь необыкновенных обстоятельствах. – Согласно ей, Цукиеми не просто иллюзия, а врата в параллельное измерение, куда временно перемещаются суть и сознание объекта – иными словами, то, что называется «душой».
Саске поспешил нагнать спутников, спрятал ладони в широких рукавах косодэ и недовольно проворчал:
- Вы слово в слово повторяете этот диалог уже в третий раз.
Итачи оглянулся через плечо, и тени ветвей скользнули по его лицу, как черная маска:
- Поверь мне, эту фразу ты тоже говоришь не впервые.
Звериная тропа петляла между корней, как живая, и словно сама стелилась под ноги. Идти стало легче, но все сильнее мучила жажда – вода в флягах закончилась еще на прошлом привале. И единственное, что они могли – это продолжать идти, не оставаясь на одном месте, и ждать, когда же наконец истечет срок действия иллюзии, заключившей их в свой плен. Ждать – и быть готовыми к тому, что на поверхности, вне лунного мира Цукиеми, их ждет полная неизвестность.
Итачи остановился, просчитывая путь по невидимым потокам скрывавшейся в земле чакры, и свернул к западу.
- Цукиеми – это же наша фамильная техника, - вдруг заговорил Саске, плотно сжимая пальцами виски, зажмурился от боли, резко выдохнул и испуганно, словно только сейчас вспомнив, произнес: - Но ведь больше никого не осталось, кроме нас! Все мертвы!
Итачи замер, и его идеально прямая спина, обтянутая белым жилетом, в темноте казалась клинком. Обито изумленно обернулся, поперхнулся воздухом:
- Ты… ты о чем вообще?! В смысле – никого не осталось?!
- Клан… уничтожен… - сквозь сокрушающий приступ головной боли с трудом выдавил Саске. – Их зарезали… всех…
Обито побледнел, потом издал неловкий смешок и поднял руки ладонями вверх:
- Да ладно, брось, не шути так! Я не помню ничего подобного! Если, конечно, Коноха не изменилась до неузнаваемости, пока я был на миссии… Итачи? Слушай, малыш Саске, может, кто-то просто наложил на тебя гендзюцу, подпихнул тебе неправильные воспоминания? Или это тоже часть Цукиеми?
Итачи по-прежнему молчал. Саске скрипнул зубами, душа в горле предательский болезненный стон, и хрипло бросил:
- А может, ты сам – часть Цукиеми?! Тебя ведь не было с нами с самого начала! Ты появился позже и неизвестно откуда! И я вообще не знаю, кто ты такой, я даже не слышал о тебе ни разу!
Обито отшатнулся от него и побледнел еще сильнее, бессильно раскрыл рот, закрыл снова, хлопнул глазами и наконец протестующе воскликнул в ответ:
- Еще чего! Может, это вы оба – часть Цукиеми?! Я долго бродил тут сам, в одиночестве, прежде чем столкнулся с вами!
Итачи медленно обернулся, оперся на катану, как на трость, устало повел плечами и прикрыл глаза, признав:
- Это возможно. Я действительно раньше ни разу не слышал о том, чтобы Цукиеми накладывалось сразу на несколько человек одновременно.
Саске хрипло дышал, крепко стиснув кулаки. Обито провел дрожащей ладонью по лицу сверху вниз и совсем тихо, едва слышно прошептал:
- То есть настоящий – только кто-то один из нас? – он резко, с присвистом втянул в себя воздух, посмотрел на свою правую руку, словно не узнавая ее, и выпалил: - Но я не чувствую себя иллюзией!
Саске молча переглянулся с Итачи, но, как и прежде, не смог прочитать в глазах брата ничего.


Они блуждали по лесному лабиринту, залитому сетью серебристых лунных лучей, и постепенно черных шиноби в масках становилось все больше. Тени стали нападать чаще, и свет остро блестел на их начищенных протекторах с символом бесконечности.
Саске пришлось оторвать левый рукав, чтобы перевязать неглубокий, но длинный порез на предплечье. На правой скуле Обито медленно расплывался серо-сиреневый синяк. Только Итачи до сих пор не пропустил ни одного вражеского удара, даже не запачкал одежду.
Больше они не разговаривали. Не повторяли раз за разом один и тот же замкнутый диалог, двигались в молчании, чутко вслушиваясь в шорохи и шелесты вокруг.
И совершенной неожиданностью оказалось, когда долгожданный просвет среди деревьев вдруг оборвался головокружительным скалистым провалом. Далеко-далеко внизу, в непроглядной черноте, гулко шумела быстрая река, и мелкая водяная взвесь холодом оседала на лицах.
- Мы в ловушке, - оскалился Саске, чувствуя себя загнанным зверем, и настороженно повернулся к лесу.
Если черные тени в масках нападут здесь – вряд ли удастся отбиться, даже несмотря на все умение, фамильные техники клана Учиха и Шаринган.
Обито шагнул вперед, к обрыву, осторожно заглянул вниз, проследил взглядом полет сорвавшихся с края мелких камушков и хрипло спросил:
- А что, если просто прыгнуть? Избавиться от всего, отказаться играть по правилам? Это поможет освободиться от Цукиеми?
Итачи медленно качнул головой:
- Я не уверен. Если умрешь в мире Цукиеми, можешь навеки сгинуть в глубинах своего собственного подсознания. К тому, мы не можем быть с точностью уверены, что это именно Цукиеми, а не какая-то другая, незнакомая нам техника гендзюцу.
- Или происходящее вообще на самом деле реально, невзирая на все странности, и кто-то просто хорошенько помудрил с нашими мозгами, – раздраженно фыркнул Саске, сам не особо веря в свои слова.
Итачи перевел на него внимательный, пристальный взгляд непроглядно черных глаз – за все время блужданий по лесу он ни разу не активировал Шаринган – после опять посмотрел на луну, наполовину скрывшуюся за плотной завесой туч. Убрал катану в ножны и вместо нее снял со спины кожаный футляр с резными символами пяти стихий.
А потом на них снова напали. К счастью, всего четверо.
Итачи отступил назад, к самому краю обрыва. Саске раздраженно стиснул зубы и яростно ринулся в бой – увернуться, поднырнуть, ударить ногой с разворота, подпрыгнуть, вонзить кунай в податливую плоть. Где-то совсем рядом голос Обито хрипло выкрикнул: «Катон!» - и последнего черного шиноби охватил шар рыже-красного пламени, тут же перекинувшегося на ближайшие деревья.
Прошли секунды? Минуты? Саске устало вытер пот со лба. Теплый свет живого огня схлестнулся с холодным сиянием луны, больно жаля чувствительные глаза.
Назад пути больше не было.
Итачи медленно отвинтил крышку футляра, потом осторожно, не торопясь, достал длинный узкий свиток, бледно-желтый и потрепанный по краям, мягкий, как ткань.
Саске и Обито, не сговариваясь, одновременно шагнули ближе.
Пламя за их спинами растеклось приливной волной, с сухим хищным треском побежало по ветвям все дальше и дальше в лес, поглотило высокую гибкую траву.
Саске, поморщившись, потер висок и сглотнул, тщетно пытаясь увлажнить пересохшее горло.
Итачи медленно опустил веки, и густые ресницы бросили на его щеки дугообразные тени.
Обито зажал левый глаз ладонью, и из-под его пальцев медленно поползли почти черные капли крови.
А потом они все втроем решительно взялись за свиток…
…и развернули его.

Он оказался пуст.
Лунные лучи серебром скользнули по гладкой, девственно чистой бумаге, и вдруг внезапно куда-то разом пропали все звуки – треск пламени, гул реки, шорох леса, свист дыхания.
Абсолютная тишина обрушилась неподъемным, невообразимым весом, словно свод пещеры, и расколола окружавший их мир.
Сначала побледнели и выцвели краски, медленно-медленно, как будто в них щедро капнули воды. Сначала пропал красный, потом синий, пока наконец не остались только черный и серый.
После начал расслаиваться и крошиться пейзаж, осыпаясь крупными белесыми клочьями пепла.
Забыв, что такое – дышать, Саске перевел взгляд на собственные ладони – и увидел, как задымились и почернели кончики пальцев, как черная пыль причудливыми узорами заструилась по ветру.
- Я… я ненастоящий? – почти всхлипнул Саске, не в силах поверить, не в силах признать.
Итачи потянулся ободряюще сжать плечо брата, но его ладонь растворилась серым дымом за мгновение до того, как он успел бы коснуться.
Он медленно моргнул и с неизменной невозмутимостью объявил:
- Мы все ненастоящие.
Обито выронил свиток, утер еще не успевшим исчезнуть плечом кровь с щеки и с печальным вздохом признался:
- А я хотел бы еще немного… побыть.
Мир исчезал медленно, но неизбежно.

Пока наконец не осталась вне пропавшего неба одна только луна – огромная, ноздревато-пористая и красная, как воспаленный глаз.

*

Он сидел один в полной темноте и молча вслушивался в тишину, которую нарушал только неторопливый перестук капель о камень. Воздух в пещере был сырой и затхлый, застревал в легких, словно вата, но двигаться не хотелось, хотя выход находился всего в паре десятков шагов.
А потом знакомый, странно сдвоенный голос позвал:
- Тоби?
Он встрепенулся, вскинул голову и с притворной, давно заученной бодростью воскликнул:
- Зецу-сан! Я готов идти! Дейдара-семпай уже ждет, да?!
Все тот же сдвоенный голос помедлил, но все же спросил:
- Что ты делаешь?
Он мог промолчать, мог солгать, мог что-то придумать. Мог даже для разнообразия сказать праву.
Поэтому еще раз подкинул на ладони кольцо Сасори, на сей раз его даже поймал и признался:
- Мне захотелось представить, чего не могло быть.
Ведь – почему бы и нет?
В конце концов, все его детские мечты давно рассыпались лунной пылью. Что значит еще одна?

@темы: general, drama, джен, лист, авторский

---

реклама

[NarutoFiction]

Правила
Приём заявок от авторов и переводчиков (до 18.01)
Приём заявок от иллюстраторов (до 18.01)

[CODE]

@темы: реклама

---

реклама

[NarutoFiction]

Баннеры команд

Клан Учиха:

Клан Сенджу:

@темы: реклама

---

Ксай Тэска | Голоса

[Ксай Тэска]

Название: Голоса
Автор:  Ксай Тэска
Бета: Сатанринь
Пейринг: Какузу/Хидан
Жанр: angst, romance
Рейтинг: R
Дисклеймер: все принадлежит Кисимото
Размещение: спрашивать в умыл

Хидан собирает пальцем сахарные крошки по затертой до блеска деревянной столешнице. Тянет этот палец в рот, облизывает, вытаскивает кончик языка, задумчиво, на автомате, и снова принимается собирать рассыпанный по столу сахар. По краям ногтей потрескался и сошел лак. На большом пальце заусеница.
Взгляд у Хидана мутный, рассеянный от выпитого сакэ, плечи расслабленно опущены. Он поднимает руку, чтобы вновь поднести палец в белых крошках к губам, но останавливается и разом смахивает все оставшиеся со стола. Признается:
- Меня тошнит от этого города.
Какузу кивает. Они торчат в Амегакуре уже второй месяц. Миссий нет, и все, что им остается — пить сакэ и играть в карты. Какузу понимает, что даже при всей его выдержке он не сможет так долго находиться запертым в этом городе один на один с Хиданом.
Вода размывает дороги.
В сузившихся зрачках таится безумие. Шепот Дзясина, жадного до крови, становится все настойчивей.
Хидан слышит его зов, голодный скрежет зубов разгневанного бога. Он беззвучно шевелит губами и просит подождать еще хоть немного.
Какузу не нравится все это, не нравится взгляд напарника и ощущение, будто он против воли стал заложником.
У них обоих сдают нервы. Вопрос только в том, как скоро наступит момент, когда Хидану окончательно сорвет крышу.
- И Пейн может поцеловать меня в жопу, - ухмыляется Хидан, оголяя ровные белые зубы. - Если он скажет мне еще хоть слово про терпение, клянусь, я выпотрошу из него все то пафосное дерьмо, которым он напичкан, и заставлю сожрать.
Хидану не стоит слишком много пить, ведь тогда кровь закипает в нем еще быстрее. Какузу знает его норму гораздо лучше, чем он сам.
Теплое сакэ бежит по горлу, приятно согревает живот. Если бы еще Хидан мог заткнуться хоть на минуту.
- Честное слово... - шепотом начинает тот, наклонившись через стол к напарнику. - Придумай же что-нибудь, а? Послушай, Какузу, если мы останемся тут хотя бы на один долбаный день, я нахрен сойду с ума!
Последние слова он произносит громче, чем нужно. Тяжелый кулак яростно опускается на столешницу, жалобно звенит посуда. Хозяйка за стойкой суетливо оглядывается по сторонам, испуганно моргает, прижимая руки к груди. Но бар пуст, а она боится попросить единственных незваных гостей уйти.
- Заткнись, Хидан.
- Не волнуйся. Сдалась мне эта старая карга и ее забегаловка. Думаешь, как в прошлый раз все выйдет? Нееет, - тянет культист.
Высовывает кончик языка, в задумчивости проводя им по нижней губе. Рот блестит. Глаза Хидана пристально следят за выражением лица напротив.
- И Пейн тут не при чем, - добавляет он на всякий случай. - Дзясин, знаешь ли, не принимает любую жертву.
Какузу нет дела до Дзясина, будь он хоть в десятки раз могущественнее всех богов мира. Дзясин не обогатит его, не даст ему власти. Но с ним приходится считаться.
- Еще сакэ, - подзывает Хидан старуху за стойкой, машет пустой склянкой.
- Нет, хватит, - останавливает его Какузу. Кладет на стол пару монет, чтоб расплатиться за выпивку, и, помедлив, достает еще несколько, добавляет сверху.
- Здесь за комнату. Мы остаемся на ночь, - сообщает он хозяйке. Та часто кивает: поняла.
- С чего бы это? - Хидан смотрит исподлобья, упирается большими пальцами в край стола.
- Ты на ногах еле стоишь, а я не собираюсь тащить тебя через всю Деревню на себе. И уж тем более не собираюсь оставлять тебя здесь одного.
Старая лестница скрипит под тяжестью шагов. Какузу поднимается на второй этаж, к их комнате, слышит за спиной скрежет деревянных ножек стула по полу - Хидан недовольно, будто делает одолжение, встает из-за стола и плетется следом.
- Нахрена было тащится в эту дыру? - бросает он на ходу.
- Я заплатил за сакэ, что тебе еще надо?
Обстановка комнаты уныла так же, как картина за окном.
Какузу не хочет лишних проблем, но Хидан — совсем другое дело. Он не знает, когда нужно вовремя остановиться.
- Дзясин не принимает любую жертву, - объясняет он. - Но дело поправимое. Можно взять количеством.
Какузу, конечно, нет до этого дела. Хидан — голос в его голове, который он не может заставить исчезнуть.
Напарник становится к нему вплотную, так что дыхание с примесью выпитого сакэ ощущается на коже.
Взбухшая, пульсирующая, почти прозрачная венка на шее. Темная утопленная впадинка за воротником.
- Сдохнуть со скуки можно.
Взгляд Хидана на удивление ясный, и Какузу начинает казаться, что он ошибся, что это в нем самом бродит выпитое сакэ, а не наоборот.
Рука опускается на затылок, Хидан, подавшись вперед, проталкивает Какузу в рот свой язык, мягкий, словно устрица. Тот отвечает на жадные поцелуи и ощущает влажное горячее дыхание. Зубы Хидана неожиданно вцепляются ему в губу, и слюна становится с привкусом железа, как открытая рана.
Хидан довольно ухмыляется, шальной, развязный, чувствует, как рот наполняется пенящейся алой кровью. Этот вкус подхлестывает затаившееся было до поры до времени безумие, и в голове Хидана наверняка не смолкая звенит голос разбуженного Дзясина. Рев стоит в его ушах, звонкий, пронзительный и жадный. Хидан на секунду останавливается, поднимает подбородок в алых пятнах и смотрит на серый, поросший трещинами потолок, словно видит сквозь него небо.
Через ткань штанов Какузу чувствует, как ему в ногу упирается член Хидана, твердый, стоящий колом член. Впрочем, он и сам уже на взводе.
Ворот черного плаща распахнут, и видно, как дергается кадык на бледной изогнутой шее. Какузу брезгливо вытирает рот, думая, что позволяет напарнику слишком многое.
Простыни на кровати чуть желтоватые, похоже, стиранные по многу раз. Хидан скидывает на них свой плащ, сам садится поверх, снимает следом штаны. Кожа у него белая и гладкая, без единого шрама. Он становится на четвереньки, просовывает ладонь меж расставленных ног, прогибается в пояснице. Напряжено перекатываются гладкие мускулы на спине.
- Твою мать, Какузу, давай быстрее!
Хидан подставляет свой поджарый зад. Какузу опускает руки на его бока, сжимает пальцами бледную кожу — кажется, будто под ними остаются серые отметины, но это всего лишь иллюзия. Ровный ряд позвонков, взмокший затылок, шея блестит от пота. Плоский медальон на серебряной цепочке болтается в такт движениям, Хидан шипит сквозь зубы. Какузу не собирается давать ему поблажек — и в этот раз их желания полностью совпадают. Когда член до предела входит в узкий и тесный зад, Хидан кричит от переполняющей его боли и удовольствия.
- Твою ж мать! - он утыкается лбом в смятые простыни, начинает дрочить себе свободной рукой, и, наконец достигнув разрядки, вздрагивает всем телом.
Какузу тяжело дышит. Смотрит на бледную поясницу, на стекающую по ляжкам Хидана мутную влагу и чувствует в наступившей внезапно тишине странное успокоение.

Земля разбухает от дождя, покрывается рытвинами, напоминающими болезненную рану, с которой ободрали только-только запекшуюся корку.
Хидан с Какузу месят ногами грязь, перебираясь из одного конца Амегакуре в другой. На одном из верхних этажей центральной башни, среди множества выпростанных из ее металлического тела отростков, Какузу на мгновенье замечает человеческую фигуру. Заметив, опускает взгляд и продолжает идти.
- Эй, Какузу, погода сегодня так себе, - кривит губы в усмешке Хидан.
Какузу обещает себе, что завтра они во что бы то ни стало выберутся на сушу.

@темы: акацуки, angst, слеш, romance, авторский

---

серафита | Эти хорошие манеры

[серафита]

Название: Эти хорошие манеры
Автор:  серафита
Персонажи: Хаширама, Мадара, Тобирама
Рейтинг:PG
Жанр: юмор
Размер: мини
Дисклеймер: не мое, Кишимото
От автора: написано было по заявке на сообществе "Вызов на звание Хокаге". Использованы цитаты из «Карлсона», «Федота-стрельца – удалого молодца», х/ф «Иван Васильевич меняет профессию» и м/ф «Чёрный плащ». Enfant terrible (фр.) – букв. «ужасный ребёнок», идиомическое выражение, обозначающее человека взбалмошного, которому тем не менее многое сходит с рук. «Ужасных детей любят больше послушных».

Хаширама придумывал речь к Учихе Мадаре (остроумную), даймё (дипломатично-покаянную), брату (состоящую из экспрессивных междометий и пауз), и заодно к любезным советникам (матерную).

Для последней пришлось полезть в словарь. Шпаргалки, конечно, дело недостойное и всё такое, но в последнем случае Хаширама не полагался на память. А ну как откажет в ответственный момент, а там и до соблазна разъяснить позицию наглядно, так сказать, вручную недалеко? И если конфуз высокое собрание и даймё ещё могли простить, то вульгарный мордобой мог сказаться на итогах грядущей встречи самым фатальным образом.

Во всём, как водится, были виноваты советники, неудачное расположение звёзд и Учихи. Советники – потому что именно им не хватило мозгов, чтобы вовремя зарубить на корню идею встречи на высочайшем уровне непременно в компании ближайших родственников, звёзды потому, что не предупредили Хашираму о грядущем позорище и обещали исключительно удачную неделю, а Учихи просто так, за компанию. Потому что в чём-нибудь, да виноваты.

Хаширама очень любил своего младшего брата. Во всём, что касалось сражений, дел новорождённой деревни, безоговорочной поддержки всех начинаний и тому подобного, Тобирама был попросту незаменим. Более того, сам Сенджу-старший давным-давно перестал обращать внимание на дикую боевую раскраску, подведённые глаза, привычку ставить локти на стол во время еды и использовать боевую леску вместо зубной нитки.

Увы, на завтрашнем собрании требовалось предъявить не первоклассного ниндзя, отличного администратора и непревзойдённого специалиста по запретным техникам, а воспитанного, изящного и образованного молодого человека, способного обсуждать труды великого Абэ но-Сэймея и поддерживать беседу дольше хотя бы пяти минут, не перемежая её теми самыми выражениями, ради которых Хаширама битых полчаса изрисовывал меленькими иероглифами крохотный клочок бумаги.

Его самого готовили к роли главы клана с раннего детства под руководством целой толпы учителей. Однако матушка, отдав отцу на растерзание первенца, младшенького, слабого здоровьем (Тобирама с детства был здоров как конь), нежного, как девочка (начиная с трёхлетнего возраста, он не возвращался с прогулки без внушительных фонарей под глазами и сбитых костяшек), баловала и берегла. Любые попытки наставников пожаловаться на неуправляемый нрав и тяжёлую руку младшего наследника клана безжалостно пресекались, осторожные замечания опомнившегося отца встречались слезами и заканчивались изгнанием на диван, и в конце концов тот махнул рукой, рассудив, что вообще необразованным дитя не останется, шиноби из него всяко получится не рядовой, а на остальное Хаширама есть.
Унылые рассуждения закономерно повлекли следующую мысль, а именно, что хитрожопые Учихи удобно устроились и здесь.

Их Мадара тоже не был, мягко говоря, образцом изящных манер. Более того, с завидной регулярностью он доводил собственных старейшин до состояния как-жаль-что-не-придушили-в-люльке и минимум раз в год с треском вылетал из родного клана. Мадара был возмутительно нагл, не поддавался давлению, не соглашался с тем, что ему не нравилось, и напрочь отказывался проигрывать в шоги почтенному Учихе Генноске, нет, чтобы порадовать старика.

Изгнание, согласно традициям клана Учиха, обставляли со всеми церемониями: Мадара топал со своими пожитками через всю деревню, потом на родовое кладбище торжественно тащили пустой гроб с его именем на крышке, кто-нибудь из родичей произносил речь, Мадара у ворот быстренько оттарабанивал ответную заученную скороговорку, уходил в закат и испарялся в воздухе на фоне садящегося солнца, и старейшина клана подводил итог кратким «он улетел, но обещал вернуться».
После чего все отправлялись на поминки в клановый дом.

Через год-полтора обычно случался очередной кризис, откуда-нибудь из лесов выползал новый супер-сильный клан, у которого имелся длиннющий свиток претензий к Учихам, и крепкие старички шустро выкапывали гроб с давно облюбованного места. Имя на крышке заполировывалось лаком, а в небо выпускался ястреб с аккуратно упакованным в водонепроницаемый футляр посланием.

Мадара возвращался, кризис стремительно заканчивался, и вся катавасия начиналась сначала по отрепетированному сценарию.

Лет с шестнадцати периодический глава клана Учиха взял за правило изгоняться только с внушительной суммой денег, надёжно упакованной в походную сумку, а также грантом на обучение, оплаченным из клановой казны. Просто так скитаться ему было скучно и лень, а развесёлая студенческая жизнь, напротив, пришлась по вкусу. Старейшины здраво рассудили, что себе дешевле выйдет, и безропотно оплачивали счета.
«Вот пущай он, паразит, по морям и егозит, нам с тобою энту харю видеть больше не грозит...» - вспомнил Хаширама строчку из перехваченного письма.

Увы и ах, во время своих скитаний Мадара как-то умудрился между делом закончить два университета, написать монографию, включённую в перечень для обязательного изучения в четырёх из пяти стран, и даже обзавестись сертификатом почётного члена Сообщества Гипнотизёров и Гадателей.

Этого хватило, чтобы из бесцеремонного грубияна с асоциальными наклонностями в глазах общественности превратиться в эксцентричного оригинала с репутацией enfant terrible. На приёмах Мадара легко составлял двуязычные каламбуры, высказывался в пользу воинствующего атеизма и гениальности «Биттлз» и охотно гадал по руке всем желающим.

А засим вполне мог себе позволить явиться на встречу к даймё обвешанный оружием, в своих жутких обносках и с причёской «я у мамы гений» на голове.

Сенджу на такую милость рассчитывать не приходилось. Хаширама заранее предчувствовал грядущий позор и тосковал.

Примерно в таком состоянии его и застал Мадара спустя два часа. Пару минут он с интересом созерцал союзного неприятеля, который, подперев щёку ладонью, меланхолично взирал на разложенные на столе ленты из папиросной бумаги, испещрённой крохотными значками. Намётанный студенческий глаз Мадары тут же опознал и идентифицировал шпаргалки.

- Привет союзникам! - бодро поприветствовал давнего соперника он. - Что за дума туманит наши ясные очи?
- Оставь меня, Учиха, я в печали, - Хаширама тяжко вздохнул и поднял взгляд. - Ты на завтрашнее собрание идёшь?
- Ну, иду...
- И я иду. И Тобирама тоже.
- Ого, - оценил Мадара.
- Угу.
- Повезло нам, мой Изуна вроде тебя, а я не в счёт.
- Не сыпь соль на сахар, а? И так же ясно, что Тобирама в манерах и прочем утончённом обращении ни в зуб ногой, а теперь уже поздно. Надо было его лет двадцать назад учить.
- Ну отчего же, это он вполне. В смысле, ногой. И даже в любой зуб на выбор, кхм... Ладно-ладно, молчу, не сверкай на меня глазами. Слушай, раз такое дело...
И Мадара ловко выставил на стол двухлитровую бутыль с бормотухой, меньше всего похожей на благородное саке.
- Ну а что? - тут же откликнулся он на укоризненный взгляд Хаширамы. - Раз ничего поделать нельзя, то и страдать смысла нет. Уверяю, это чудодейственное средство – если применить правильно, к утру этот приём станет последним, что будет тебя волновать.
Хаширама подумал и махнул рукой:
- Разливай.

Дальнейшее осталось в памяти главы клана Сенджу неким смутным набором образов, вряд ли имеющим отношение к действительности. Вроде бы, они с Мадарой уговорили на двоих ту самую бутыль. Вроде бы, после этого кого-то из них посетила нездравая мысль, что хорошо бы смотаться в ларёк за добавкой. Вроде бы, они даже вдвоём выбрались из резиденции...

Где-то между горящим чёрным пламенем ларьком и исполняемой дуэтом песней «Люби меня по-французски» память милосердно отключилась.

***
- Это что?
Вопрос даймё повис в воздухе.
На лицах старейшин клана Сенджу читался безмолвный хоровой стон «о ужас, летящий на крыльях ночи».
На лицах старейшин клана Учиха отражался выработанный годами фаталистический стоицизм.
Тобирама не моргнул и глазом.
- Это последствия великой битвы, - невозмутимо сообщил он.
- Какой битвы?!
- Великой, - терпеливо повторил Тобирама. - Призванной разрешить вековые противоречия между Учиха и Сенджу.
На этом заготовленный заранее запас куртуазных выражений у него закончился, и Тобирама ненадолго иссяк.
- А-аа... это???
Трясущийся палец даймё указал на дымок, всё ещё вившийся над скорбными останками ларька, а заодно храма Огня, платной конюшни, борделя и аптеки, к которым он имел несчастье примыкать.
- А это Лис, - внушительно произнёс Тобирама.
- Лис?!
- Девятихвостый демон огня. Не думаете же вы, что кто-то другой мог произвести столь масштабные разрушения?
Даймё, под снисходительным взглядом Тобирамы, действительно так не думал.
- А вон то безобразие? - безнадёжно спросил он.
Сенджу-младший проследил за его взглядом, устремлённым на спутанную гриву и одежду мирно почивающего главы клана Учиха, всё ещё влажную и ощутимо попахивающую ближайшей канавой.
- А это он в водопад падал.

Возможно, Тобираме и недоставало утончённых манер, но дураком он точно не был.

@темы: humour, джен, лист, авторский

---

серафита | Фик без названия

[серафита]

Название: нет
Автор:  серафита
Бета: нет
Персонажи: Хаширама, Изуна, Мадара, Тобирама
Рейтинг: R
Жанр: PWP
От автора: для  Naginata-sama,  Watari-san и всех прочих, кто хотел от меня Основателей вчетвером. Что вышло, то и вышло, сами виноваты. Совсем отдельно — для  Mokushiroku, чей ник единственный я никогда не копирую, а всегда пишу сама.
Варнинг: Для НЦ-17 у меня недостаточный словарный запас, но с другой стороны, описание присутствует, вуайеризм и действия сексуального характера между родственниками тоже (почти!), их четверо в одной комнатушке... Таймлайн — до заключения союза между Сенджу и Учиха, но в те времена, когда главы кланов уже начинают об этом задумываться.
Саммари: Впервые и почти случайно оказываются по одну сторону баррикад. Всё происходит после чрезвычайно кровавой битвы. Присутствует сомнительного вида обоснуй — всё происходящее некий вариант психотерапии. Впрочем, на войне именно так стрессы и лечили, да и после любой глобальной катастрофы в человеках прежде всего просыпается основной инстинкт.
Короче, на всю эту лабуду можно не обращать внимания, ибо см. жанр.

Ах да! Возраст согласия (и когда-то совершеннолетия) в Японии — 13 лет, возраст, с которого можно пить и покупать спиртное — 18.

К деревне они выбрались засветло — солнце ещё не успело зацепить алым боком угольные зубцы сосен на западе. На улице, впрочем, было немноголюдно. Когда меньше чем в дневном переходе случается сражение между шиноби, единственный выход — вести себя тихо, стать как можно незаметней и надеяться, что пронесёт.

От Мадары — страшного, чёрного как головешка, — шарахнулись в стороны. Изуна маячил за его плечом бледной тенью. Переговоры взял на себя Тобирама. Спустя пятнадцать минут их провели в дом, в чугунную ванну на первом этаже принялись таскать воду. Тобирама отвечал односложно: нет, нет, еды не надо, бинтов не надо, нет, воду погорячее, ещё горячее, пожалуйста, второй этаж подойдёт. Это «пожалуйста» напугало хозяйку ещё больше, чем необходимость дать им приют в своём доме, даже Мадара ненадолго вышел из оцепенения — вежливость вообще-то не была сильным местом младшего из братьев Сенджу. Хаширама остался безучастен.

Наверху оказалась одна, зато просторная комната, размером почти с половину первого этажа, не разгороженная ничем. Хозяйка притащила пару раздвижных ширм с поблекшим от времени рисунком. Хаширама, который за всё время вообще не произнёс ни слова, опустился на край футона, потянул с себя кожаный доспех. Тобирама встал рядом, принялся помогать выпутывать длинные волосы из застёжек и разъёмов. Мадара, морщась, присел, взялся за свои сандалии. Изуна отошёл к окну. За стеклом ещё горел день, но тени уже медленно наползали из-за деревьев на улицы: в таких лесных поселениях всегда темнеет быстрее.

Хаширама наконец выпутался из одежды, потянулся к завязкам, скреплявшим доспех Тобирамы. Движения у него выровнялись — впрочем, эта неловкость была скорее порождена предельной усталостью, не имеющей ничего общего с физическим истощением или ранами. Мадара, присев на своё собственное ложе, наблюдал за ними поблескивающими цепкими глазами. Что бывает обычно после таких дней, как сегодня, он знал не хуже братьев Сенджу. Целых два старых, испытанных способа сохранить рассудок, но для первого вряд ли во всей этой деревне нашлось бы достаточно саке. Оставался второй, не менее действенный и применяющийся почти всегда — ну, разве что вместе не повезло бы оказаться родственникам или врагам.

Кровным.

Изуна — белолицый и черноглазый, тонкий — не глядя на остальных и опустив голову так, что волосы свесились вперёд, первым шагнул за ширму. Мадара остался сидеть на футоне, вытянул длинные ноги. Ждал.

Сенджу зашевелились в своём углу, наконец Хаширама встал и пошёл за ширму, Тобирама остался. Мадара поднялся, ничем не выказывая недовольства, вообще не давая понять, что ему не всё равно. От одежды он избавился почти мгновенно, вытянулся на спине во весь рост без намёка на стыд. Тобирама пошёл через комнату к нему.

Что там делали Хаширама и Изуна, было не видно, но ширма заходила ходуном, потом вовсе отъехала в сторону, видимо, из-за слишком резкого неосторожного движения.

Мадара, раздвинувший ноги, одной рукой держащийся за край футона, а второй стискивающий в горсти пепельно-белую, жёсткую как волчий подшёрсток копну у Сенджу на затылке, повернул голову.

Изуна лежал на животе, выставив острые локти и уткнувшись лицом в сложенные ладони, как ребёнок. Со своего места Мадаре видно было влажную спину в чёрно-лиловых синяках — доспех вдавился в кожу от удара — с прилипшими длинными прядями, основную массу изуниных волос Хаширама перекинул на сторону. На футоне они всё равно не помещались и засыпали пол у изголовья. Хаширама сверху двигался как-то неуверенно и, похоже, не очень понимал, что от него нужно.

Тобирама приостановился. У них с Мадарой получалось гораздо лучше, но слаженные равномерные движения никак не давали разрядки.

Мадара вывернулся из-под него, дёрнул на себя, не отпуская волос. Тобирама качнулся назад, присел рядом с футоном на пятки, коротко глянул на Учиху и лёг лицом вниз. Мадара действовал и двигался, как в танце, когда от движения одного партнёра зависит следующий пируэт обоих.

Хаширама теперь смотрел на них. Изуна повернул голову, его глаза блестели под спутанными иссиня-чёрными прядями.

Мадара поднялся над Сенджу на вытянутых руках, сходясь с ним только бёдрами внизу. На фоне стены изгиб его спины прорисовывался идеально-чёткой грациозной дугой. Он запрокинулся ещё сильнее, чёрные резкие тени метнулись туда-сюда, Тобирама завёл руку за спину, вцепился в его бедро, быстро потянул на себя.

Изуна больше не прятался в ладонях, не сводил взгляда с этой судорожно вздрагивающей спины и намертво впившихся пальцев. Взгляд Хаширамы сделался безумным. Он нагнулся сильнее, его собственные тяжёлые волосы посыпались из-за спины вперёд, накрыли любовника плотной пеленой. Хаширама вздёрнул его, почти уложив животом на свои колени, Изуна уткнулся в подушку, глухо застонал, заскулил, подобрав ноги, приподнялся на локтях, раскачиваясь вперёд-назад. Рванулся в сторону — Хаширама едва его удержал.

В последний момент Мадара вдруг вытянул руку, вцепился в изунины и хаширамины перепутавшиеся длинные волосы — чёрное с чернущим, — потянул, потом дёрнул по-настоящему, с силой, так, что у младшего мотнулась голова, а Сенджу качнулся в сторону. Одновременно Тобирама приподнялся, провёл открытой ладонью Хашираме по боку, соскользнул ниже, погладил напряжённо подобравшегося, вздрагивающего, как норовистый конь, Изуну по лодыжке и вниз до щиколотки.

Изуна заорал так, что должны были бы, наверное, рухнуть стены.

Тобирама упал лицом в подушку, Мадара свалился сверху. Теперь можно было не держать себя — всё равно не было бы слышно. Мадара подумал мельком, что если Изуна не сорвал себе голос за этот бесконечный день среди кровавого месива, то теперь-то это случилось наверняка.

Спустя полчаса Мадара потянул к себе брошенную в угол походную сумку, достал трубку. Закурил, лениво раздумывая, что хозяйка дома теперь вряд ли рискнёт сунуться к ним с сообщением насчёт готовой ванны.

— Два девственника вместе — это пиздец, — перегнулся, выбивая пепел прямо в оказавшийся на расстоянии вытянутой руки горшок с каким-то цветком. — Предупреждать надо, Сенджу.
Его хрипловатый голос показался очень громким и чужеродным в просторной комнате.

Изуна вспыхнул не то что до ушей — до макушки:
- Мадара!

— Твоё какое дело, — помедлив секунду, огрызнулся Тобирама. — Не тебе же пришлось делать. Или ты бы поменялся?..
Он уже тоже поднялся и искал что-то среди своих вещей.

— Я двадцать лет уже Мадара. Нет, благодарю покорно, я не люблю учить в постели — слишком много возни. Предпочитаю кого-то, кто знает что к чему. Но спасибо за предложение.

— Обойдёшься, — сказал Хаширама низким глубоким голосом. Он впервые заговорил за последние несколько часов.

Мадара пожал плечами:
— Мог хоть спасибо сказать.
— Заткнись, Учиха, — процедил Тобирама.
— …если не мне, то своему младшему брату. Сколько бы вы ещё там копошились.

Несколько слов из тех, что сказал Тобирама, Мадара раньше не слышал.
— Лучше бы просто напились, — договорил Сенджу.
— Во-первых, ты так не думаешь, — весело сказал Мадара. — И они тоже.

Он натянул одежду, прошлёпал босиком до двери.

— А во-вторых? — осторожно спросил Хаширама уже у порога.
— Ему, — Мадара ткнул пальцем в брата, — семнадцать лет. Трахать можно. Поить — нет.

Он захлопнул дверь за секунду до того, как косяк воткнулось два куная — неглубоко и не всерьёз, и пошёл вниз, раздумывая, что в том чугунном монстре, который тут вместо ванны, пожалуй, можно поместиться вчетвером.

@темы: слеш, romance, PWP, лист, авторский, редкие пейринги

---

[NarutoFiction]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

[NarutoFiction]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Ксай Тэска | Эхо

[Ксай Тэска]

Название: Эхо
Автор:  Ксай Тэска
Пейринг: Минато/Какаши
Жанр: Какаши-centric
Рейтинг: G
Дисклеймер: Masashi Kishimoto
Примечания: таймлайн - постгайден
Размещение: запрещено
От автора: написано на Февральский Фестиваль в сообщество  Naruto Festival

В старом большом доме были занавешены окна, пахло пылью и по углам чернела земля, нанесенная сквозняками. Несколько лет сюда никто не приходил. Вещи стояли не тронутыми, и Какаши удивился, что место, в котором он вырос, показалось ему таким чужим.
Он вернулся в дом, где жил его отец. Он обошел его весь, а потом остановился возле перегородки, соединявшей две комнаты.
На полу, покрытом пылью, осталась дорожка следов.
Хатаке убрал занавески. Закатав штаны и налив в ведро воды, принялся намывать полы, снимать по углам паутину.
Часть прежних вещей пришлось вынести, сложить седзи с зеленым рисунком бамбука, отодвинуть стол и комод.
Дом выглядел необжитым, даже в его прежней джоунинской квартире, где была всего одна комната да кухня, и то казалось уютнее.
Когда Хатаке наконец устало кинул под ноги мокрую тряпку и сполоснул с рук мыльную пену, было уже за полночь.
Все дела за раз он закончить не успел, вещи еще были не разобраны, просто составлены в один угол. Ими можно было заняться завтра с утра.
Впервые со времен своего детства Какаши снова ночевал в родительском доме. Он расстелил в комнате футон, лег на чисто вымытом полу и вспомнил, как пахло размякшим влажным деревом на веранде, когда отец с утра натирал тряпкой доски.
В старом доме, оставленном без жизни на несколько лет, ночью заскрипели половицы. Казалось, что в темноте бродил призрак. Дом был пустой, а доски, по которым ходил сегодня целый день Какаши, продолжали тоскливо ныть, будто и сейчас по ним кто-то ступал.
Дом говорил. Устав от одиночества, тоскливо вздыхал, охал, трещал.
Какаши не мог уснуть, слыша тяжелый скрип старого дерева.

На следующий день Хатаке встретился с Минато-сенсеем. Пока они разбирались с делами в Штабе, он сообщил ему, что переехал.
- Уже? - спросил Минато.
- Да, даже вещи перевез.
- Сказал бы раньше, я бы помог.
- Ну, у меня не так много вещей.
- Я бы все равно помог, - улыбнулся тот.
- Лучше заходи сегодня, - сказал Хатаке.
К приходу сенсея он разобрал оставшиеся вещи. И, подумав, все же вернул на место старые бамбуковые седзи.
Минато принес продукты, сразу по-хозяйски разложил их на кухне и принялся мыть овощи.
- Есть хочешь? - спросил он. - Давай поужинаем вместе.
Стоя у плиты со сковородкой, сенсей напевал себе что-то под нос и время от времени почесывал босой ногой щиколотку.
- У тебя уютно, - сказал он, когда они сели за стол.
- Да, я даже коврик сегодня купил, - Какаши кивнул на дверь.
Хатаке никогда не говорил ни о Сакумо, ни о своем решении переехать из родительского дома. Теперь, когда он снова вернулся сюда, стоило, наверное, объясниться, произнести что-то вроде: «Это дом моего отца».
Какаши оглядел комнату, почесал затылок:
- Столько места, даже не знаю, чем его занять.
Минато опустил ладонь ему на плечо:
- Я рад, что ты переехал.
- Я тоже, только не привык еще.
Сенсей помог ему убраться после ужина и сказал, что останется до утра.
Ночью в тишине протяжно заныло дерево, осевшее под тяжестью крыши и стен, затрещали половицы.
Минато поднялся со своего футона, подошел к Какаши, сел рядом на корточки. Хатаке не спал, сенсей тронул его за плечо:
- Можно?
- Да, забирайся.
Какаши пододвинулся и пустил Минато лечь рядом. Тот накрылся вместе с ним одеялом и, обняв, потеснее притянул к себе.
- Ты слышишь?
- Да. Доски скрипят.
Некоторое время они просто лежали молча. Спокойное дыхание Минато было близко, касалось шеи.
- Спасибо, сенсей, - сказал наконец Какаши.
Минато обнял его покрепче и прижался губами к затылку.

Спустя несколько дней Какаши сидел на широкой светлой веранде, смотрел на запущенный сад, который нужно было приводить в порядок - выполоть сорняки, посадить что-то, может, сливу.
Старые доски больше не скрипели по ночам, или Какаши просто привык. Может, они раньше скрипели, когда здесь жили его мать и отец. Только теперь он перестал слышать этот странный звук.
Дом замолчал.

@темы: драбблы, лист, авторский, редкие пейринги

---

Mariam B. Blue | Принцип вмешательства.

[Mariam B. Blue]

Название:Принцип вмешательства
Автор: Mariam B. Blue
Бета: Навья Усладовна
Пейринг: Мадара/Наруто, Саске/Наруто
Рейтинг:PG-13
Жанр: ангст
Размер: мини
Статус: закончен
Дисклеймер: не мое, Кишимото
Предупреждения: ООС, АУ от манги
От автора: пейринг Мадара/Наруто хоть и присутствует, но скорее морально, чем физически))) и да, я очень-очень люблю Мадару так что это все о нем))
Саммари: Первое правило шиноби, попавшего в плен - молчать, даже на вопрос о погоде. Первое правило взявшего в плен Узумаки Наруто - не разговаривать с ним, даже о погоде (с)

Мадара пребывает в очень благостном расположении духа. Причина хорошего настроения сверлит его яростным взглядом и молчит. Видимо, запас ругательств иссяк. Или собирается с силами, что вернее всего.
- Ну, так на чем мы остановились? – спрашивает Мадара. – Кажется, на том, что я ублюдок красноглазый?
Он откровенно забавляется реакцией добычи.
Наруто облизывает пересохшие губы, но на провокацию не поддается. Ему нужно еще немного времени. Теперь он разглядывает грязный пол под ногами, лишь бы не встречаться взглядом с Учихой. Убежище Мадары до отвращения напоминает подземелья Орочимару. Камень, кругом пыльный камень. Или исключением является только эта комната, куда его притащили без сознания? Каменный стол посередине похож на… ну да, на гроб, накрытый плитой. Или на алтарь для жертвоприношений, не слишком приятные ассоциации, прямо сказать. Хотя от этой сволочи всего можно ожидать.
Наруто пытается сосредоточиться на ощущении чакры вокруг, но вместо этого четко ощущает холодную спинку стула, на котором сидит, веревку, врезающуюся в запястья, щекочущие капли крови, по виску, щеке - на шею, нестерпимо хочется стереть их. И это неожиданно помогает – он концентрируется на медленно ползущей капельке крови, и тело словно вспыхивает от хлынувшей со всех сторон чакры.
Мадара спокойно встает, металлические ножки стула отвратительно скрежещут по камню.
- Не думаю, что есть смысл тянуть, - замечает он.
- Маску сними, - неожиданно требует Наруто.
- Хм?
- Сними, - упрямо повторяет Наруто. – Хочу видеть твое лицо.
Невероятно глупо, опасно, Какаши предупреждал, что ни в коем случае нельзя смотреть в глаза Учихе, а он что делает?.. Впрочем, строго говоря, смотреть он и не собирается.
Мадара медлит немного. А почему нет, собственно? Это уже ничего не изменит.
Когда он отвлекается на застежки, Наруто уже готов к броску. Веревка на руках буквально рассыпается пеплом от всплеска чакры, и он кидается вперед. Единственный шанс спастись – застать Мадару врасплох, ошеломить, потому что Наруто не хватит на полноценный бой, он и так вымотан до предела недавней битвой, заведшей в ловушку. Он боится, что второй раз не сможет использовать свою технику.
Наруто в режиме Отшельника невероятно быстр, но Мадара быстрее, сильнее и, главное, ждет от Узумаки чего-то подобного. Он успевает отклониться. А в следующую секунду страшный удар швыряет джинчуурики на пол. Затылок взрывается ослепительной болью, в глазах пляшут белые искры, сверху наваливается что-то тяжелое. Наруто сопротивляется изо всех сил, но Мадара наверняка что-то использует, должен использовать, иначе, почему Наруто чувствует себя беспомощнее котенка?
- Как неосторожно, - выдыхает Мадара зло, прикладывая неимоверные усилия, чтобы обездвижить бешено брыкающегося мальчишку. Наконец он, навалившись всем весом, прижимает коленями руки Наруто к его телу и намеренно до боли стискивает пальцами плечи, вдавливая в пол.
- Ну, и чего ты добился?
Наруто аж рычит от бессильного гнева.
- Не сдаешься, да? – усмехается Мадара, наклоняясь ниже. Прядь черных волос касается губ Наруто, и он замирает, когда понимает, что видит лицо врага, а не привычную маску.
- Охренеть! – вырывается непроизвольно у него.
Не юное, но и не старое лицо, похожее и не похожее на известные Наруто изображения. Почему-то подумалось, что так может выглядеть Саске, только лет двадцать спустя. Если не обращать внимания на пугающе разные глаза, конечно.
Мадара забавляется изумлением джинчуурики. Интересно, а что, он думал, скрывается под маской? Ужасные шрамы или стариковские морщины? Даже жаль разочаровывать.
- Насмотрелся? – насмешливо спрашивает он.
Наруто непонимающе моргает, и его словно ледяной волной окатывает – он видит лицо Мадары, очень близко. Ни за что не смотри ему в глаза, слышит он голос Какаши-сенсея, и не вздумай использовать Лиса.
С отчаянным возгласом Наруто пытается вырваться, но Мадара безжалостно прижимает к полу, и тогда Наруто делает единственное, что приходит в голову – плотно зажмуривается, выдыхая сквозь зубы проклятие.
Мадара издает тихий смешок, словно принимая вызов.
- Это вовсе не обязательно, но если настаиваешь на взгляде… Думаешь, не найду способа заставить тебя открыть глаза? Так глупо, Наруто. В конце концов, всегда можно отрезать веки… но я сделаю проще…
Мадара склоняется еще ниже и с силой прижимается губами к губам Узумаки.
Наруто шокированно распахивает глаза, и Мадара получает то, что хочет. Наруто выгибается всем телом, чуть не скидывая Учиху с себя, но уже поздно, слишком поздно.
…странное ощущение… Наруто всегда думал, что это больно, во всяком случае, глядя на Какаши и Саске, побывавших в Цукиеми Итачи, похоже на то. А вот когда Саске использовал Шаринган на нем, Наруто ничего не чувствовал. Так почему же сейчас?..
Мадара медленно проникает в него, заполняя каждую клеточку тела, и Наруто даже вдохнуть не может. Мучительно медленно, потому что хочется быстрее, хочется ощутить полное слияние. Тело отзывается постыдной дрожью на болезненное удовольствие, и с губ срывается стон. Наруто очень хорошо чувствует, что лежит на каменном, холодном полу, чувствует неподвижность замершего над ним Мадары, и в тоже время ощущает их неспешное взаимопроникновение, грозящее захлестнуть с головой, лишить рассудка. Еще немного, и от него ничего не останется, он растворится в Мадаре полностью, распадется на миллион маленьких Наруто и перестанет быть.
И Наруто кричит. Отчаянно, зло, не желая умирать вот так, от смертельно-невыносимого удовольствия.
… Должно быть, вопль мальчишки вырывает Мадару из техники. Кажется, джинчуурики закричал, не выдержав происходящего. Мадара закрывает глаза и прижимается обессиленно лбом к плечу Наруто. Как бы там ни было, похоже, щенок только что спас ему жизнь.
Мадару невольно пробирает дрожь при воспоминании о чувстве, что он распадается на части, растворяясь в Наруто. И никакого Лиса поблизости.
Какого черта происходит? Он не знает, что это было за дзюцу – несомненно, чужая, не принадлежащая Узумаки, техника – но узнает руку, сотворившую это.
Итачи!
Мадара громко вспоминает все известные ему проклятия. Никаких сомнений, очередная ловушка Итачи. Вот же маленький ублюдок! И когда успел? Когда-то Мадара собирался сделать Итачи своим соратником, читай, наследником, но гордый мерзавец наотрез отказался участвовать в его играх. Более того, он начал всячески мешать, так что Мадара искренне был рад его смерти. Но проклятый щенок и из могилы умудряется портить ему жизнь.
Мадара медленно выпрямляется. Все равно, он найдет способ обойти технику. Подобрав лежащую неподалеку маску, он снова надевает ее. Так надо, и он уже привык.
Бросает взгляд на Наруто. Глаза мальчишки широко открыты, но вряд ли он что-нибудь видит, пребывая в каком-то трансе. Похоже, ему тоже сильно досталось. Хм, знать бы еще, что за техника. Наверняка, что-то изящное, но смертоносное, в духе Итачи. Хотя, если подумать, ловушка скорее на Саске, а брату Итачи вряд ли желал смерти. Значит, рассчитано было на другой эффект. Может быть, дело в том, что дзюцу активировал не Саске?
Мадара качает головой. Очень интересно, чего же хотел добиться Итачи? Чтобы брат потерял рассудок окончательно? Или все-таки что-то другое? И почему произошла такая сильная отдача? Еще немного, и здесь были бы два слюнявых идиота, надо заметить, впрочем, два удовлетворенных идиота. Мадара смотрит на губы Наруто. М-да. Он не помнит, когда последний раз целовал кого-нибудь. Да даже просто - когда хотел кого-нибудь поцеловать? Мысли снова возвращаются к произошедшему. Нет, либо Итачи ошибся, что вряд ли, либо что-то пошло не так, и причина все-таки в Мадаре. Или в Наруто. Или в обоих. В любом случае, побочный эффект любопытным получился.
Мадара перемещается ниже, азарт исследователя горит в нем, и он решительно расстегивает куртку Наруто. Тот по-прежнему не реагирует ни на что, поэтому Мадара спокойно задирает футболку, обнажая живот джинчуурики. Так и есть, печать стала видимой. Учиха задумчиво прослеживает кончиками пальцев завитки спирали, Наруто вздрагивает от прикосновения, и больше ничего.
Присутствие Лиса ощущается, но как-то слабо, словно Кьюби находится бесконечно далеко. Мадара чувствует его гнев и нетерпение, но добраться до него не может. Пока не может. Хотя искушение попробовать снова очень велико.
Он прижимает ладонь к печати. А если так?
- Какого черта ты делаешь?! – звучит возмущенно от двери, и Мадара чуть ли не рычит сквозь зубы оттого, что помешали. Он медленно поворачивается.
В дверях стоит Саске, и настроен он весьма решительно.

- Что ты делаешь с Узумаки? – повторяет Саске, с подозрением глядя на него.
- А что, не понятно? Что я могу делать с джинчуурики, Саске? – Мадара откровенно недоволен.
- Не знаю, но выглядит так, будто ты, - Саске кривится, - его лапаешь.
Мадара с недоумением смотрит на свою руку на голом животе Наруто. Наконец, понимает, что имеет в виду Саске, и громко фыркает.
- Ничего глупее я в жизни не слышал. И, кстати, что ты здесь делаешь?
Саске пожимает плечами.
- Услышал крик.
Знакомый голос, надо полагать?
Теперь уже Мадара подозрительно прищуривается:
- Услышал – и на помощь бросился?
- Не понимаю, о чем ты, - отрывисто говорит Саске.
Мадара встает, поправляя неизменный плащ.
- Неважно. Главное, нам удалось захватить джинчуурики Девятихвостого. Как сам понимаешь, теперь поимка Восьмихвостого практически формальность.
Мадара не собирается посвящать Саске в проблемы с ловушкой Итачи, хотя на миг мелькает мысль опробовать на младшем технику старшего брата. Но он отвергает эту идею, слишком непредсказуем результат. На самом деле, теперь очень важно держать Саске как можно дальше от джинчуурики, не допустить контакта, иначе все усилия Мадары в отношении потомка пойдут прахом. Он и так изрядно разочарован в Саске, но использовать его все равно придется. Так что ни к чему лишние проблемы.
- Все сложилось просто замечательно, - нарочито простодушно говорит Мадара. – Я знаю, что ты тоже имел виды на Узумаки Наруто, так что не волнуйся. Как только Лис будет освобожден, я отдам Узумаки в твое полное распоряжение. Если он выживет, конечно. Шансы на это очень велики.
Саске не отвечает, даже не смотрит на джинчуурики, но Мадара знает – он не согласен. Еще бы, к чему мальчишке полудохлая жертва? Ему нужен живой, здоровый и сильный враг, с которым можно сражаться в полную силу, победить которого – ни с чем несравнимое удовольствие. Победить, уничтожить, заставить признать, что он не прав. Мадара хмурится своим мыслям, слишком напомнившим его самого лет эдак …цать назад.
А вот обойдешься! Ни к чему тратить все силы на того, кто и так обречен. Еще будут сражения, где Саске может сыграть ключевую роль, вот пусть там и самоутверждается.
- Я удивлен, что объединенная армия еще не штурмует твое убежище, - замечает Саске. – Как тебе удалось поймать Узумаки?
- Пусть это останется моим маленьким секретом, - усмехается Мадара. – А объединенной армии сейчас не до джинчуурики, дела у них идут не слишком хорошо. Кабуто старается.
Младшего Учиху заметно перекашивает при упоминании этого имени.
- Не понимаю, зачем вообще нужно было связываться с этим ублюдком? Ему стоило бы свернуть шею при встрече.
Мадара с сожалением косится на Саске. Иногда твердолобая прямолинейность родственника его удручает. В больших играх он абсолютно бесполезен, до тех пор, пока слышит только себя и не интересуется происходящим вокруг. А в качестве слепого оружия – это еще как повезет. Поэтому Мадара ограничивается только коротким:
- Кабуто еще нужен.
Взгляд Саске наконец останавливается на лежащем Наруто, но понять, что он думает, по лицу невозможно.
- Что ты собираешься делать?
- Освободить Лиса, конечно же, - удивляется Мадара. – Правда, на это потребуется больше времени, чем я думал.
Саске вопросительно изгибает бровь.
- Охранная техника непонятной природы, - говорит правду Мадара. – Я еще не разобрался. Так что твое присутствие не необходимо. Если хочешь увидеть, как происходит высвобождение демона, я могу позвать тебя позже.
Джинчуурики именно в этот момент решает вернуться к реальности. Он с трудом поворачивает голову на знакомый голос.
- Саске!
Мадара внимательно наблюдает, как Узумаки пытается подняться, но руки его явно не держат. Результат отдачи? В ярко-синих глазах, устремленных на Саске, застыло странное выражение – радость пополам с обреченностью.
- Не интересует, - резко отвечает Саске на предложение Мадары и выходит, чуть не хлопнув дверью.
Мадара еще успевает заметить, как во взгляде Наруто мелькает немыслимая тоска, но в следующий миг все заслоняет гнев.
- Т-ты!.. – джинчуурики тщетно пытается сесть, но Мадара не дает такого шанса. Он опускается рядом на одно колено и стискивает горло пленника жесткой хваткой, пришпиливая к полу.
- Итак, мы снова наедине, и я хочу, чтобы ты ответил мне на один вопрос, - почти ласково говорит он. – Когда ты в последний раз видел Учиху Итачи, и что он с тобой делал?
Красивые глаза джинчуурики расширяются в непритворном удивлении, но он молчит, не оставляя, впрочем, попыток скинуть с себя руку врага. Но силы неравны. Мадара отмечает, что Узумаки ослабел еще больше, в то время как сам он уже пришел в норму. Итачи такой затейник. Похоже, здоровье мальчишки его совсем не волновало. Как это в духе Итачи. Все, что угодно, ради брата.
- Повторяю вопрос, - Мадара еще больше усиливает нажим, отчего лицо джинчуурики начинает приобретать опасно багровый оттенок. – Что с тобой сделал Итачи?
В конце концов, ему приходится убрать руку, потому что мальчишка упорно молчит, а не хватало еще ненароком задушить его.
- Упрямый, да? – Мадара начинает злиться. Идиотская ситуация. Чтобы узнать правду, нужно воспользоваться Шаринганом, а если воспользоваться Шаринганом, не зная, что за дзюцу наложил Итачи, можно и ума лишиться в прямом смысле слова. Замкнутый круг.
Узумаки судорожно закашливается, держась за горло, на котором остались синяки от пальцев.
- С-сука ты… - хрипит он. – Причем Итачи-то?
- Не хочешь, значит, понимать, о чем речь? Вообще-то, кроме Шарингана, есть много старых добрых методов выбивания нужной информации.
Мальчишка замирает, как статуя, светлые брови сходятся в одну линию от напряженной работы мысли.
- Не можешь! – проявляет неуместную догадливость джинчуурики, не скрывая торжества. – Ты не можешь добраться до Лиса, да? Так вот что это было! Что-то не так пошло, и ты не можешь вытащить Кьюби! Погоди-ка, и ты думаешь, что это Итачи сделал? – Наруто не может удержаться от смеха. – Вот болван!
Ну что за непочтительный щенок!
- Я бы на твоем месте так не ликовал, - замечает Мадара, ощущая прилив гнева. - Тебе это не поможет, лишь отсрочит ненадолго смерть. Хотя… может, ты и выживешь, на радость Саске, который мечтает тебя убить лично. И, кстати, я знаю, что это сделал Итачи. Так что все равно ты мне расскажешь.
- Да не встречался я с Итачи! – возмущается Наруто. – И ничего он со мной не делал! Так что катись ты!..
Мадара пожимает плечами.
- Я все равно узнаю.
Наруто удается сесть, правда, опираясь спиной на стол, собственная слабость пугает его до чертиков, но показывать это врагу он не собирается.
- Я ничего тебе не скажу, можешь запытать меня до смерти, - твердо говорит он, и, хотя бы в этом, уверенность возвращается. Да, он не скажет.
Мадара заинтересованно разглядывает мальчишку, отмечая отсутствие паники, сдержанно хмыкает.
- А мне от тебя ничего и не надо, кроме правды об Итачи. Ваши детские военные тайны меня не интересуют. Впрочем, я даже сомневаюсь, что есть то, чего я не знаю. Да и смерть твоя мне не нужна. Так что, некому оценить твой героизм.
Наруто упрямо вскидывает голову. Ни слова! Первое правило шиноби, попавшего в плен, не отвечать, даже на вопрос о погоде.
- Знаешь, пришло сейчас в голову, - медленно произносит Мадара. – Если уж я не могу добраться до Лиса, то он до меня – может?
Наруто непонимающе хмурится. На что намекает Учиха?
- Ты ведь пользуешься его силой? Я слышал, ты вроде как учился контролировать Кьюби.
- Хочешь подраться? – Наруто, кажется, понимает, чего хочет добиться Мадара. Все верно, если Наруто потеряет контроль, Лис вырвется.
Мадара фыркает.
- Драться с тобой? Какая глупость. Есть более простой путь.
Склонившись над джинчуурики, он не слишком осторожно запускает пальцы в золотистые волосы, наклоняя голову Наруто набок. Узумаки не успевает подавить дрожь от прикосновения Мадары, слишком свежо ощущение от недавней попытки воздействия, повторения не хочется, но Учиха ничего не делает больше, только рассматривает рану повыше виска, чуть дотрагивается.
- Так я и думал, - довольно замечает Мадара, убирая руки. – Почти затянулась. Одно из преимуществ жизни джинчуурики. Чакра Лиса почти не чувствуется, так ведь и рана-то небольшая, так, царапина. – рассуждает он вслух. – Чем серьезнее ранение, тем больше чакры Лиса требуется, тем меньше ты его контролируешь. Боль… да… определенно. Но этого мало, что-то еще есть. Боль, само собой… злость? Хм, гнев? Ненависть? Отчего ненависть?.. Обида? Боль. Вот оно!
Мадара зовет Зецу и велит позвать Саске. От знакомого имени Наруто яростно вскидывается.
- Зачем Саске? Что бы ты ни задумал, ублюдок, не смей вмешивать в это Саске!!
Учиха ловит себя на мысли, что невольно любуется бешеным взглядом джинчуурики. Все так предсказуемо.
- Кажется, ты не в том положении, чтобы указывать мне, что я смею, а что – нет, - насмешливо замечает Мадара. – В давнюю нашу встречу я предупреждал, чтобы ты оставил Саске в покое. Разумеется, безрезультатно, как сейчас вижу. Поэтому будет очень плохо. Тебе, естественно. Не хочу показаться банальным, но боль вообще очень сильный стимул.
- Пошел ты… - злится Наруто. – Ненавижу таких умников, как ты, которые думают, что знают все. И все равно ошибаются!
- А вот я не люблю тех, кто отрицает очевидное с ослиным упорством, - парирует Мадара. – И что с того? Все равно их меньше не становится, как не прореживай их ряды.
- Что ты задумал, а? Что хочешь сделать с Саске? – почти кричит мальчишка, пытаясь подняться, с тем, видимо, чтобы вцепиться ему в глотку.
- Как интересно. А что я хочу сделать с тобой, похоже, тебя не волнует? – Мадара несильно толкает его в грудь, но этого достаточно, чтобы джинчуурики осел обратно на пол.
- Если ты… хоть что-нибудь… сделаешь с Саске… - шипит Наруто, но Мадара перебивает:
- Ты меня уже утомил. Заткнись хоть ненадолго, или я сам тебя заткну.


- Звал? – Саске выглядит мрачно, как грозовая туча, и старательно не смотрит на Наруто. А тот, в свою очередь, впивается в младшего Учиху жадным до неприличия взглядом, словно не веря тому, что видит. Мадара хмыкает про себя. Ну, разве можно так откровенно демонстрировать свои чувства, тем более на глазах противника? Этот Узумаки просто недоразумение какое-то. На что повелся Пейн?
- Да, ты мне нужен, - откликается Мадара, не сводя с обоих внимательного взгляда. – Видишь ли, наш гость проявляет неразумное упрямство. Он не понимает, что это не поможет.
Саске равнодушно пожимает плечом.
- И что с того?
- Это раздражает, - словно бы жалуется Мадара.
Саске вопросительно смотрит на него.
- Ну, начнем с малого.
Мадара хватает Наруто за руку, рывком подтаскивая ближе.
- Знаешь, сколько в человеческом теле костей, Наруто? – он с силой разжимает судорожно сжатые пальцы джинчуурики. – Ты хорошо учился в Академии?
Наруто молчит, упираясь левой рукой в пол, чтобы не упасть, не поднимая головы, чтобы не встречаться с Саске взглядом.
- Больше двухсот, - продолжает ровно Мадара, словно ведет урок. – На самом деле – немало, особенно если начать ломать их, по очереди, одну за одной… - в полной тишине очень хорошо слышен отчетливый хруст, - одну за одной…
Наруто молчит, закусив губу, перед глазами начинают расплываться красные пятна.
Мадара переходит от одного пальца к другому, но звук ломающихся костей – единственное, что раздается в комнате. Зато, по крайне мере, теперь Саске не сводит глаз с Узумаки. На лице по-прежнему равнодушное выражение, но Мадара готов поклясться Девятихвостым, что Саске далеко не так спокоен, как хочет казаться. И, черт побери, почему джинчуурики не сопротивляется?
Пальцы заканчиваются, Мадара осторожно поглаживает тонкое запястье. По телу мальчишки проходит судорожная дрожь, но он не издает ни звука. Не долго думая, Учиха резко выворачивает запястье Наруто вверх.
- Нет… - Наруто не понимает, что говорит вслух. – Нет… я не ненавижу тебя, Саске… я не ненавижу, не ненавижу… - шепчет он, всей душой надеясь, что это не ложь. Нет, нет, в нем нет ненависти, Лису нечем поживиться. А что это за алые пятна в глазах? Кровь, его собственная кровь на камне, видимо, прокусил губу насквозь и даже не почувствовал, всего лишь кровь, не Лис, нет…
- Зачем я был тебе нужен? – отрывисто спрашивает Саске.
- Ты долгое время провел с Орочимару, Саске. А покойник немало преуспел в физическом воздействии на человеческое тело, в пытках, говоря прямо. Может, поделишься опытом? – Мадара как бы ненароком задевает распухшие пальцы джинчуурики.
Вот теперь Саске не скрывает своего отвращения.
- Орочимару, и правда, знал многое, - говорит он, впрочем, спокойно, - но эта часть его знаний как-то обошла меня стороной. Поэтому, не вижу смысла оставаться здесь. А тебе помощь не нужна, сам справишься.
Он выходит, бросив мельком взгляд на Наруто, тот, скорее всего, даже не видит, не двигаясь, опустив голову так низко, что кончики светлых волос касаются пола.
- Опять сбежал, - констатирует Мадара. И раздосадовано отталкивает Наруто от себя, выпуская, наконец, пострадавшую руку. – Что за малодушное поколение?
Бестолковые дети. А ведь я даже ничего не успел сделать. Тьфу, черт! Будь я на месте Саске, а на месте Узумаки Хаширама, я бы не медлил ни минуты. Хотя Сенджу никогда бы не оказался на месте Узумаки.
Он вздыхает. А мальчишка, смотрите-ка, всерьез повелся на Саске. Даже жаль, что безответно. Саске, определенно, не заслуживает такой преданности.
Наруто прижимается лбом к пыльному полу, стараясь не обращать внимания на боль. И это все? Не может быть, чтобы он отделался только сломанной рукой. Самое страшное, похоже, еще впереди. Но он справился с собой, не взирая на присутствие Саске. Он вовсе не был уверен, что сможет. И даже не подозревал, что уход Саске принесет не боль и разочарование, а облегчение. Потому, что Мадара не добился, чего хотел. Н-да, чего бы он там не хотел, не вышло, вон как злится. Наруто не может сдержать улыбки, хотя нижняя губа и распухла, а кровь еще идет.
- Не вижу, чему ты радуешься, - замечает зло Учиха. – Ничего еще не закончилось.
Он бесцеремонно хватает мальчишку за шиворот, подтаскивая к стулу, Наруто выворачивается, но он все еще слаб, поэтому Мадара без особых проблем привязывает его обратно. И, подумав, срывает протектор со знаком Конохи, завязывает Наруто глаза – чтобы не было искушения. Вытирает рукавом плаща кровь с подбородка Наруто.
- Ну вот, так лучше. А теперь – поговорим серьезно.

Саске делает пару шагов по коридору и на третьем бессильно приваливается плечом к стене. Его мутит, и он не может понять, от чего. Хотя он сам всерьез желает смерти Наруто, но происходящее вызывает какие-то смутные чувства, что так не должно быть, что все неправильно. Равнодушный голос Мадары звучит в памяти, резко контрастируя с побелевшим лицом Наруто, с его закушенной губой. Саске снова видит кровь, стекающую по подбородку Наруто, и, пусть пальцы ломали не ему, Саске приводит в чувство острая боль в правой руке. Он с изумлением разглядывает стремительно наливающиеся кровью четыре ранки на ладони, четкие полукружия – следы от ногтей.
Неправильно! И с этим нужно что-то делать.

Наруто поворачивает голову на любой шорох, пытаясь определить, где находится Учиха. Невозможность видеть бесит неимоверно.
- Ну не думал же ты, что пары-тройки сломанных костей достаточно, - звучит откуда-то справа.
-Тогда чего ты этим представлением хотел добиться? Что тебе нужно?
- Все то же – Кьюби. Хотя и ты весьма интересен.
Наруто с трудом подавляет дрожь. Меньше всего хотелось бы вызвать интерес этого ублюдка. Нет, своим заявлением он все равно не собьет с толку.
- Врешь! Дело ведь в Саске? Такая проверка, да? Но только Саске не подопытный кролик, чтобы ставить на нем эксперименты, - гневно говорит Наруто.
- Хмм? – тянет удивленный Мадара. Забавно, он что, на самом деле так сообразителен, или это интуитивное? – Хочешь поговорить о Саске? Мне вот интересно, почему ты так упорно считаешь его моей жертвой? У него был выбор – и он выбрал. Ты и сам говорил, что понимаешь его.
- Понимаю! – с вызовом отвечает Наруто. – А также понимаю, что Итачи не должен был убивать свой клан, старейшины не должны были делать такое. Это неправильно, так нельзя!
- Вот как? И ты говоришь это мне? – недобро усмехается Мадара. – А ты понимаешь, что в противном случае Коноха была бы разрушена гражданской войной, а вы с Саске все равно были бы врагами? Если бы, конечно, ты был еще жив. Потому что Учиха первым делом бы освободили Кьюби.
- Знаю, - опускает голову джинчуурики. – Но все равно, это не выход. Можно было по-другому.
- Считаешь себя умнее старейшин? А ты знаешь, сколько вариантов решений они перебрали? В конце концов, пришлось остановиться на этом.
- Ты защищаешь их? – пораженно вскидывается Наруто. – Ты?!
- Я. – Мадара прикрывает глаза. – Более того, Итачи помогал тоже я.
Наруто не сдерживает шумного вздоха изумления, смешанного с ужасом.
- Ты… убивал свой клан? Зачем?
- А ты как думаешь?
- Но… ты же не мог защищать Коноху? – Наруто, кажется, сам поражен бредовостью данного предположения.
- Я создал Коноху, разумеется, ее судьба меня интересует, - Мадара прищуривается, - но ты ведь не поверишь в это. А если отбросить такой вариант, получается, что я кровожадный маньяк, которому безразлично, кого и за что убивать. Или, допустим, я мог воспользоваться моментом и отомстить клану за давнее предательство. Тем более, что эта кучка малодушных идиотов давно нарывалась. Выбирай любой из вариантов.
- Ох, и гад же ты! – Наруто возмущенно крутит головой, пытаясь сбить повязку с глаз. – Ну и сволочь! Мадара смеется.
- Ну, разумеется. Ты, как и все Сенджу, судишь поспешно. Видимо, это особенность крови. Или в тебе юношеский максимализм играет? Неужели Пейн не научил ничему?
- Заткнись! – взрывается Наруто. – Пейн человеком был, а ты… гад последний, даже хуже, чем… Орочимару!
Мадара фыркает, но не сдерживается и хохочет в голос.
- Дожил, с Орочимару уже сравнивают, причем не в мою пользу. Черт возьми, а ты мне нравишься, Узумаки Наруто! Так меня еще никто не смешил, - заявляет он, и вдруг понимает, что это правда. Разговор с джинчуурики внезапно увлек, Мадара и не заметил, как начал говорить всерьез.
- Ненавижу тебя! – выпаливает Наруто. – Убью тебя сам, сволочь! Обязательно убью, обещаю.
- Прямо-таки обещаешь? – насмешливо вздергивает бровь Учиха, хотя Наруто все равно не может видеть его. – А как это согласуется с твоей теорией «жизнь без ненависти»?
- Вот как убью тебя, так сразу перестану ненавидеть, - бурчит Наруто. – Ты меня не запутаешь.
- По-моему, помощь в этом тебе не нужна, ты уже запутался, и не знаешь правильного ответа.
- Да пошел ты!
Мадара непроизвольно отвешивает ему подзатыльник.
- Научись сначала разговаривать вежливо, сопляк, а потом уже жизни учи. Учитывая ситуацию, убить меня не получится, скорее, наоборот, - сообщает он спокойно. – Не могу сказать, что мне жаль, но, все же, доля случайности в том, что именно ты стал джинчуурики, есть, поэтому, как говорится, ничего личного, просто так получилось.
- Ах, ты, ублюдок! – Наруто буквально выплевывает слова. – Так получилось?! Да если бы не ты, мои родители были бы живы! Мои родители…
Он поспешно прикусывает губу, не ощущая боли. Мадара заинтересованно разглядывает его.
- Ты хорошо осведомлен, как я посмотрю. Интересно, откуда? – он задумывается. – Впрочем, неважно. Я свою вину в этом и не отрицаю. Но, по правде, я и не думал, что получится именно так. Я всего лишь хотел забрать свое. Против твоего отца мне нечего сказать, это был великий шиноби и хороший Хокаге. Кто знает, возможно, при нем ситуация с кланом Учиха могла решиться и по-другому.
Наруто опускает голову ниже, из-за повязки не видно глаз, но все равно не хочется, чтоб ублюдок видел его слабость. Как смеет он так рассуждать? Как вообще смеет говорить о родителях?
- Знаешь, нечто подобное все равно бы свершилось, и твои отец с матерью здесь не причем, - продолжает Учиха. – Виной всему – прошлое, которое создало наше поколение. Ты знаешь, что Лис принадлежит Учихам? Не удивлен, знаешь, значит. Хаширама просто присвоил его, украл, если хочешь. Вернее, его жена, Узумаки. Надо думать, эта змея получила особое удовольствие от сделанного. – Мадара умолкает, словно на миг погружаясь в прошлое, когда эмоции еще были остры. Краем глаза замечает, как напряглись плечи джинчуурики – слушает внимательно. Ну что ж, значит, услышит. – Мы, Сенджу и Учиха, создали Коноху в надежде на лучшее. В надежде, что нам удастся преодолеть тот кровавый кошмар, в котором пребывал мир. Но все оказалось не так. Власть меняет людей. Вначале мы были равны, потом Сенджу стали возвышаться. Я видел, как меняется Хаширама, куда он ведет деревню, и мне это не нравилось. Он не слушал меня. Да, это вылилось в драку за власть - не очень-то красиво, зато, правда. Не легенды. В итоге я проиграл, меня предал даже собственный клан, трусы. Они потом поплатились за сделанный выбор. Я вызвал Хашираму и снова проиграл. Хотя… это как посмотреть. Я жив, а он мертв. Иногда я даже жалею, что он мертв и не видит, к чему пришла Коноха, возглавляемая Сенджу.
- Ты врешь! – выпаливает Узумаки. – Ты хотел войны!
- Иногда с помощью войны можно решить то, что не решается миром, сам еще в этом убедишься, - качает головой Мадара. – Но нет, тогда я войны не хотел. Я был молод, в меру наивен и мечтал о мире. Просто у нас с Сенджу, как оказалось, было разное представление об этом. Поскольку победил он, естественно, злодеем выпало быть мне. Впрочем, я не жалуюсь.
- Врешь, - уже не столь уверенно повторяет Наруто. – Ты все время врешь! Ты хотел убить Первого Хокаге.
- Зная Хашираму, сложно было не хотеть убить его, - Мадара пожимает плечами. – Он говорил то же самое обо мне, так что тут мы были равны.
Хотя зачем он вообще говорит с мальчишкой об этом? Для него Хаширама - всего лишь легенда, одно из каменных лиц. Он никогда не видел, какой яростью горят глаза Сенджу в бою и как он улыбается, когда чем-то доволен.
- Ты до сих пор обижен на него? – неожиданно спрашивает Наруто.
- Что? – изумляется Мадара. – Обижен?
- Ну да. Вы же были друзьями, а он тебя не послушал.
- Ну, знаешь, ли… не были мы никогда друзьями, - отрезает Учиха. – Врагами мы были, всю жизнь.
- Но ты любил его? – с жадным интересом спрашивает Наруто.
Мадара временно немеет от вопроса. Любил Сенджу?
- Просто, ты так говоришь о нем, - поясняет мальчишка свою мысль. – Ты все еще переживаешь.
Учиха рад, что маска скрывает лицо, иначе Узумаки бы довелось увидеть крайне шокированного Мадару.
- Такого мне точно никто не говорил в здравом уме. Мы были врагами. Да, я уважал его. - Ненавидел, восхищался, любил…тьфу, ты! Второго такого, как Сенджу Хаширама не было и не будет уже, но мальчишке знать не обязательно. – Как сильного соперника. Но по-другому не могло быть. Учиха и Сенджу не по пути, такова жизнь, поэтому еще раз говорю тебе, что ваша с Саске судьба – быть врагами. Вы никогда не найдете общего языка. Ты и сам только что убедился. Ты абсолютно безразличен Саске. Это даже хуже, чем ненависть, верно? Я могу на его глазах разрезать тебя на кусочки, он не шевельнется. Стоит ли тратить на него свою жизнь?
- Можешь говорить, что угодно, - отвечает Наруто и тихо добавляет: - Я не могу ненавидеть его.
- Зато он тебя – очень даже может, - не удерживается Мадара.
- Ты ни хрена не понимаешь в Саске, - говорит Наруто уверенно. – Он может пробить мне дыру в груди и при этом назвать лучшим другом.
- Это показывает Саске не с лучшей стороны, только и всего. Странные, однако, у него представления о дружбе, - усмехается Мадара.
- Тебе не понять, - кривится Наруто. – И, вообще, это касается только нас двоих.
- Ну-ну, какая самоуверенность! – в голосе Мадары откровенное веселье. – Что я говорил тебе о том, чтобы не судить поспешно, а? Вот именно мне – и не понять?
- Саске - не ты, - отрезает Наруто, - а я не Хаширама. У нас все будет по-другому.
- А его мнением ты интересовался? Как это похоже на Сенджу, все решать за других. – Мадара и сам не понимает, что слишком увлекся разговором. – Кажется, сейчас Саске с тобой не согласится. Он думает только о мести.
- Саске справится, - в голосе Наруто не тени сомнения, - он сам поймет.
- Да ничего он не поймет, - Мадара злится на упрямство собеседника. – Он же никого, кроме себя, не слышит. И не видит ничьей боли, кроме своей собственной.
Взгляд его останавливается на левой руке Узумаки, без движения лежащей на колене.
- Черт, похоже, я идиот! – вырывается у Мадары. – Возможно ли?.. А ты как догадался?
Наруто недоуменно вскидывает подбородок, пытаясь понять, о чем говорит Учиха.
- Вот так, значит? – и, помолчав, Мадара серьезно спрашивает: - А ты уверен, что справишься с Саске? Не в бою, я имею в виду.
Наруто молчит, обдумывая вопрос. Почему-то кажется, что от ответа зависит что-то очень важное.
- Я сделаю все, чтобы ему помочь.
- Прямо-таки все? – усмехается Мадара. – Ты как будто забыл, что твой драгоценный Саске мечтает уничтожить Коноху. Когда это случится, кого ты выберешь – Саске или деревню?
Наруто сжимает зубы до боли. Он не знает ответа на этот вопрос.
- Отвечай! – Мадара, неизвестно отчего, приходит в ярость. Наруто очень хорошо чувствует его злость. – Саске или Коноха?
- Заткнись! – Наруто тяжело и часто дышит. – Так не должно быть! Саске ненавидит Коноху и заставляет этим ненавидеть себя, и так по кругу. Я придумаю, как разорвать этот круг!
- Уверен?
- Это мой путь, и я его выбрал.
- Нет такого пути, Наруто, - неожиданно устало говорит Мадара.
- Есть, раз я иду по нему, - возражает Узумаки.
Учиха мгновенно оказывается рядом, жестко обхватывая пальцами подбородок Наруто. Тот даже не пытается вырваться, чувствуя Учиху так близко от себя.
- А что, если путь неверный? – шипит Мадара. – Сколько крови он принесет? Сколько людей погибнет, прежде чем ты поймешь это? Рождение ребенка сопровождается болью и кровью, а рождение целого мира?.. Ты готов к жертвам? Чем и кем ты готов пожертвовать, кроме своей жизни? Я вот знаю, на что иду и ради чего. А ты?
Учиха неожиданно нежно проводит подушечкой большого пальца по нижней губе Наруто.
- Ты не испорчен властью, не испорчен силой, не испорчен любовью, даже ненависти настоящей в тебе нет, мальчик. На что ты способен, На-ру-то? – без издевки, серьезно спрашивает он.
Наруто резко, до хруста в шее, выворачивается из его рук.
- Да, я не такой умный, как ты, и не такой… - он кривит губы, - старый. Но я тебя остановлю.
Мадара отходит в сторону, посмеиваясь.
- Лучше подумай, доживешь ли до завтра, - советует он. А в глубине души что-то ворочается, что-то странное, страшное, отчего впору выть, хотя Мадара никогда не страдал излишней чувствительностью.
- Мадара-сан! – в дверях возникает Зецу. – В седьмой лаборатории срочно требуется ваше присутствие.
Как не вовремя! Или наоборот? Вообще-то, он знает, что делать, но это зависит сейчас не от него.
- Я скоро вернусь, - обещает Мадара уже на выходе. – Не делай глупости.

Наруто осторожно двигает левой рукой, но получается плохо – от тугой веревки тело занемело. Мадара так легкомысленно оставил его одного. А вдруг это ловушка? Наруто напряженно вслушивается в тишину, но ничто не выдает присутствие наблюдателя.
Он пытается почувствовать и сконцентрировать чакру вокруг - бесполезно, ничего не ощущается. Накатывает какое-то сонное оцепенение, и Наруто не может понять, то ли Мадара постарался, то ли он сам устал до крайности, до предела, когда тело отказывается подчиняться. Он думает о том, сколько времени прошло с того момента, как он открыл глаза уже в убежище Мадары. Час, два, день, сутки? Наруто не помнит, сколько длилась схватка, в ходе которой его подловили. Знают ли уже в отряде? Знает ли Сакура, Какаши? Верят ли, что он еще жив или уже смирились? Наруто беспокоится, что если они придут к нему на помощь, то попадут в еще большую беду. Но они придут, рано или поздно - для него поздно - и от этого знания становится чуточку легче ждать. Смерти Наруто не боится, но ждать неизвестно чего во стократ хуже. Пусть Мадара пока не может добраться до Кьюби, но он придумает, как. Наруто не сомневается, что Мадара сможет. Живая легенда, черт! Ненавистный враг, с которым справиться оказалось не под силу никому.
С ним нельзя разговаривать! Нельзя, нельзя, он все врет, каждое слово ложь, но как же легко забыть об этом, слушая, как Мадара рассказывает о прошлом. Вольно или невольно, Наруто даже не хочется признаваться в этом, пусть и самому себе, но Учиха разбудил в нем жгучее, болезненное любопытство. Вот и сейчас, вместо того, чтобы придумывать планы побега, в голове крутятся миллионы вопросов, тысячи возражений на его слова. Он врет, напоминает себе Наруто, все было не так. Но уже и сам понимает, что обязательно спросит. Про все – про Сенджу, про битву, про Коноху, про Учих и про родителей, как бы больно не было.
Ужасно хочется пить. Учиха, сволочь, даже не предложил воды. Наруто проводит языком по нижней губе, рот сразу наполняется соленым вкусом.
- Сллабаак… - обзывает себя Наруто вслух. – Идиот.
Учиха Мадара – убежденный, давний враг, даже вода из его рук будет слабостью и отступлением от принципов. С ним нельзя разговаривать, нельзя ни о чем просить.
От злости на самого себя Наруто начинает медленно раскачиваться. Пока ему, наконец, не приходит в голову идея, что если уронить себя и подползти к столу, то об его угол можно попробовать перетереть веревки.
Приступить к осуществлению мысли Наруто мешает дверь, тихо впустившая кого-то в комнату.
То, что это не Мадара, Наруто понимает сразу.
- Хреново выглядишь, Узумаки, - язвительно говорит Саске, и сердце отчаянно колотится прямо в горле, как обычно, даже от одного его голоса.
Наруто открывает рот для ответа, но проклятое сердце, кажется, перекрывает связки.
- Какое жалкое зрелище! – презрение Саске слишком ощутимо. – Где твоя хваленая сила?
Наруто молчит.
- Как был слабаком, так и остался, - шепчет зло Саске, разрезая кунаем веревки. – Ползал на коленях перед ним и молчал. Идиот. Что дала тебе твоя сила?
Наруто изумленно шевелится, словно не веря, что Саске его зачем-то отвязал. Рывком сдергивает осточертевшую повязку, глазам больно от света, он не может разглядеть лицо Саске. И испытывает на миг облегчение, что не видит.
- Зачем ты?.. – он не договаривает.
Саске яростно хватает его за плечи и трясет, словно провинившегося котенка.
- Зачем? Это я у тебя хочу спросить! Что это было? «Я не ненавижу тебя!», - передразнивает Саске. – Что за идиотизм? Чего думал добиться этим? Разыгрывал из себя героя, да? Об этом ты трепался прошлый раз, твоя идиотская теория, что можно все исправить, без ненависти, без войны, без крови? Тупица! Все, чего ты добился, так это того, что Мадара заберет Кьюби и убьет тебя. Идиот! А еще собирался драться со мной.
Наруто ошеломленно моргает, не зная, как реагировать на несвойственную Саске горячность. Слова младшего Учихи проходят сквозь него, не задевая, потому что в груди растет огненный ком из непонятных ощущений, напрочь лишающий разума.
Саске пришел!..
Наруто в порыве радости обхватывает затылок Саске здоровой ладонью, прижимаясь лбом к его лбу, и замирает. Саске застывает тоже, от неожиданности. Наруто в течение пары бесконечно долгих ударов сердца вглядывается в его невероятно темные глаза, но презрения не видит. Сейчас там таится другое чувство, неузнанное, но обжигающее.
- Я знал, - выдыхает Наруто, - знал, что ты… - слова застывают на языке.
Потому что - ложь. Он не думал о Саске, вообще. Все его мысли были заняты другим человеком.
Саске чувствует заминку и резко отстраняется, практически вырывается. Наруто бессильно роняет руку, испуганный своей ложью, а правая так и болтается тяжелым бесполезным грузом.
- Быстрее! – холодно подгоняет Саске. – У тебя мало времени. Мадара долго не задержится.
- А он, собственно, и не задержался, - комментируют от двери.

Мадара с затаенным весельем разглядывает застигнутых врасплох мальчишек. Словно парочка любовников, застуканных не вовремя вернувшимся мужем. Да что за глупости лезут сегодня ему в голову? Не то, чтобы он не ожидал чего-то подобного, скорее, наоборот, но наглость Саске, пожалуй, заслуживает наказания.
- А что такое? – притворно изумляется он. – Как я понимаю, меня не ждали? Зря. Саске, напомни мне научить тебя более остроумным отвлекающим маневрам.
Сопляк тут становится в позу, призванную изображать готовность стоять на своем до конца. Мадара приподнимает бровь под маской. Даже так?
Джинчуурики стоит рядом, во взгляде такая же непреклонная решимость продать свою жизнь подороже и уже знакомая – или узнаваемая? – ярость. Веселье сметает поднимающаяся изнутри, из самых неведомых глубин, злость. Или все-таки – зависть?
- Какое поразительное единодушие, - цедит он сквозь зубы. – Саске, ты понимаешь, на что идешь?
Родственник не отвечает, вслух, гораздо более красноречивы глаза – алое и черное, обновленный Шаринган, еще ни разу не испытанный в настоящем бою.
- Не терпится испробовать новую силу? – интересуется Мадара, не двигаясь с места.
- Эй, я тоже еще кое-то могу! – встревает Наруто.
Саске только хмыкает, но чуть перемещается так, что плечом, как бы ненароком, загораживает мальчишку-джинчуурики.
Ну, и что с ними прикажете делать? Не драться же всерьез, просто смешно.
Саске делает шаг вперед, но Мадара замечает лишь взгляд Наруто. Тот смотрит на Саске, не на противника, смотрит так, что Мадаре хочется на миг, всего лишь на миг, свернуть Саске шею, очень просто и не заморачиваясь. Лишь бы стереть с лица Наруто это выражение.
Тоже мне, дева спасаемая. Нет, Саске, прости, но героем тебе не быть, не в этой жизни.
Усталость внезапно наваливается на плечи, и Мадара чувствует себя невообразимо старым и грязным.
- Знаете, что? – бросает он равнодушно. – Убирайтесь, оба. Прямо сейчас, пока я не передумал. Даю вам два часа.
Мальчишки неверяще переглядываются.
- Что за?.. – озвучивает свое недоумение вслух Наруто. – Что ты задумал?
Саске усмехается презрительно. Щенок, похоже, решил, что сумел напугать. Ну-ну.
- Только то, что сказал. Или вы оглохли от радости, и мне по буквам повторить?
- То есть… мы можем уйти, и ты не станешь останавливать? – не верит Наруто.
- Именно так. Я не буду останавливать сейчас, но если за два часа вы не уберетесь далеко, вам же хуже.
- С чего ты решил, что я уйду вместе с ним? – с плохо скрытым высокомерием спрашивает Саске.
- Не льсти себе, - усмехается Мадара. – Ты уйдешь.
Саске морщится, но Наруто уже тянет его за рукав к двери. Впрочем, останавливается сам, оборачиваясь.
- Я все же хочу понять… - не слишком уверенно заговаривает Наруто, хмуря брови. – Что произошло?
- Все мы чего-то хотим, - философски отвечает Мадара. – Но одно, по крайней мере, могу пообещать точно – мы еще встретимся. Вот тогда и договорим.

Наруто до конца не верит, что их на самом деле отпускают. Только когда от убежища Мадары их отделяет уже приличное расстояние, которое они преодолели буквально на одном вздохе, он, наконец, понимает, что правда – он жив, свободен, и Саске бежит рядом.
Наруто резко останавливается, втягивая в себя соленый свежий воздух - море неподалеку. Запрокидывает голову в ослепительно синее небо, впитывая яркие краски, кажется, он уже целую вечность не видел ничего этого.
- Идем же, - подгоняет Саске, ни на миг не ослабляющий бдительность. – Торчим на виду. Он может передумать в любой момент.
- Саске… - радостно тянет Наруто, но Учиха только отмахивается, устремляя на него серьезный взгляд.
- Чтобы не было недоразумений, Узумаки, мы не вместе. Мои дела с Мадарой закончены, но это мои дела, тебя не касаются. У меня свой путь, у тебя - свой. И если ты хоть заикнешься про дружбу или возвращение…
Наруто еле заметно качает головой.
- Зачем тогда ты помог мне?
- Помог? – усмехается Саске. – Ты не понял, что ли? Мадара сам отпустил тебя, - он зло кривится. – Я тут не причем.
- Но ты хотел помочь! – настаивает Наруто.
- Ты обещал мне бой, - равнодушно отвечает Саске. – Я все еще рассчитываю на него. Ясно? Мы должны закончить то, что начали.
- Ясно, - кивает Наруто, отворачиваясь, ворчит тихонько: - И все равно, тупая причина.
- Какая есть, - пожимает плечами Саске.
Наруто тихонько пинает камушки под ногами. Саске такой…Саске.
Учиха смотрит на него нечитаемым взглядом и без предупреждения спрашивает:
- Что от тебя хотел Мадара?
Всю радость словно ледяной волной смывает. Что хотел Мадара? Наруто не хочет вспоминать. Тогда Учиха догнал их в коридоре, Саске схватился за оружие, но Мадара всего лишь прошептал пару фраз Наруто, очень тихо.
- Ничего, - говорит он, понимая, что звучит не очень убедительно.
- Врешь, - припечатывает Саске. – Подозрительно все это. Мадара не из тех, кто добровольно расстается со своим. А ведь Кьюби он всерьез считает своей собственностью. Что ты сделал?
- Ничего, - повторяет Наруто. – В том-то и дело, что я ничего не сделал.
- Не льсти себе, Узумаки, - фыркает Саске. – Ты против Мадары – вообще ничто.
- Как и ты, - огрызается Наруто. – Черт, я еще не встречал такого… такого…черт! Знаешь, вы с ним так похожи, вот если тебе еще волосы отрастить… - невпопад замечает он, на что Саске изумленно вздергивает бровь.
- Ты видел его без маски?
- Ну да. А что, ты не видел?
Саске пару секунд прожигает его темным взглядом, потом отвечает, но не на вопрос:
– Ну что, пошли?
Наруто изумленно поворачивает голову.
- Разве ты не сказал, что мы… что у каждого своя дорога?
- Не прямо сейчас, - неохотно говорит Саске. – Я должен убедиться… ты уверен, что сможешь добраться до…своих?
- Конечно!
Саске скептически оглядывает его и еле заметно вздыхает.
- Да идем уже, что ли.


Мадара закрывает лицо руками, сдерживая рвущийся наружу смех. Все-таки Наруто провел его, как сопливого генина. Заставил обратить на себя внимание, считаться с собой. И Мадара сам помогал ему в этом, как мог. Теперь он начал понимать, что увидел в мальчишке Пейн. Ох, черт возьми, какой потенциал скрывается в юном шиноби Листа! Такой дар убеждения, дар переворачивать все с ног на голову и открывать очевидные вещи. Мадара уверен, что Наруто большей частью использовал свою силу неосознанно, но что будет, если научится применять обдуманно и сознательно? Что, если его научить?
Война определенно затягивается, тут надо признать, он недооценил противника. На Саске полагаться бессмысленно, а на Кабуто – опасно. Кисаме мертв, Зецу… всего лишь Зецу. А Наруто – это Девятихвостый плюс мощные задатки не лидера даже, но вождя, в которого верят, за которым идут. Такие не служат, не ломаются, их либо убивают, либо делают союзниками. Нет, неверное слово, союзники легко превращаются в противников. Соратник – более правильно, если он будет верить в то же, что и ты.
Мадара задумывается, пальцы отстукивают быстрый ритм по столу, словно подгоняя мысли.
Ребенок из пророчества, хм? Наследник духа Огня? До недавнего времени Мадара не воспринимал всерьез подобные заявления. Наруто в его планах был всего лишь сосудом Кьюби, не более. Может, стоит присмотреться к нему самому, без учета Девятихвостого? Да и про жаб забывать не стоит. Вполне реальная сила, стоящая за Наруто, но при этом не распространяющаяся о своих целях. В войне они пока не участвовали, но война - это так, прикрытие для более серьезной интриги, и Мадара очень хотел бы знать, что жабам известно о происходящем и что они по этому поводу думают.
К вечеру план в общих чертах готов. Придется, правда, менять уже существующий, но это того стоит. В случае успеха он выигрывает намного больше, даже не считая Кьюби. А с техникой Итачи можно разобраться и позже. Ну, что, мой мальчик? Кажется, в этот раз ты ухитрился переиграть самого себя? В кои-то веки Итачи сыграл ему на руку.
Мадара вызывает Зецу и отдает все необходимые распоряжения.
- Мне нужны также все сведения, какие сможешь добыть, по настроениям в армии противника, - говорит он напоследок. – В особенности, что они думают о джинчуурики и об Узумаки Наруто в частности. Неплохо было бы запустить слухи о том, что в войне виноваты именно носители демонов, но это не первоочередная задача.
Зецу уходит, а Мадара отправляется к Кабуто, с ним нужно согласовать кое-какие детали, разумеется, не посвящая в главное.
Мадара нужен не джинчуурики, а Узумаки Наруто, и он его получит, черт возьми! О сбежавшем Саске он не думает. Вернется, куда ему деваться, не в Коноху же? За технику Итачи он тоже не переживает, сейчас Саске в драку не полезет, а Кьюби его никогда не интересовал, так что пока дзюцу будет дремать в Наруто, никак не проявляясь. Более-менее зная характер родственника, Мадара не сомневается, Саске недолго будет с Наруто, если вообще будет. Он не умеет хранить то ценное, что у него осталось. Нет, Наруто он не удержит. Да и что за беда? Если у Мадары будет Наруто, значит, будет и Саске, это только вопрос времени. Они связаны, все трое, поэтому рано или поздно пути их пересекутся.
И в следующий раз Мадара уже не за что не отпустит Наруто.


Некоторое время они идут молча, думая каждый о своем. Дорога ведет сквозь каменистую пустыню, и им, к счастью, не встречается ни души. Когда вдалеке можно различить не слишком густую рощицу, Саске резко останавливается.
- Впереди. Чувствуешь?
Наруто, который последние шаги одолевал на чистом упрямстве, и рука еще разболелась, мотает головой, нет, мол, не чувствую. Только сейчас становится понятно, насколько он вымотан и обессилен, хотя вроде бы ничего страшного не случилось, не считая сломанной руки, даже не ранен. Но такое ощущение, что Мадара вытянул-таки не только Лиса, но и всю собственную чакру Наруто.
- Что там? – даже сил беспокоиться нет.
Саске молчит, лишь побелевшие костяшки пальцев, сжавшихся на катане, выдают напряжение.
- Коноха, - ровно отвечает он после паузы.
У Наруто еще хватает мужества не рухнуть, а сесть прямо на землю, прижавшись спиной к валуну, который он только что обогнул. Губы сами собой растягиваются в улыбку.
Саске смотрит, чуть склонив голову, ветер еле шевелит черные, отливающие синевой на солнце, пряди волос.
Наруто понимает, что это – прощание.
- Уходишь, - не спрашивает, подтверждает он тихо. А так легко было снова привыкнуть к присутствию Саске рядом. – Куда ты идешь?
- Не волнуйся, я сам найду тебя, - насмешливо говорит Саске. – Скоро.
Наруто обидно, что у них так мало времени, ему еще столько хочется сказать Саске, но он не смеет удерживать его. Идет война, а Саске не на их стороне, наврядли его встретят с распростертыми объятиями, даже если Наруто и будет твердить, что Саске спас его от Мадары. Сказать и в самом деле есть что, но почему-то он говорит совсем неважное.
- Знаешь, я соврал тогда, - Наруто прикрывает глаза. – Я не ждал тебя.
- Хмм? – Саске поворачивается к нему всем телом. – Вот как?
Наруто уверенно встречает его взгляд в упор – Саске склоняется над ним, упираясь рукой в камень над головой Наруто.
- Тогда, наверное, и мне стоит признаться, - говорит Учиха без усмешки. – Я солгал насчет причины. Есть еще одна, но она глупее всего, что я знаю.
Он целует, быстро, почти нежно касаясь языком ранки на нижней губе Наруто. И тут же отстраняется, ожидая реакции. Наруто ошеломленно облизывает губы.
- Но это ничего не меняет, - добавляет Саске решительно.
Наруто машинально тянется к затылку. Это что же… Саске его поцеловал?
- Ничего не меняет, - повторяет Саске, уголок рта чуть дергается в горькой усмешке. – Мы по-прежнему враги.
- Враги?! – Наруто думает, что ослышался. – С каких пор? Разве мы тебе враги?
- А разве нет? Наруто, ты, вообще, меня слушаешь?
Он молчит. Саске еще раз усмехается, вглядываясь вдаль.
- Я тебе не враг, - Наруто поднимает на него ясный взгляд, абсолютно уверенный в своей правоте.
- Значит, будешь, - тихо говорит Саске.
Его силуэт размывается в воздухе, был – и нету, только несколько откатившихся в сторону камешков подтверждают его исчезновение.
И вовремя – на краю рощи, меж деревьев можно различить двигающиеся темные фигурки.
Наруто кажется, что голова сейчас взорвется от множества мыслей, кружащихся каруселью. Хочется сжаться в комочек и не думать, не думать, не думать ни о чем.
Не меняет. Не меняет.
Саске ошибается, это меняет многое. Наруто еще не знает, что думать о неожиданном признании Саске, он даже не знает, что чувствует, но ощущение, что, барахтаясь в болоте, он наконец-то обрел землю под ногами, не проходит. И после ухода Саске не остается привычной горечи, потому что теперь у Наруто есть кое-что, принадлежащее не прошлому, а настоящему, то, что связывает их сейчас, а не вчера. В голове возникают прощальные слова Мадары.
Покажи мне, Узумаки Наруто, докажи, что ты можешь. Найди новый путь, ведущий к миру, и, может быть, мы пойдем по нему вместе. Ну, а пока, я иду своей дорогой. И она тебе очень не понравится.
Наруто думает, что в следующий раз затолкает эти слова обратно ему в глотку, и вот это Мадаре точно не понравится.
Почему-то он уверен, что справится.
Акамару налетает на него, как большой пушистый таран. Облизывает лицо шершавым горячим языком, издавая совершенно неуместное щенячье тявканье.
Радость заполняет Наруто, и он находит в себе силы подняться навстречу друзьям.

@темы: команда №7, акацуки, angst, слеш, авторский

---

[NarutoFiction]

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

серафита | Последствия

[серафита]

Название: Последствия
Автор: серафита
Бета: нет
Дисклеймер: Кишимото
Пейринг: Наруто/Итачи
Рейтинг: мелкий
Размер: немногим больше рейтинга
Предупреждения: АУ, ООС
Таймлайн: после «Дыхания» и перед «Утром»; собсна, прямое продолжение событий «Дыхания»
Саммари: иногда последствия одной-единственной поездки на лифте бывают самыми неожиданными...


Когда Итачи выписали, Наруто встречал его.
Самый первый день в больнице Итачи помнил на удивление хорошо. Он ни на минуту не терял сознания и прекрасно понимал, что происходит вокруг. Единственно, не было боли. Ни тогда, когда воздух окончательно перестал поступать в легкие, ни когда прямо в приемной больницы ему делали инъекции – а болеть должно было, эти уколы всегда болезненны… Потом он понял, что все длилось от силы полминуты. Страха не было, и толком понять, что побывал в шаге от смерти, он тоже не успел.
Следующие две недели Итачи провел на больничной койке под капельницей. Из вены даже не вынимали иглу (катетер?.. кажется, это слово употребляли медсестры), просто присоединяли очередную трубку. От четырех до шести часов в день, когда невозможно было встать, и даже в уборную самому не сходить. Приподнимали, подставляли утку, как под калеку; Итачи закрывал глаза.
А в день выписки он вышел в приемную и растерянно остановился. Наруто стоял у дверей, в памятной куртке, джинсах и свитере под горло, и выглядел непривычно торжественно. Итачи даже не возражал, когда Наруто подхватил его под локоть, послал ослепительную улыбку медсестре на регистрации и решительно вывел на улицу.
Более-менее Учиха пришел в себя уже в машине. И куда, интересно, его везут? Кажется, последний вопрос он задал вслух, потому что Узумаки ответил:
- Домой.
Пару секунд Итачи переваривал эту новость.
- То есть? Куда… домой?
- Ну, как же? Ко мне домой, конечно. Я там уже подготовил все.
Он говорил об этом, как о чем-то само собой разумеющемся. Так, словно притащить к себе в дом больного брата бывшего друга, с которым знаком меньше двух недель – в порядке вещей.
Последняя фраза прозвучала откровенно пугающе.
Что именно Наруто «подготовил», стало понятно, как только Итачи вошел в прихожую.

Квартира сияла. Ни пылинки на полках, полы выскоблены до блеска. Длинные ряды книг в шкафу обернуты в целлофан. Окно приоткрыто, в комнате прохладно. К холодильнику магнитом прикреплен исписанный листок. Итачи хватило одного взгляда. Он привалился плечом к косяку, прикрыл глаза… Длинненький получился список.
- И зачем? - обреченно поинтересовался Итачи.
Наруто повел плечом, прикусил губу. Отвел взгляд.
Псих ненормальный.
- Ты псих ненормальный, - озвучил вслух Итачи, - Это что, такой способ приглашать на свидание? Твой метод делать непристойное предложение?
Узумаки дернулся от насмешки в спокойном голосе.
Да уж, свидание. Пока кто-нибудь другой изучал бы подходящие дорогие рестораны, Наруто вызубрил на память его медицинскую карту, список противопоказаний и вещей, вызывающих у Итачи аллергическую реакцию. Наизусть, надо полагать. И превратил свое жилище в идеально стерильное помещение со всеми вытекающими. Пока кто-нибудь другой интересовался бы предпочтениями самого Итачи насчет способов проведения свободного времени, Наруто узнавал, чего делать нельзя, а что может быть попросту опасно. Учиха еще раз посмотрел на список. «Листья дуба, библиотечная пыль, пух, перо ...высокий уровень эозинофилов»*.
Ради случайного знакомца не меняют полностью свой дом, черт возьми. Не ставят с ног на голову собственный образ жизни!..
... Так, словно Итачи собирается поселиться здесь навсегда.
- Ненормальный, - сказал Учиха, - я... может, сплю со всеми подряд. Саске не врал.
- Придурок, - почему-то обиженно сказал Наруто.
- И мы с тобой знакомы три часа**.
- Две недели.
- А разговаривали три часа.
- Зато мы провели их в лифте.
- И что?
- Ну... я слышал, совместное пребывание в замкнутом пространстве сближает.
Итачи примолк на пару секунд, осмысливая довод.
- Оно провоцирует клаустрофобию, - наконец сказал он. «И умственные расстройства».
Наруто смотрел на него.
- Слушай, - Итачи помялся, - у тебя тут мед есть?
- Есть, - осторожно ответил Узумаки.
- Выбрось. Лучше джем.
- Мед полезнее, - по-прежнему осторожно сказал Наруто, - и у тебя на него аллергии нет.
Итачи стиснул зубы. Обернулся.
Кажется, взгляд получился как надо.
- Ладно, выброшу. Как насчет чая? Без меда.
- Давай.
Когда Наруто скрылся на кухне, Итачи опустился в кресло, еще раз окинул взглядом комнату… фотографии двух подростков на каминной полке больше не было.
И какой черт дернул его сунуться в этот лифт? В следующий раз надо будет спуститься пешком.

* Это такие штучки, высокий уровень которых в крови отвечает за аллергическую реакцию. Все астматики — аллергики, а контакт с аллергеном провоцирует приступ удушья. За остальными умными словами к Lumarin либо Suslik-hime, а автор не медик ни разу.
** Автор свято уверен в существовании если не любви, то дружбы с первого взгляда и, посколку знание суть вывод из личного опыта, чхал на скептиков с макушки Хаширамы. Того, который в Долине завершения.

@темы: слеш, romance, авторский, редкие пейринги

---

Mariam B.Blue | Не - понимание.

[Mariam B. Blue]

Название:Не - понимание.
Автор:Mariam B.Blue
Бета: Навья Усладовна
Жанр: angst
Пейринг: Саске/Сакура (односторонний), Саске/Наруто, Какаши
Рейтинг:PG-13
Размер: мини
Статус: закончен
Дисклеймер: не мое, само собой
Предупреждения: ООС, АУ от какона
Саммари: старо, как мир, любовный треугольник, как он есть, третий лишний и все такое))


Когда Саске возвращается в Коноху, Сакура счастлива. Примерно первые два дня.

Должно быть, она впервые замечает неладное, когда они втроем сидят на тренировочном полигоне, том самом, где началась их история как одной команды. Разумеется, идея принадлежит Наруто, ему так не терпится восстановить былые отношения, он аж весь светится от едва сдерживаемой радости. Саске, повзрослевший, еще более красивый, чем раньше, выглядит отстраненно и думает о чем-то, явно не слыша половины из произнесенного Наруто. Сакура нервничает, пытаясь разобраться в своих чувствах. Ей одновременно и радостно, и страшно, и больно, и хорошо оттого, что два самых любимых человека рядом, вместе. Наконец-то вместе. Ведь вместе же?
Говорит в основном Наруто, конечно же. Саске молчит, Сакура тоже, боится вставить слово, исподтишка разглядывая Учиху. Сердце замирает и сладко екает в груди. До чего же он красив, ее выстраданная любовь, такой сильной, мужской красотой, от которой кругом голова. В этот раз все будет по-другому, она уже не та маленькая глупая девочка, теперь –то она сможет дать Саске то, в чем он нуждается.
Сакура смущается, когда Наруто начинает расписывать, как она изменилась, какая сильная стала, сколько всего умеет, какой талантливый медик. А с другой стороны, ей приятно, что Саске слышит это и смотрит на нее. Может, сейчас он наконец-то разглядит ее по-настоящему? Сакура поднимает голову. Саске и впрямь смотрит на нее, но ничего хорошего во взгляде нет. Удивление, недоверие, еще что-то, очень темное и неприятное. Все длится буквально мгновение, но Сакуру будто холодной водой окатывает. Она пытается уверить себя, что просто показалось, однако позже снова ловит на себе его взгляды, короткие, изучающие. И недобрые. От них становится страшно, и хочется сжаться в комочек.
Вскоре Сакура уверена, что Саске ее ненавидит. От него веет леденящим холодом, причем Сакура замечает, что все это усиливается в присутствии Наруто. О, неужели дело только в этом? Когда Сакура понимает, от облегчения готова рассмеяться. Возможно, Саске просто ревнует ее к Наруто. Ведь за прошедшее время их отношения с Узумаки значительно изменились, стали более близкими. Сакура знает, что многие в деревне думают, что она и Наруто встречаются. Саске же непривычно видеть их такими, тем более что Сакура не выказывает Учихе прежней любви, не желая повторять предыдущих ошибок.
… Похлебка весело побулькивает в котелке, почти готова, и Сакура зачерпывает ложку, чтоб снять пробу.
- Можно мне? – Наруто тянется к ложке, привычным жестом обнимая девушку за плечи. Сакура раздраженно толкает его локтем в бок. Какого черта? Сейчас Наруто злит, все эти его шуточки, обнимашки. Она затылком чувствует внимательный взгляд Саске.
- Ай, за что, Сакура? – Наруто потирает ребра, видно, удар получился сильнее, чем задумывался. У Наруто такое обиженно-недоуменное выражение лица, что Сакура ощущает укол вины. И злится еще больше.
- Отвали и не лезь под руку! – почти кричит она. – И вообще, прекрати меня лапать!
У Наруто округляются глаза.
- Но я…
- В самом деле, Узумаки, - подает голос Саске. – Не мешай. Сходи лучше дров принеси, что ли. Почти не осталось.
Наруто смотрит на них по очереди, легкая морщинка ложится меж светлых бровей.
- Я вижу, - говорит он, не совсем понятно, о чем.
Когда он уходит, Сакура делает вид, что целиком занята готовкой. Она уверена, в этот раз инициатива должна исходить от Саске. И Сакура упускает момент, когда Саске оказывается рядом. Он смотрит внимательно, в темных глазах невозможно ничего прочитать, губы слегка кривятся, словно Учиха хочет что-то сказать. В итоге он говорит явно не то, что хотелось:
- Пойду найду его. Этот идиот может в двух деревьях заблудиться.
Сакура машинально кивает, чувствуя, как горят щеки – то ли от жара костра, то ли от чего другого.
Короткая прогулка явно хорошо подействовала на Наруто, к нему даже возвращается обычное настроение.
Сакура наблюдает, как костер выстреливает искры в ночное небо, и ждет. Чего именно, она бы затруднилась ответить, но ожидание разлито в воздухе. На дружескую беседу все это мало смахивает. Болтает в основном Наруто, как всегда. Саске изредка вставляет реплики, а Сакура так занята своими переживаниями, что не может даже уследить за темой разговора. Один Наруто словно бы не замечает сгустившегося напряжения, но Сакура знает его слишком хорошо. То, как он вертит в руках какую-то веточку, выдает Узумаки. В такие моменты Сакура ловит себя на крамольной мысли, что ей хочется, чтобы сейчас Наруто не было. Чтобы он ушел куда-нибудь, да хоть спать, только бы не был так откровенно третьим лишним.
Она встает, демонстративно потягиваясь.
- Вы как хотите, а я пойду спать, - сообщает Сакура, слегка мазнув взглядом по Саске, чтобы убедиться, что он понял послание. Краем глаза она замечает, как ломается хрупкая веточка в загорелых пальцах.
- Спокойной ночи, Сакура, - равнодушно отвечает Саске. И Сакуре приходится убеждать себя, что в голосе Учихи краешком не проскользнуло нетерпение.
Задернув полог палатки, она ждет. Снаружи доносится приглушенный голос Наруто, его вечная скороговорка, но слов не разобрать. Саске что-то отвечает.
Сакура кусает губы в гневе. Как Наруто смеет поступать так с ней? Так... нечестно. Ведь он же знает, все знает. Значит, он нарочно? И какого Саске там болтает с ним? Обида только разрастается.
Засыпая, Сакура слышит смех Наруто, счастливый до неприличия.

В конце концов, Сакура решает поговорить с Наруто, раз намеков он не понимает. В наиболее мягких и щадящих выражениях она старается донести до него сложившуюся проблему. Наруто только опускает голову, соглашаясь со всем, и Сакура чувствует себя… нехорошо, в общем. Но как иначе разрешить ситуацию, она не знает.
Очевидно, разговор возымел эффективность, потому что Саске находит ее сам, выловив после работы в госпитале. Затащив в какой-то проулок, он практически прижимает Сакуру к забору, грозно нависая над ней. И глядя ему в глаза, Сакура как-то сразу понимает, что никакого счастливого признания не будет. Саске в гневе и не думает этого скрывать.
- Что ты наговорила Наруто? – требовательно спрашивает он.
- Наруто? Откуда ты знаешь? – Сакура поражена, неужели Узумаки проболтался? – Что он тебе сказал?
- Речь не о том, что сказал Наруто, – отрезает Саске. – Я спрашиваю, что ты ему сказала?
- Не понимаю, о чем ты. Не знаю, что он там тебе наболтал, это же Наруто…
- Ничего он не говорил. Догадаться несложно, - усмехается Саске. – Иначе с чего он вбил себе в голову, что мы с тобой должны встречаться?
Сакура вздрагивает.
- А ты… нет? – выпаливает она прежде, чем успевает подумать.
Учиха чуть склоняет голову, хмыкая.
- Я так и знал, что это была твоя идея. Только не пойму, с чего ты решила, что я захочу с тобой встречаться?
- Саске… - она замирает, не в силах поверить, что ошиблась, что Саске вовсе ее не…
- Ты знаешь… - шепчет Сакура, чувствуя, как перехватывает горло, - я давно хотела сказать…когда ты уходил, я сказала, что …люблю тебя… за эти годы…ничего не изменилось… все это время я любила только тебя…
Саске изумленно приподнял бровь.
- Да, все так. – Сакура наконец-то чувствует уверенность. – Я любила и люблю тебя, Саске. Кроме тебя, мне никто не был и не будет нужен.
- Да? – холодно спрашивает Саске. Сакуре кажется, что она знает, о чем думает сейчас Учиха. О ее неудачной попытке его убийства. Но прежде чем она открывает рот, Саске продолжает неожиданно: – Значит, ради меня ты признавалась Наруто в любви?
Земля просто уходит у Сакуры из-под ног после его слов.
- Ты…боже, нет! – лицо Учихи расплывается от набежавших на ее глаза слез. – Я хотела защитить его… Саске, ты даже не представляешь, что творилось тогда, и чего мне это стоило…мне было так тяжело…
- Вот как? А если бы он сказал тогда «да», ты бы стала с ним встречаться, если, как ты говоришь, любила меня?
Сакура потрясенно смотрит на него. Если это так задевает Учиху, не значит ли, что он все-таки к ней неравнодушен?
- Саске… - осторожно проговаривает она, - это было ошибкой. Наруто все правильно понял. Я … должно быть, я была не в себе…просто я так испугалась за него, что готова была на все, чтобы его защитить.
От Саске в том числе, но сейчас Сакура не хочет напоминать о прошлом. Не сейчас, когда есть шанс все исправить.
- Наруто ни черта не понимает, - бормочет Саске, - впрочем, не мне судить о том, что было. Но сейчас…
- Саске…- Сакура робко касается его руки. – Если хочешь, я все тебе расскажу.
Учиха отстраняется от прикосновения.
- Не хочу. И вообще…- холод его голоса становится просто осязаемым, - похоже, мои чувства за эти годы тоже не изменились. Ты по-прежнему раздражаешь.
Сакура безвольно съезжает спиной по забору, даже не замечая ухода Саске. Ей снова двенадцать, и снова больно, так невыносимо, что кажется, любое движение станет последним, настолько физической ощущается боль.
Она не помнит, как и куда шла, но ноги сами привели к тому, кто никогда не откажет ей в помощи, не смотря ни на что.
- Саске ненавидит меня, - твердит Сакура, пока Наруто поит ее водой, пытаясь понять, что случилось. – Ненавидит. Он меня никогда не простит…
Конечно, она понимает, что не очень красиво вываливать все именно Наруто, но пойти больше не к кому, не к Ино же.
Наруто утешает, и Сакура с готовностью и даже с каким-то облегчением прижимается к нему. Если бы еще и Наруто прогнал, как тогда жить дальше? Потому что это Наруто… потому что он позволяет плакать на своем плече, не смотря на то, что она наговорила ему. Потому что Наруто единственный островок тепла и спокойствия сейчас, и Сакура не видит, как он поджимает побелевшие губы.
- Что здесь…
Сакура поднимает голову и видит в дверях комнаты Саске. И она зажмуривается и крепче вцепляется в Наруто, потому что на лице Учихи сейчас такая неприкрытая ярость, что ей становится просто страшно. Впрочем, когда Наруто поворачивается к нему, Саске уже привычно бесстрастен.
- Сасссске, - вырывается у Наруто какое-то шипение. – Какого черта ты?..
Он бережно отстраняет Сакуру и бесцеремонно выталкивает Учиху в коридор, хлопнув дверью.
Сакура поспешно вытирает слезы, прислушиваясь к голосам. Как они вообще дошли до этого? Ей по-настоящему страшно, гораздо страшнее, чем на миссиях. Она видела уже такое, годы назад, в больнице, только тогда Саске тащил Наруто. И чем все закончилась, она тоже хорошо помнит. Но в этот раз… Нет, она не допустит. Сакура подходит ближе к двери, она прикрыта неплотно, от удара, видимо, можно кое-что расслышать.
- Зачем ты это сделал? – голос Наруто вибрирует от гнева.
- Посчитал нужным.
- Да ты… - Наруто задыхается от возмущения.
Саске заговаривает тихо, удается услышать только некоторые слова:
- …не обязан терпеть… слепой дурак… по-другому…недостойны…использует...
Наруто отвечает очень твердо.
- Тебя это не касается. Вообще.
Сакура чуть толкает дверь, чтоб лучше слышать, но и обзор получается хороший. Они стоят рядом, очень близко, Наруто опирается спиной на стену.
Саске что-то зло шепчет. Наруто вздрагивает.
- Это тут не при чем! – возражает он вполголоса. – Сакура мой друг, и твой, между прочим, тоже, а ты обидел ее. Ты должен извиниться.
- Неужели? С какой стати мне извиняться за правду?
- Саске! – предупреждающе начинает Наруто, но Учиха перебивает:
- Теперь ты лезешь не в свое дело. Оставь.
- Ни за что! Прекрати вести себя как ублюдок. Не думал, что ты на такое способен.
Саске наклоняется прямо к его лицу, близко-близко, словно собираясь поцеловать.
- Ты и понятия не имеешь, на что я способен, особенно…теперь.
Сакуру прошивает дрожь от его слов, от низкого угрожающего голоса.
- Ты должен извиниться, - упрямо повторяет Наруто, ничуть не впечатленный.
- Иначе?.. – Саске иронично прищуривается.
- Или так, или никак, – отрезает Наруто.
- Ты ставишь мне условия? Узумаки, ты хоть понимаешь, о чем говоришь?
- А ты? Что ты делаешь, Саске? Что ты хочешь доказать таким способом?
- Мне нечего доказывать. А вот ты, похоже, еще больший идиот, чем я думал.
Саске устало опирается рукой о стену, у головы Наруто. Сакура не понимает больше, о чем идет разговор.
И тут Наруто срывается. Он отталкивает Учиху в сторону.
- Я не могу так, пойми ты, не могу! – кричит он. – Это нечестно! Сакура…
- Упрямая сволочь! - шипит Саске.
Сакура не может больше. Врывается коридор, чтобы встать между ними.
- Не надо, перестаньте, не смейте! – она не знает, чего больше звучит в ее словах – угрозы или мольбы. – Не смейте ругаться из-за меня!
- Сакура, - успокаивающе кладет ей руку на плечо Наруто, заговаривая, как с ребенком. – Мы вовсе не ругаемся.
- О, ну конечно, - Саске выглядит вполне спокойным, но Сакура не знает, что пугает ее больше – Наруто на грани истерики или вот такой Учиха, непонятный, чужой.
Саске смотрит куда-то поверх ее головы, и Сакура готова поклясться, что видит алые сполохи в глубине его глаз.
- Что, неужели так сложно выбрать что-то одно? – спрашивает он с презрением. – Черт, что за идиотизм…
- Тебе лучше уйти, Саске, - в голосе Наруто проскальзывают опасные нотки.
- Отличная идея, - усмехается Учиха.
Уничижительный взгляд, брошенный им напоследок, не оставляет сомнений в отношении Саске.
Сакура всерьез думает, что это были худшие минуты в ее жизни. Одна часть ее порывается удержать Учиху, другая хочет оказаться где-нибудь подальше от всего этого. Но, как справедливо заметил Саске, выбрать она не может, поэтому замирает на месте. В чувство Сакуру приводит негромкое ругательство Наруто. Он растерянно ерошит волосы на затылке, явно не знаю, что сказать. Но Сакура не хочет ничего слышать.
Она собирается домой, и Наруто даже не пытается ее проводить. Он выглядит странно задумчивым и усталым одновременно.
- Не нужно было тебе вмешиваться, - говорит зачем-то Сакура. – Я сама справлюсь.
Наруто смотрит с таким непониманием, что она не выдерживает. Тошнотворное чувство разбитой любви – все, что есть сейчас.
- Кто тебя вообще просил влезать? – почти кричит Сакура. – Все стало только хуже! Хоть раз мог бы промолчать!..
Наруто виновато опускает плечи.
- Саске не должен был так разговаривать с тобой, - тихо, но твердо заявляет он. – Я только хотел…
- Никогда - слышишь, никогда! - не вмешивайся в мои отношения с Саске! – отчеканивает Сакура. Она понимает, что слишком резка с Наруто, но остановиться не может. Черт, о чем она только думала, приходя к Узумаки? Кем она теперь выглядит в глазах Саске?
Наруто молчит. Если бы Сакура не была так поглощена своими переживаниями, она могла бы разглядеть горькую складочку, легшую у уголков его губ, странный взгляд, словно обращенный внутрь, как будто Наруто ведет борьбу с самим собой.
Сакура не видит.

Пятая, словно чувствуя ее состояние, отправляет Сакуру в одиночную миссию подальше от деревни. Трехнедельное пребывание вдали от Конохи позволяет ей успокоиться и просто обдумать сложившуюся ситуацию. Какая она дура, что поверила, будто все может стать, как раньше. Они все изменились. Саске изменился. Иногда Сакура вообще не понимает, что привело его обратно в Коноху. Зачем он вернулся, если всем видом частенько показывает, насколько ему все это противно? Он ни разу не заговаривал на эту тему, а Сакура просто стеснялась спросить, не желая тревожить болезненные воспоминания, Саске или свои, трудно сказать. Она жила надеждой, что все это время Учиха помнил, так же, как она. Но теперь его отношение стало слишком очевидным, чтобы отрицать и жить иллюзией. Даже физически – она замечала и раньше, как Саске передергивает от случайных прикосновений Наруто, как он отстраняется, если она сама оказывается слишком близко. Но ведь Учиха всегда был таким. Или нет? Среди тщательно лелеемых воспоминаний такого точно нет.И Сакура его совершенно не понимает.
Иногда она проклинает Учиху за его бесчувственность, и тут же, устыдившись своих мыслей, начинает винить себя за необдуманную поспешность, которая, возможно, все и испортила. Иногда злится на Наруто, которому точно не стоило вмешиваться. Впрочем, теперь она ясно понимает, что просто сорвалась на Узумаки, и Сакуре нестерпимо стыдно перед ним. С этим тоже нужно что-то делать. Должен же быть какой-то способ исправить ситуацию! Неужели для них троих все потеряно, и они никогда больше не смогут нормально общаться?
Постепенно боль и ощущение безнадежности любви притупляются, верх берет чувство надежды, что все еще можно исправить. И в Коноху Сакура возвращается с твердым намерением доказать Саске, что она не столь плоха, как он о ней думает.
По дороге до нее доходят слухи о заварушке где-то в небольшой деревеньке почти на границе, в которой Саске и Наруто отличились, их имена у всех на устах. Сакура радуется мысли, что они все-таки помирились, судя по всему. Может, все не так уж плохо, как она себе навоображала?
В деревне до нее доходят и другие, уже более смутные слухи, но Сакура и не думает верить.
На следующее утро после возвращения она сталкивается с Наруто в больнице. На нем футболка Саске, и приветствие Сакуры превращается в невнятный возглас. Наруто при виде подруги неожиданно смущается, мимолетно, но очевидно. Впрочем, его радость от встречи искренна. И Сакура сначала испытывает невероятное облегчение оттого, что Наруто, похоже, не обижается на нее. Он забрасывает ее вопросами о миссии, а на вопрос о футболке отвечает коротко:
- Спросонья перепутал, торопился - и улыбается, боже, как он улыбается.
Сакуре кажется, что кто-то из них двоих сошел с ума.
- Ты слышала, в какую переделку мы попали? Черт, а казалось простым делом! Как тогда, с Тазуной, помнишь? – Наруто снова улыбается. – Без Саске я бы не справился.
Он говорит и говорит, а Сакура не может оторвать взгляда. В Наруто что-то изменилось, что-то неуловимое, в движениях, в голосе, во взгляде. Уверенность? Плавность? Завершенность – вот самое подходящее слово. Он точно солнце проглотил, и сияние просто нестерпимо.
Так нельзя, невозможно, неправильно… Сакура даже не пытается разобраться в своих мыслях. Значит, все-таки правда?!
- Что происходит? – перебивает она бесцеремонно. – Что с тобой случилось, Наруто?
Узумаки замолкает, глядя на подругу непонятным взглядом. Впрочем, отвечает он честно, лишь на секунду отводя глаза в сторону.
- Саске.
Сакура понимает, что уже ждала такого ответа. Можно было догадаться. Да и Наруто никогда не умел врать. Саске это тоже знает. Почему-то единственное, что приходит ей в голову – Учиха хочет наказать ее побольнее. Наруто – это очень больно.
Узумаки заглядывает в глаза с виноватым видом.
- Ты… ты очень злишься на меня? – спрашивает он с неподдельным беспокойством.
Сакура не чувствует злости или обиды, ведь Наруто обманывает сам себя, еще неизвестно, кому в итоге будет больнее, когда Саске наиграется. В порыве жалости она обнимает Наруто, испытывая какое-то смутное чувство вины. Похоже, это становится постоянным ощущением.
- Я никогда не смогу разозлиться на тебя по-настоящему, Наруто, - шепчет она, - что бы ты не сделал, поверь, – и добавляет шутливо, чтобы показать, что все в порядке: - Только не вздумай этим пользоваться.
Наруто счастливо смеется. А Сакура поспешно выдумывает предлог, чтобы уйти.

Уже собираясь постучать в дверь кабинета Хокаге, Сакура слышит голос Саске и замирает с поднятой рукой. Видимо, подслушивать под дверями тоже становится привычкой.
- Я могу идти?
Какой у Саске холодный голос.
- Да. Ты хорошо справляешься, Учиха. Продолжай в том же духе.
А вот Тсунаде-сама очень довольна.
- Разумеется. Я прекрасно помню ваши условия.
- Не думаю, что тебе это в тягость, особенно теперь, верно?
- Я могу идти? – повторяет ровно Саске.
- Конечно.
Сакура едва успевает отскочить в сторону, так стремительно Учиха покидает кабинет. Он не замечает ее, и Сакура, немного поколебавшись, поворачивает вслед за ним.
- Са…Саске! – голос против воли дрожит, когда Учиха оборачивается, недовольный задержкой.
- Сакура, - он останавливается, позволяя нагнать себя. – Что-то случилось?
Они не разговаривали с того дня, и сейчас Сакура ни в чем не уверена, но говорить что-то надо.
- Нет, ничего. Я… просто поздороваться… давно не виделись… - она ненавидит сама себя за невнятный лепет, за то, что в присутствии Саске превращается просто в желе какое-то.
- Хм, верно. Ты же была на миссии? – без особого интереса спрашивает Учиха.
Сакура отмечает, что он тоже изменился. Успокоился. До этого момента, когда она увидела его таким, Сакура и не понимала, что раньше Саске находился просто на грани напряжения, как натянутая струна. Что-то действительно изменилось. Вот только в глазах его по-прежнему холод, обращенный к ней.
- Прекрати! – вырывается у нее непроизвольно. Саске недоуменно поднимает бровь. – Я знаю, ты меня презираешь, ты… и я виновата перед тобой…Нет, дай сказать, - торопится Сакура, видя, что Саске начинает хмуриться. - Может быть, ты считаешь меня ужасно глупой, но я должна сказать…ты можешь относиться ко мне, как угодно, только Наруто не впутывай!
- При чем здесь Наруто?
- При том. Саске, не надо, я прошу тебя… - Сакура чувствует себя жалкой под тяжелым взглядом Учихи.
Похоже, терпение Саске иссякло.
- Почему я должен слушать тебя? – цедит он мрачно. – Сакура, ты просто дост… - обрывает себя на полуслове и пару мгновений молчит, прикрыв глаза.
Сакура прижимает руки к груди в неосознанном жесте, когда Саске вновь обращается к ней.
- Мы просто не понимаем друг друга, - как-то устало говорит он. – Поэтому просто забудь. Не будем больше никогда возвращаться к этой теме. Бессмысленный разговор. Между нами ничего не может быть. И Наруто здесь даже не при чем.
- Ты ведь врешь мне? – шепчет Сакура скорее сама себе.
Саске раздраженно пожимает плечом.
- Думай, как хочешь. Мне надоело повторять.


Спустя несколько дней все становится только хуже. Сакура больше не может видеть их вместе. Боль жжет изнутри, и она избегает Саске и Наруто, как может. Это довольно легко, но проще не становится. Она пытается понять, но собственная обреченная любовь поглощает все связные мысли.
Почему Саске с ней так поступает? И Наруто тоже… Почему-то от этого больнее всего, Наруто же всегда был на ее стороне, почему сейчас так?
На очередном задании Какаши, понаблюдав за тем, как Сакура пытается выпить рис вместо чая, вечером буквально заставляет ее признаться. Рассказывать ему очень легко, может быть, оттого, что Какаши знает о них троих больше, чем все остальные. И Сакура говорит, откровенно, рассказывая все, без утайки.
- Это я во всем виновата. Из-за меня все пошло наперекосяк, - говорит она. – Саске словно мстит мне за что-то… я боюсь, он сделает Наруто больно из-за меня... И перед Наруто я очень виновата… Какаши-сенсей, все просто ужасно…
Сакура так и не избавилась от детской привычки называть Хатаке сенсеем, хотя они уже давно не учитель и ученица. Но сейчас она чувствует себя маленькой девочкой, ожидая, что взрослый и умный сенсей подскажет, что делать. Она машинально облизывает губы. Странно, почему такой соленый вкус? Кажется, она плакала, не ощущая слез.
Какаши молчит, обдумывая услышанное. И когда он говорит, в голосе нет осуждения, только мягкое понимание.
- Сакура, ты совсем запуталась. Ты винишь себя. Но стоит ли? По-моему, в произошедшем нет ничьей вины.
- Какаши-сенсей, вы не понимаете…
- Я понимаю, - так же мягко перебивает он. – Саске и Наруто…Что ж, этого следовало ожидать, с самого возвращения Саске.
- А вы знаете, что за условия ему поставила Хокаге? – неожиданно вспоминает Сакура.
- Даже не догадываюсь, - лжет учитель. – Это касается только его и Хокаге. А что касается тебя… Скажи, Сакура, тебе не приходило в голову, что ты здесь вообще не при чем?
- О чем вы?
- Ну… ты винишь себя в том, что произошло с Саске и Наруто, и в том, что вы поссорились. Может быть, все гораздо проще? Рано или поздно это все равно бы произошло, вне зависимости от твоего участия. – Какаши вздыхает. – Вариант, что Саске просто любит Наруто, тебе не приходил в голову, да?
Сакура изумленно смотрит на Хатаке, пытаясь осознать его слова.
- Но это же невозможно! – вырывается у нее. – Как Саске может любить Наруто, если он…
«Любит меня» - вот что она чуть не сказала. Нет, разумеется, Сакура так не думает, но все же в ней теплится маленькая надежда, что она не совсем безразлична Саске, иначе его бы не задело так ее признание.
Какаши опять вздыхает.
- Если ты настаиваешь… Но, похоже, что ты так сосредоточилась на своих чувствах к Саске, что упустила из виду все окружающее. Сакура, подумай хорошенько. Тут тебе никто не поможет.
- Но что мне делать? – смотрит она беспомощно. Не может же Какаши-сенсей в самом деле думать, что Саске любит Наруто, ведь нет? Это же просто смешно!
Какаши пожимает плечами.
- Ничего. А что тут сделаешь? Возможно, когда-нибудь ты найдещь силы порадоваться за них, ведь они все еще твои друзья, я надеюсь? Если ты перестанешь винить себя, делать из этого трагедию и начнешь снова общаться с Наруто, я думаю, ты удивишься результату. Не знаю, как насчет Саске, но извиниться перед Наруто все-таки стоит.
Сакура решает, что сенсей говорит невозможные вещи и уж явно не те, которые в глубине души она надеялась услышать.
- А вы бы на моем месте извинились? – зачем-то спрашивает она.
Какаши отводит взгляд, словно глядит на что-то, доступное только ему.
- Когда-то я думал, что мне совершенно не за что и не перед кем извиняться, - говорит он задумчиво. – Вот только потом, когда понял, что это не так, стало… поздно.
- Это все, что вы можете сказать?
- Решать тебе.

Они идут по Конохе, втроем, как в старые добрые времена. Сакура между Наруто и Саске, ловит периодически завистливые взгляды встречных девушек, отчего ей хочется смеяться. Наруто открыто улыбается и не закрывает рта. Как всегда. Хорошо, что его болтовни хватает на троих. Саске изредка адресует ему беззлобную усмешку поверх головы Сакуры, и они сцепляются взглядами, словно продолжая разговор без слов. Сакуре иногда кажется, что они держатся за руки за ее спиной. Глупость полная, конечно, ни Саске, ни Наруто не делают ничего подобного, но видение крепко переплетенных пальцев не покидает ее мыслей. И Сакура боится оглянуться.
Она остро чувствует себя третьей лишней и по-прежнему не знает, что с этим делать.

@темы: команда №7, angst, гет, слеш, лист, авторский

---

серафита | Обон

[серафита]

Написано на Хэллоуин-трейд у  dao_tae взамен на арт, на заявку «Хэллоуин или другой аналогичный праздник, Учихи и Сенджу, чтобы страшно и смешно».

Название: Обон
Фандом: Наруто
Автор:  серафита
Бета:  Kalahari
Пары/персонажи: Сенджу и Учихи, кто именно — очевидно из текста; пейринг тоже есть, но за кадром
Рейтинг: pg-13. Ей-богу, на больше эти пионерские страшилки не тянут
Жанр: джен, немножко мистики, щепотка хоррора, капелька юмора
Размер: драббл
Дисклеймер: очевиден
Размещение: с моего разрешения
Варнинг: таймлайн — постШип, соответственно, АУ. Стилистический разнобой.
Саммари: четыре человека проводят ночь Обона в заброшенном доме в лесу, развлекаясь тем, что по очереди рассказывают страшные истории
От автора: идея, использованная здесь, сильно не нова, те, кто читает меня более-менее регулярно, без труда просекут интригу ещё в первой четверти рассказа. В некотором смысле этот фик соотносится с "Легендами. Временем встреч", "Молнией" и "Камнем", и не только с ними.
Ну вы же уже поняли, что у автора кризис жанра и дефицит идей?
От автора-2: ваша священная обязанность — пугаться, когда я скажу "Бу!" Я знаю, что вышло не очень, но я старалась!

— Будем рассказывать страшные истории! — Воодушевлённо сказал Узумаки.
— И это, по-твоему, прекрасный способ провести время? — осторожно переспросил Итачи.
— Ну что ты опять делаешь лицо, как будто кислицы объелся? Отличная компания, подходящая, э-э-э, атмосфера, и дата, опять же, располагающая!
Итачи передёрнул плечами: против этого, пожалуй, не поспоришь. Обстановка и вправду… располагает.
С куда большим удовольствием он бы помедитировал или потренировал дыхание до рассвета, но Наруто ведь не уймётся. Так что приходилось тренировать терпение.

Чем дальше, тем сильнее Итачи начинал уважать своего младшего брата. А может, у Саске с годами просто выработался иммунитет. «Интересно, бывают ли Наруто-антитела? Или пенициллин от Узумаки-вируса?»
Итачи отвлёкся от бесполезных, хотя, безусловно, забавных мыслей. Вопреки мнению Наруто, чувство юмора у него было, но осведомлять спутника об этом он не торопился.

Что может быть глупее, чем застрять накануне Обона в лесу вдали от посёлков? Удача ещё, что они нашли хоть какое-то убежище. Уже под крышей заброшенного, но по-прежнему крепкого здания — то ли бывшей гостиницы, то ли дома лесника, бог весть как затерявшегося в этой глуши, — оказалось, что их команда была не единственными неудачниками, искавшими приюта и защиты стен в эту ночь.

Учиха, возможно, заподозрил бы в неожиданных товарищах по несчастью духов, если бы собственные глаза не сказали обратного. Узумаки, впрочем, не спешил верить — или, скорее, увлечённо продолжал играть в «ой-я-боюсь-можно-влезу-к-вам-на-плечи».

Компания и в самом деле оказалась колоритной: высокий, как каланча, белобрысый тип с недобрым рысьим прищуром и второй, ещё выше, с длинными, как не у всякой женщины, тёмными волосами, свёрнутыми в пучок, оба закутаны в плащи едва ли не по самые глаза. В ответ на осторожные вопросы беловолосый неохотно сообщил, что они с братом паломники, путешествующие от храма к храму в исполнение обета — причём таким тоном, что расспрашивать дальше совершенно расхотелось. Хороши паломнички, встретишься на тёмной дороге — уцелела бы голова на плечах.

Последние полчаса Наруто, извёдшись от скуки, кружил по дому: огонь был разведён, плащи пристроены на просушку, и даже незатейливый ужин съеден. Итачи начал уже испытывать серьёзные опасения: по опыту он знал, что скука будила в Наруто небывалое творческое вдохновение и чрезвычайно стимулировала умственную деятельность, — вернее, то, что Учиха про себя называл «безумственной деятельностью». Какаши когда-то предпочитал выражаться проще: «шило не только в заднице — этот парень похож игольную подушечку для шил». Исходя из того же обширного опыта, ничем хорошим обычно такое настроение Наруто не заканчивалось.
— Хорошо, — мрачно сказал Учиха. — Вот тебе страшная история: Узумаки Наруто становится Хокаге. — Итачи выдержал драмаческую паузу, — Всё.
— Ха-ха, как смешно. Кажется, чувство юмора у вас не входит в перечень семейных талантов, — буркнул Узумаки, но притих.
Итачи невольно вспомнил красочный рассказ Саске о том, чем ознаменовалось это выдающееся в истории Конохи событие.

Свои обещания Хокаге привык выполнять.
Сказал — будет вам мир, и нате вам мир.
Правда, отказ от привычек давался Конохе нелегко. Если раньше каждого подозрительного типа можно было сцапать на подходе в деревню, расспросить подробно, а то и в хлебало двинуть с целью налаживания контакта и взаимопонимания, то теперь ни-ни. И ведь никто никогда не жаловался!
Даже послы других деревень. Ну, в морду сунули, пырнули кунаем, выдрали пару клоков кожи. Свои же люди. В другой раз сами с посольством к соседям пойдут. А теперь — только вежливо и на «Вы». И бумаги, бумаги, горы бумаг. Пока всё проверишь, путник, желающий посетить славную деревню Коноху, весь измается.
А куда деваться, если Хокаге слово дал? «Мир вам, люди, а кому не мир, тому в зубы!»
Да, определённо, Кьюдайме был мастером на такие вот крылатые фразы и тонкие афоризмы, мигом растаскивавшиеся на цитаты всей страной Огня. О верности Каге данному слову было известно далеко за её пределами, поэтому «люди», включая правителей пяти стран-соседей, взвыли, но согласились, что таки да, мир.

Итачи вздохнул, отвлекаясь от воспоминаний, рассеянно потёр переносицу.
— Учиха, ну что ты куксишься? Я, между прочим, слыхал, что вы все сами не то тенгу, не то вовсе полушинигами. — Узумаки надоело сидеть тихо.
— Что-о?
— Ну ходили слухи, что Нидайме Учиху Мадару не зря ублюдком звал — то ли его мать пригуляла, то ли отец законной жене подарочек с миссии приволок. Да что ты так смотришь, я в летописях читал. Мне Саске свитки давал. Развлечёшь народ, заодно обновишь в памяти семейный фольклор…
— Ладно, — перебивая, неохотно сказал Учиха. Лучше уступить в малом. — Пускай будут истории.
«Возможно, это не самый худший вариант».

Наруто просиял. Метнувшись в угол к вещам и обратно, мигом притащил какую-то странную конструкцию, в которой Итачи с неприятным ёканьем в селезёнке опознал моток боевой лески, с прикреплёнными через равные промежутки поделками: неряшливый цветок с разлохмаченными «лепестками», вырезанный из плотной бумаги, фигурки каких-то животных (Учиха мгновенно запутался в количестве и предназначении конечностей), кривовато свёрнутые из всё той же бумаги самодельные фонарики… На одном из фонариков Итачи разглядел иероглиф взрывной печати и тихонько застонал сквозь зубы.
— Это праздничная гирлянда! — воодушевлённо вещал Узумаки. — Я пытаюсь создать нам нужное настроение, всё-таки Обон, а значит, без фонарей и гирлянды никак нельзя!
«В лесу восемь птиц, но взору доступны семь. Несовершенен ли взор смотрящего, крылатые ли вестники коварны? Так не увидеть собственной смерти привыкшему прозревать будущее, — привычная формула успокоения, подхваченная у родичей-Хьюга и не раз спасавшая Итачи во время собраний у Пэйна, на этот раз не приносила облегчения. — Саске, я хочу домой!»
— Итачи! Эй, чего ты там бубнишь?
— …так не увидеть мне больше моей боевой лески… Тьфу.
— И пыхтишь!
— Я дышу! — повысил голос Учиха. — В такт словам. Это упражнение для поддержания равновесия духа и разума.
— Лучше помоги-ка мне прикрепить эту штуку!
«Но иногда судьбе следует покориться».
Итачи встал, взял свободный конец «гирлянды» и покорно отправился в противоположный угол.

Паломники, всё это время безмолвно просидевшие в углу, наблюдая за вознёй шиноби, и едва ли проронившие дюжину слов на двоих, закопошились.
— Если позволите, мы охотно присоединимся, — сказал беловолосый. — Я знаю немало легенд.
— Только одно условие, — вдруг сказал Итачи, — истории должны быть правдивыми.
Наруто недоумённо захлопал глазами, но кивнул. Паломник только пожал плечами, глаза у него блеснули насмешливо и остро.
— Полагаю, вы желаете рассказывать первым?
Итачи быстро согласился, и Наруто обиженно закрыл рот. Но уже спустя мгновение взгляд у него снова стал мальчишеский и азартный, он придвинулся ближе к огню и кивнул Учихе.
Тот на миг прикрыл глаза — и начал, чуть хрипловато и в растяжку, как настоящий сказитель.

История первая, рассказанная Учихой Итачи в ночь Обона у очага. О ревнивом муже.

Некогда жил человек, и была у него жена, прекрасная, как луна, с лицом округлым, подобно дынному семечку, нежная, как цветок сливы. Муж ревновал её, хотя госпожа была ему верна.
Как-то раз дела заставили его отправиться в соседнюю провинцию, и в пути случилось так, что этот почтенный господин был вынужден остановиться на ночлег вдали от населённых мест. Ночью послышались ему некие звуки, и даже человек отважный поостерёгся бы выйти за круг света от костра, и никто не осудил бы его. Но путешественник был не из малодушных и, взяв с собой факел, отправился взглянуть, что происходит.
Вскоре вышел он на поляну и увидел, что могучее старое дерево обрушилось, вероятно, под весом кроны и возраста, придавив к земле существо, похожее на человека, однако с вороньей головой на плечах, в дорогой и богатой одежде. Путешественник тотчас же опознал в нём духа. Дух также увидел человека и начал умолять освободить его, взамен обещая всяческие милости: богатство и удачу его дому, плодородие и обильность его стадам и землям, защиту и покровительство его близким. Человек же окончательно уверился, что самому духу не выбраться, и осмелел.
— Не нужны мне ни богатство, ни удача, ни счастье: всего этого у меня и так с избытком, и всё это я могу добыть и сам, без помощи духов. Но есть у меня главное сокровище, моя жена, прекрасная, как цветок. Мне невыносима мысль, что кто-то смотрит на её лицо, видит её улыбку. Сделай так, чтобы только мне принадлежала её красота!
— Как скажешь, — покорно согласился дух. — Обещаю, не пройдёт и трёх дней, как ты получишь желаемое!
Тогда человек освободил духа.
Спустя три дня в городе, куда он пришёл, его ждало письмо и драгоценная шкатулка сандалового дерева.
В письме было написано: «Отныне никто не поднимет на меня взора, кроме тебя, супруг».
В шкатулке на белоснежном шёлке, пропахшем благовониями и сладковатой медью, лежало срезанное острым ножом лицо его жены.

***

Итачи умолк и перевёл дух. Наруто таращился на него круглыми синими глазищами, старший паломник прятался в тени, беловолосый задумчиво потирал подбородок ладонью.
Темноволосый тронул пальцами прядь у виска, задумчиво склонил голову:
— Жестокая сказка… Что же, теперь мой черёд.

История вторая, рассказанная старшим паломником. О мече и костяном человеке.

Некогда одному воину посчастливилось заполучить меч известного мастера. Радость его была так велика, что он не расставался с мечом ни днём, ни ночью. Едва только выпадала свободная минута, воин тут же принимался тренироваться со своим сокровищем: ведь меч должен быть продолжением руки своего владельца.
И вот как-то утром воин проснулся и увидел, что меч начал врастать рукоятью ему в ладонь. Спросонок человеку показалось, что он просто уснул с клинком в руке, но не сумел разжать пальцев.
И постепенно жизнь воина стала превращаться в настоящее мучение: люди убегали в ужасе, едва увидев его увечье, в город его не пустили, прогнав от стен градом стрел и камней. Он прятал меч, обматывая лезвие бинтами, и каждый день с отчаянием смотрел, как тот врастает всё глубже. Рукоять вошла в плоть полностью, и пальцы окончательно перестали слушаться его, а затем начало погружаться лезвие, и теперь по клинку днём и ночью струилась алой шёлковой ниткой кровь. С каждым днём меч врастал всё глубже, сокрушая кости и вспарывая мышцы и сухожилия.
В конце концов воин понял, что вскоре умрёт от голода и истощения: ведь теперь он не мог добывать себе пищу. Тогда он отправился в храм и попросил помощи у мудреца, живущего там.
— Ты просил у Ками силы и могущества, — сказал монах. — И они ответили тебе, послав этот меч. Негоже отказываться от даров духов.
В отчаянии воин ушёл высоко в горы и блуждал там, питаясь орехами и лесными ягодами, ночуя под открытым небом. Много раз он собирался отсечь ужасную конечность, но в последний миг решимость отказывала ему. Наконец спустя полгода он снова пришёл в храм: меч вошёл в его руку полностью, как в ножны.
— Что же, — сказал мудрец, — теперь ты получил, что хотел: отныне этот меч у тебя вместо кости, он твой клинок и твой щит. Ты больше не нуждаешься в оружии.
И, выйдя за ворота храма, человек вытащил из ладони свою кость – костяной меч, а его рёбра пробили кожу, превратившись в костяной щит, и тогда воин понял, что мудрец сказал ему правду.
И заплакал.

***

Темноволосый умолк.
Некоторое время все четверо сидели, слушая тишину. Младший паломник время от времени подкармливал дровами огонь в камине.
— Наверное, теперь моя очередь, — у него оказался глубокий глуховатый голос.

История третья, поведанная младшим паломником. О всевидящем и неспящем.

Некий человек одержал множество побед, а поскольку был он жесток и немилосерден к врагам и пренебрежителен к союзникам, вскоре его имя стало внушать людям ужас. Более нигде не мог он чувствовать себя в безопасности, потому что друзей у него не осталось, и даже родные отреклись от него, пожелав ему смерти. Не осталось ни одного человека, которому он мог бы доверять, и никого, к кому мог бы повернуться спиной, не опасаясь удара. Однако и ему требовалось спать и есть, и ни одному смертному не удавалось ещё бодрствовать круглые сутки, не отдыхая и не теряя бдительности.
Тогда этот человек стал вырывать глаза у поверженных врагов, а затем прикладывать их к своему телу, и наутро глаза врастали в кожу. Глаз было множество: синих, чёрных, серых, разного цвета и формы, но все они были зрячи. Когда человек засыпал, глаза всё равно оставались открытыми, и в любой миг он был бы предупреждён об опасности.
Так он стал непобедимым.

***

— Так он стал непобедимым, — повторил Наруто, глядя в огонь. Он не щурился и не мигал, и зрачки у него были огромные. Всё беспечное веселье с его лица как мокрой тряпкой стёрли.
— Это же просто история, — как можно мягче сказал беловолосый.
— Разумеется, — Узумаки как будто очнулся, коротко взглянул на собеседника: — Похоже, мой черёд?

— Эта история приключилась со мной, и уже поэтому отличается от других историй.
Было это… не скажу когда. Давно. В то время я путешествовал по миру…
Впрочем, начнём по-другому.
Некий достойный человек…

История четвёртая, поведанная Узумаки Наруто в ночь Обона своим спутникам. О доме на перекрёстке.

Некий достойный человек, путешествуя по миру, был вынужден остановиться на ночлег в заброшенном доме. Когда солнце зашло, ему послышались странные звуки из комнат наверху.
Он поднялся по лестнице и увидел длинный коридор с двумя рядами дверей по обе стороны. Некоторые из них были заперты, другие, наоборот, широко распахнуты, третьи едва приоткрыты. Приблизившись к первой из них, человек заглянул в комнату и тут же отпрянул: он увидел поле боя и воронов, кружащих над поверженными, свивающих себе гнёзда из волос мертвецов.
Так же было и во всех прочих помещениях: в одном из них не было ничего, кроме наползающей из углов темноты, в следующем из-за створки пахнуло острым диким духом, звериным смрадом, как из огромной норы, третье было полно пепла и искр.
За пятыми дверями он увидел обычную комнату, разве что пришедшую в некоторое запустение: на полу лежали осколки разбившейся чашки, на столе кувшин, по углам разбросаны игрушки, полосатый детский мячик подкатился к самым его ногам. Тёмное пятно на белой стене привлекло его внимание, и, приглядевшись, он понял, что это отпечаток крошечной ладони — ребёнку не могло быть больше полутора лет. Чёрный, словно обведённый углём по краям.
А затем с тихим стуком опрокинулся кувшин на столе, казавшийся пустым, и его содержимое выплеснулось на пол, и остро запахло сладким вишнёвым сиропом, из тех, что дают младенцам. Но под этой сладостью проступал совсем другой привкус, и человек бросился прочь.
Он устремился к выходу, однако не смог удержаться и не взглянуть, что находится в последней комнате.

На первый взгляд она была совершенно пуста, и только после путешественник заметил кресло у окна. В кресле сидела женщина и шила. Её лица не было видно, только руки и склонённую голову с ровным пробором, а волосы у неё были настолько длинные, что устилали пол у кресла, как покрывало.
Затем женщина шевельнулась, подняла голову — и человек, не помня себя, бросился прочь, крепко зажмурившись. Он не видел её лица, и только знал, что увидеть его — страшно.
Беспомощно метался он среди запертых дверей, так, словно знал, что за ними — спасение, солнце и надёжный щит от страха. Он слышал голоса за дверями, и они были ему знакомы, но войти не получалось.
В конце концов, путешественник оказался на первом этаже дома, сам не помня, как спустился.
И услышал звук хлопнувшей двери наверху. А затем тихое: шелесть.
Шелесть.
Шелесть.
Женщина шла по коридору, спускалась по лестнице вниз, и её волосы тянулись за нею с тихим мёртвым шорохом, как высохшие до сухостоя травы.
А потом она запела.
Она пела, и хотя голос должен был заглушить все прочие звуки, путешественник всё равно продолжал слышать.
Шелесть.

Он пришёл в себя далеко от места своей ночёвки, в жаркий полдень и, как оказалось, тремя днями позже. Как он оказался там и что делал эти три дня, человек не помнил. И больше никогда не возвращался в тот лес.
Но он знал, что где-то на перекрёстке есть дом, и женщина у окна тихо напевает, пока руки её неустанно трудятся над шитьём, наглухо зашивая ворот, подол и рукава на детской рубашке.

***

Наруто перевёл дух и умолк.
— История хороша, — задумчиво сказал беловолосый. — Но, по-моему, она ничему не научила этого путешественника. Он по-прежнему с охотой ночует в заброшенных домах.
— Возможно, он уже давно лишился причины страха, — ровно произнёс Наруто. Итачи кольнуло беспокойство: такой голос он слышал у Узумаки нечасто.
— Разве? — глаза у паломника сверкнули, и Учиха вдруг заметил с неприятным холодком вдоль загривка, что они почти пурпурные, а вовсе не карие, как казалось раньше.
— В Конохе, — сказал Наруто равнодушно, — очень хорошие скульпторы и каменотёсы. Очень.
— А мне всегда казалось, что они слишком высокопарны, — мягко сказал темноволосый.
Напряжение утекло, как вода из треснувшей чашки, и оставшееся время все четверо просидели в тишине и молчании.
— Рассвет, — наконец тихонько сказал Итачи.
— Да, — Наруто встряхнулся. — Пора.
Всё его вчерашнее веселье куда-то исчезло, он был серьёзен и задумчив.
Следовало поторопиться: Шисуи и Обито не будут ждать долго, а после надо ещё добраться до места встречи. Саске обещал привести остальных… Итачи принялся за сборы почти с радостью.

— Можно ли мне спросить? — уже на улице вдруг подал голос темноволосый, — Итачи даже в мыслях опасался называть его по имени. — Куда именно вы направляетесь?
— У нас назначена встреча, — спокойно ответил Наруто.
— С друзьями? — с улыбкой предположил его собеседник.
— Да, — Наруто едва заметно запнулся. — С… остальными. У нас праздник. Круглая дата.
Темноволосый задумчиво кивнул.
— Что ж, доброго пути.

Уже отойдя на добрых полсотни шагов, младший паломник оглянулся, поймал взгляд Наруто:
— Я бы посоветовал вам, добрые люди, назваться в городе другими именами. Или хотя бы не представляться случайным попутчикам. Видите ли, лет сто назад в стране Огня был Хокаге с таким же именем. В этих краях его всё ещё помнят. Вряд ли в Конохе вам спустят такую вольность — я слыхал, у Тринадцатого тяжёлый нрав.
Усмехнулся насмешливо и, натянув капюшон, шагнул с тропы, мигом растворившись меж стволами.

Итачи искоса взглянул на Узумаки, сосредоточенно покусывающего сорванную травинку.
— О чём ты думаешь?
Наруто нахмурился ещё сильнее.
— Итачи, ты ведь понял, кто они?
— Конечно, — тихо отозвался Учиха.
— Я просто подумал… — задумчиво сказал Наруто, — все эти истории… костяной человек, неспящие глаза… ведь всё это было, я это видел. Что, если нет никаких духов, ёкаев, они? Что если всё это обычные люди рассказывают о нас? Не в силах вообразить, что простой человек может уметь ходить по воде и в один миг вырастить дерево на вулкане? Некоторые вещи из тех, что я видел за свою жизнь, казались невероятными даже мне, выросшему в мире шиноби. Не кажутся ли они чем-то большим остальным?
— Заставить ручей бить из камня, — пробормотал Итачи, — море — расступиться, сделать воду вином и поднять мёртвого из могилы… Я не знаю, Наруто. У меня нет ответа.
Учиха помедлил.
— Зато мы провели ночь Обона, рассказывая страшные истории у живого огня. В любом случае, получилось захватывающе. Ты был прав — это и вправду любопытный способ провести время.
Некоторое время они просто шли, неспешно удаляясь от приютившей их полянки.
— И всё же, — неожиданно прибавил Итачи, — я бы хотел, чтобы духи существовали. То есть, настоящие духи, а не… такие, как мы. Чтобы был кто-то ещё.
— Знаешь, я иногда не понимаю, что у тебя делается в голове. Там как-то по-другому всё устроено, — фыркнул Наруто. — Скажи ещё, что эту встречу подстроил злокозненный дух, чтобы поиграть и развлечься.
— Если и так, то у него странные понятия о веселье, — рассудительно заметил Итачи. — Четверо покойников собираются в ночь Обона и пугают друг друга сказками.
— Понятия не имея, с кем имеют дело, — подхватил Наруто. Умолк на миг и добавил задумчиво: — А что-то в этом есть… Злокозненный кицунэ?
— Коварный тенгу, — фыркнул Итачи, приходя в необъяснимо хорошее настроение.
Дом за их спинами беззвучно сложился вовнутрь и осел, взметнув ворох трухи.

Эпилог.

— Мне кажется, твой брат что-то подозревает.
— Ну, Хаширама не идиот. Так что не подозревает, а знает почти наверняка.
— Тебя это не волнует?
— Да нет, не слишком. Ты — моё личное дело.
— Комплимент сомнителен, Сенджу.
— Извини. Мне сложно быть серьёзным, глядя, как ты укладываешь…
— В этом нет ничего смешного!
— Конечно, нет. И смеюсь я не над тобой.
— А над кем?
— Честно? Над твоими потомками. Половина из них честно тебе подражает, принимая это за семейную моду. Проявление, хм, фамильного индивидуализма?
— Ты ещё скажи — менталитета.
— Вот-вот! Знали бы они, что эта дикая причёска нужна тебе, чтобы прятать у…
— Заткнись, Тобирама!
— Эй, ну что ты! Прекрати! По-моему, они очень миленькие! Остренькие, торчком и с кисточками…
— Прибью. И это не причёска! Это грива!
— У лисиц не бывает гривы.
— У кицунэ бывает, болван!
— Поверю на слово. Хотя на ощупь и вправду не очень похоже на волосы.
— И я их не укладываю! Грива поднимается сама, это как рефлекс…
— То есть, ты топорщишься, реагируя на опасность? Как ёж?
— Сенджу. Ещё одно слово.
— Молчу. Но хотя бы понятно, почему тебя везде изображают в таком виде. В боевом гневе ты всегда такой колючий, а не в гневе ты не бываешь… вот и выходит, что пушистым тебя мало кто видел. Э, Мадара… убери кунай, пожалуйста… кажется, ты случайно держишь его очень близко от моего горла. Очень близко.
— Сейчас он будет ещё ближе.
— …а без плаща ты выглядишь лучше. Ума не приложу, зачем ты его вообще таскаешь? Твой хво… хм. Твоя конечность очень славная.
— Не смей дёргать! Вандал!
— Там репей. Ума не приложу, откуда взялись эти слухи о тенгу.
— Это солиднее. Пусть лучше думают, что я прячу под плащом крылья и клюв.
— Хм. А откуда у тебя такая масть? Вроде, лисицы же рыжие? Значит, и твоя матушка была такая?
— Что ты прицепился? Нормальная чернобурка! И масть такая, как надо! Не хватало ещё походить на этих конопатых убожеств!
— Ладно, тебе лучше знать. Но до чего было бы забавно, если бы эти детишки узнали, что духи всё-таки существуют!

@темы: драбблы, humour, джен, лист, авторский

---

серафита | Камень

[серафита]

Название: Камень
Фэндом: Наруто
Автор:  серафита
Бета: нет
Пара/персонажи: Наруто, Саске, прочие упоминаются
Рейтинг: G
Жанр: джен, немножко притча
Размер: ваншот
Дисклеймер: очевиден
Размещение: это подарок на ДР  Elle-r. Ну-уу, новорождённой можно)
Варнинг: таймлайн сильно постШиппуден. В силу возраста героев таймлайна возможен ООС. В некотором роде дэсфик.
Саммари: Саске рассказывает Наруто сказки и вспоминает, как вернулся в Коноху. "Говорят, ради того, чтобы достичь желаемого, он разгадал загадку Сфинкса, сразился с тысячью чудовищ и научил плакать камень..."
От автора: Эля, тебе). С днём рождения ещё раз!

- Это смахивает на какую-то дешёвую сказку, - задумчиво сообщил Саске нависающей над самым лицом ветке и розоватому небу над ней.
- Да ну? - лениво отозвался Наруто. Он явно не был настроен на длинные разговоры.
- Я серьёзно. Вот посмотри: жили-были двое мальчишек…
- Выросли-умерли, - буркнул Наруто.
- Слушай, не перебивай, а? И вообще, откуда у тебя этот кладбищенский юмор взялся? Переобщался с Гаарой?
- Не-а, с тобой. Ладно, молчу-молчу.
- Так вот… двое жили, а после один ушёл.
- Это часто происходит, Саске.
- Эй!
- Хорошо, извини, умолкаю. Так что там дальше?
- …И его друг пошёл его искать. И нашёл, конечно. И вернул, несмотря ни на что.
- Исходив тысячу троп и разгадав загадки демона, сразившись с ледяной тварью и огненным чудищем, заставив плакать камень и петь лютню без струн… - пробормотал Наруто себе под нос.
- Вроде того, - согласился Саске.
- Да ладно тебе, Учиха, - насмешливо-легко сказал Наруто. - Это же просто байки. Люди рассказывают такое всякий раз, подгоняя разные имена под одну и ту же историю.
- Может, - неохотно отозвался Саске. У него вдруг как будто совершенно пропало желание продолжать тему. Наруто не слишком удивился – за долгие годы привык к перепадам его настроения.
Помолчали.
- Долго нам ещё тут? - Повозившись, наконец недовольно спросил Учиха.
- Нет, - терпеливо ответил Наруто, - как только солнце поднимется, будем свободны. Уж потерпи, сделай милость. Всё-таки три ночи в году.
- Да уж, учитывая, что ты заставляешь каждый раз притащиться загодя, за неделю, и торчать здесь, не двигаясь… - голос у Саске прямо-таки сочился сарказмом.
- Три ночи, - повторил Наруто с той степенью непрошибаемого спокойствия, которую даёт привычка к постоянному общению с маленькими детьми или Учихами. - Всего три в году. Дай ребятишкам нормально воздать почести и отпраздновать, в конце концов.
- Детки… малютки…
Наруто перестал слушать. Это тоже было частью искусства, выработанного за долгие годы знакомства с Саске и бесконечные часы, проведённые на собраниях Совета. В конце концов, ничего нового и нужного Учиха не скажет. Ему просто скучно, и он скрашивает ожидание, изливая на лучшего друга потоки яда. Привычно.
Наконец, время истекло.
Саске поднялся со вздохом явного облегчения и удовольствия, повертел шеей туда-сюда, повёл плечами, гибко прогнулся. Бросил взгляд на то, что осталось лежать на земле.
- И почему им было не поставить здесь такие же, как в Долине Завершения? - с оттенком недовольства, но уже куда веселее поинтересовался он.
- Затем, что это дорого и невыгодно. Они слишком тяжёлые, и в конце концов начинают рушиться под собственным весом, - рассеянно сообщил Наруто, отряхивая плащ.
- Х-хокаге, - фыркнул после паузы на миг растерявшийся Учиха. - Стоимость, время работ, накладки при выполнении, смёта. Это был риторический вопрос, вообще-то. И они до сих пор не рухнули.
- А это потому, что Мадара и Хаширама бывают там каждый год, - мягко сказал Наруто. - И, заметь, им-то не лежать приходится, а торчать стоймя почти трое суток. Подумай в следующий раз, когда станешь жаловаться.
- Ага, и ещё таращиться друг на друга. То-то у них морды перекошенные каждый раз. Представляю, чего они там говорят…
- Нормально они общаются, уймись. А перекошенные – это потому что коррозия. Солнце, ветер, погодные условия, Тобирама. Кстати, о солнце...
Наруто задрал голову, прищурился.
Саске разом посерьёзнел:
- Пора?
- Пора.
Двое бросились в небо – без разгона или толчка, с места.

***

Загулявшая на празднике парочка едва успела укрыться в старой, полуосыпавшейся, но всё ещё крепкой землянке. Прижались друг к дружке, слушая дикий вой и свист наверху, трескучий визг молний, низкий гул ветра, до земли пригибающего вековые деревья.
- Не бойся, - с дрожью в голосе сказал парень. - Это ничего. Тут такое бывает. Скоро пройдёт. На востоке, говорят, ещё хуже, там иногда налетают настоящие песчаные бури.
Девушка без слов придвинулась ближе. Затихли вдвоём под одним плащом, удерживая общее живое тепло, стараясь не вслушиваться.
Пережидая, пока торнадо, вихрь с безводной грозой, катящийся волной по земле нутряной низкий гром уйдут подальше.

***
Уже уходя, Саске не выдержал – оглянулся.
Двое на ложе из полированного гранита, у одного спокойное лицо, полусомкнутые веки, тяжёлые складки плаща стекают к подножию памятника. Одна ладонь под затылком – кажется, вот-вот потянется сладко, перевернётся набок. У второго глаза широко распахнуты, он лежит очень прямо, в сомкнутых на груди руках – рукоять обнаженного меча.
Небеса уже утратили свой палево-розовый утренний цвет, но устремлённый в них каменный нечеловеческий взгляд был всё так же пронзителен, и низко склонившаяся ветка по-прежнему задевала неподвижное лицо.
Порыв ветра поднял и закрутил в воздухе беспомощные листья, швырнул вниз водяной взвесью. Прохладные капли скользнули по граниту, прочертили на гладкой поверхности тёмные дорожки, залили распахнутые незрячие глаза и пролились вниз по каменным щекам.
Может, и байки, подумал Саске. Может, ты и прав, как всегда.

Но насчёт камня они правдивы до последней капли.

***
Обон, трёхдневный праздник поминовения усопших и почитания предков, наконец, закончился.

@темы: джен, лист, авторский

---

Mokushiroku | Точка равноденствия

[Вансайрес]

Название: Точка равноденствия
Автор: Mokushiroku
Бета: Essy Ergana
Персонажи (Пейринг): Сенджу Хаширама/Учиха Изуна
Рейтинг: R
Жанр: ангст
Размер: миди
Состояние: закончен
Дисклеймер: герои принадлежат не мне
Предупреждение: слэш, упоминание смерти героя. Написано давно, поэтому АУ по отношению к последним главам манги.
От автора: Мой вариант Тоби=Изуна версии. Вешаю, пока он ещё не окончательно стал АУ.
Summary: Каждый из них меняет друг друга… но ни один не изменит себе до конца.

1.

Мантия будущего Хокаге алого цвета, плащ — белоснежный, расшитый языками пламени.
Мадаре, несомненно, нравится, сочетание этих цветов, напоминающее ему о красно-белом веере, моне его клана. А ещё об огне и ветре, элементах, которыми он владеет.
— Мне интересно, сколько раз он уже мысленно примерил на себя этот наряд? — ворчит Тобирама.
— Ему пойдёт, — отвечает Хаширама добродушно.
— Ты и в самом деле собираешься уступить ему место Хокаге без борьбы?! Разве это не…
— …не ударит по моему самолюбию, ты хочешь сказать? — смеётся Хаширама. — Думаю, если бы я высказал претензии на титул Хокаге, то он, несомненно, достался бы мне. Так что можешь не беспокоиться за моё тщеславие, оно вполне удовлетворено этой мыслью.
— И ты великодушно позволяешь Мадаре удовлетворить своё.
— Именно.
— Ты сильно изменился, Хаширама.
— И я рад этому.
— Я бы тоже, возможно, был рад, если бы не догадывался о причинах столь решительных перемен в мировоззрении, — произносит Тобирама сквозь зубы, явно начиная злиться.
— Перестань, — обрывает его старший брат.
Тобирама уходит, громко хлопнув дверью.
Ссора с братом огорчает Хашираму, но всё-таки не настолько, чтобы безнадёжно испортить его настроение. С утра он был вполне доволен собой и жизнью — и даже вид Мадары, не скрывавшего своего болезненного нетерпения облачиться в вожделенный наряд Хокаге, вызвал у него только улыбку. Да, ему известны недостатки Мадары — жажда власти и непомерное самолюбие — но и достоинства у него тоже есть. Он сильный лидер, он неглуп и, если не пытаться ему противоречить, принимает целесообразные решения. Он будет хорошим Хокаге.
Хаширама выходит из комнаты и идёт по коридорам намеренно медленно, оттягивая желанную встречу. Он тщательно продумывает все слова, которые собирается сказать. О том, что война закончилась, и даже в клане Учиха, известном своей нетерпимостью и желанием продолжать битву до последнего оставшегося в живых, всё больше людей принимает идеи Сенджу. О том, что Мадара, вначале яростно противившийся заключению союза, теперь гораздо реже вспоминает о разногласиях и, кажется, всерьёз увлечён строительством деревни. О том, что сам он, Хаширама, счастлив, как никогда во времена своих побед в кровавых столкновениях с другими кланами, и этим счастьем обязан…
— …тебе.
Хаширама ловит себя на том, что хочет сказать это, глядя своему собеседнику в глаза — однако глаз у того, увы, нет.
— Жалкому слепому калеке? — губы Изуны кривятся в подобии улыбки, и Хаширама накрывает его руку своей.
— Тебе, — повторяет он.

***

Он казался совсем ребёнком, хотя Хаширама знал, что Изуна ненамного младше своего брата — смертельно бледный, в изодранной одежде, с глазами, завязанными грязной тряпкой.
Именно эта тряпка, покрытая пятнами засохшей крови, и привлекла внимание главы клана Сенджу, когда он обходил поле боя, подсчитывая убитых.
— И как это понимать? — спросил Тобирама, обнаружив в собственном доме раненого Учиху. — Сначала мы от рассвета до заката дерёмся с ними, теряя своих людей, а после сами же и выхаживаем?
— Он слепой, — веско произнёс Хаширама и отвернулся, прекрасно сознавая, что брат имеет право предъявлять ему претензии. — Нельзя же так. Недостойно было бы оставить его умирать — он наверняка оказался в битве случайно. Чем мы отличаемся от Учиха, если будем поступать так?
— А мы чем-то отличаемся? — засмеялся Тобирама.
Слова эти, несмотря на шутливый тон брата, неприятно поразили Хашираму.
— Да, — сказал он более резко, чем собирался, и добавил: — К тому же, он брат главы клана. Мадара наверняка заплатит за него крупный выкуп.
Тобирама не успел ничего ответить — Изуна внезапно зашевелился и, протянув руку, вцепился Хашираме в рукав.
— Не надо, — прохрипел он, когда тот наклонился к нему. — Не говорите моему брату, что я жив. Пожалуйста.
И снова потерял сознание.
Братья Сенджу переглянулись: обоим было известно, что услышать просьбу от любого из Учиха, которые славились своей непомерной гордостью — всё равно, что остаться в живых после встречи с богом смерти. Значит, причина должна была быть более, чем просто значительной.
На следующий день Хаширама отдал приказ своим шпионам и разведчикам выяснить всё, что только возможно, о брате главы клана Учиха.
В ответ ему принесли ошеломляющие известия: Учиха Изуна пожертвовал собой и отдал глаза Мадаре, чтобы тот смог провести какой-то ритуал и защитить клан накануне решающего сражения. Защитить клан!
Хаширама вернулся в комнату, где умирал Учиха, и часа три сидел рядом с его футоном, дожидаясь, когда он придёт в себя.
— Как ты попал в битву? — спросил он, как только Изуна зашевелился. — Это произошло по ошибке?
— Нет, — сказал Изуна, застыв.
Хаширама стиснул его руку и чуть согнулся, как от удара в солнечное сплетение, но причиной этому была не боль, а странное чувство, смесь страха и изумления, неожиданно наполнившее его грудь.
К вечеру он успокоился, однако не мог не поделиться с братом.
— Я чувствую себя так, как будто впервые в жизни открыл глаза, — сказал он, неестественно выпрямившись и напряжённо глядя в окно.
— Это ты к чему? — подозрительно спросил Тобирама.
— К тому, что мы думали об Учиха гораздо хуже, чем они есть на самом деле.

Следующие шесть лет пролетели, как один год. Хаширама выполнил просьбу Изуны и отдал Мадаре под видом его младшего брата изуродованный труп другого Учихи; подлога никто не заметил — или не захотел заметить.
— Ему просто нужно выполнить необходимые формальности. На самом деле он и знать обо мне ничего не хочет, ему проще думать, что я мёртв. Я теперь слаб, я не представляю для него никакой ценности, а для меня это тяжело. Я не хочу быть рядом с ним и чувствовать такое отношение, — объяснил Изуна суть своего странного желания, когда немного поправился.
— А если это отношение изменится? — спросил Хаширама, полюбивший проводить с ним свободное время.
Собственный младший брат воспринял в штыки его новые идеи относительно мирного сосуществования между кланами и союза с Учихами, прочее окружение относилось к перемене политики своего лидера настороженно, и Изуна оказался единственным собеседником, с которым Хаширама мог быть искренним и не встречать в ответ недовольный взгляд или хмурое молчание. Кроме того, будучи рядом с ним, Учиха всегда заметно оживлялся, и хотя это объяснялось просто — беседы с главой клана Сенджу привносили хоть какое-то разнообразие в его унылое, однообразное существование — Хашираме всё равно было приятно.
Он часто ловил себя на том, что мысленно продолжает разговаривать с Учихой и после того, как уходит из его комнаты, и даже на следующий день — во время совещаний, переговоров, редких обедов с семьей. Он рассказывал ему свои идеи, делился планами, приводил доводы, которые потом использовал для того, чтобы склонить на свою сторону главу какого-нибудь очередного клана, и Изуна внимательно слушал, опираясь на его руку во время прогулки в саду. Обычно он молчал и выражал своё одобрение лёгкой улыбкой или пожатием пальцев, но Хашираме и этого было достаточно, чтобы слова Тобирамы «всё это бред», превращавшиеся в разрушительный яд сомнений, переставали иметь значение.
— Какая ирония судьбы, — смеялся Хаширама. — Именно ты, смертельный враг, Учиха, которых я ненавидел, сейчас поддерживаешь меня, когда все остальные, даже мой собственный брат, против.
Переговоры зачастую оказывались гораздо более мучительными, чем любая, самая трудная битва, и Хаширама, возвратившись измотанным и разочарованным, спешил к Учихе, чтобы заново обрести возле него уверенность в своих силах.
— С тобой я как будто дышу полной грудью… — бормотал он, скинув громоздкие доспехи и устроившись рядом с Изуной на постели. Тот, помедлив, клал холодную ладонь ему на лоб, и физическая усталость отступала.
Изуна был сдержан, но не безэмоционален, спокоен, но не равнодушен, мягок, но не податлив. Хашираме казалось, что он должен обладать огромной внутренней силой для того, чтобы жить так, как он жил — практически в полном одиночестве, оторванный от брата и привычного окружения, слепой и беспомощный, и не погружаться в уныние и отчаяние.
Что-то поддерживало его, питало изнутри, и Хаширама часто думал о том, что это может быть — любовь к брату?
Иногда он упоминал Мадару в разговорах и видел, что Изуна мгновенно преображается и начинает слушать очень жадно, хотя намеренно ничего не выспрашивает. В конце концов Хашираму начала одолевать идея, казавшаяся поначалу невероятной — не только заключить союз с кланом Учиха, но и возвратить братьям прежнюю близость.
Он стал искать встреч с Мадарой, разговаривать с ним, пытаться в чём-то убедить, и быстро обнаружил, что, несмотря на его внешнюю непримиримость, и к нему можно найти свой подход.
На союз между кланами Мадара согласился, скрипя зубами и подчиняясь желанию большинства, однако к планам строительства деревни и возможности быть в ней правителем наравне с Хаширамой, он отнёсся куда более благосклонно, и Хаширама всё чаще проводил вечера у Изуны, уверенный, что сможет вскоре вернуть ему брата.
Единственным огорчением был Тобирама.
— В следующий раз оставайся у него на ночь, а? — процедил тот сквозь зубы однажды.
— Ты напоминаешь мне пятилетнего мальчишку, который отчаянно ревнует старшего брата, — чуть улыбнулся Хаширама.
— А ты напоминаешь мне примерного мужа, у которого снесло крышу от первой в его жизни любовницы!
Хаширама изменился в лице.
— У меня никогда не было любовницы, — выдавил он из себя.
— О чём я и говорю!
— На что ты намекаешь?
— По-моему, это очевидно.
Это было вторым открытием, связанным с Изуной.

В следующий раз Хаширама появился в его комнате только через три месяца.
Изуна сидел на футоне с чашкой чая.
— Тебя давно не было, — заметил он спокойным тоном, по которому невозможно было понять, огорчило его столь продолжительное отсутствие Хаширамы или не очень.
Глава клана Сенджу молчал, стоя на пороге.
Первые дни, последовавшие после знаменательного разговора с братом, он не приходил к Изуне, стараясь понять, насколько прав был Тобирама, и сложно ли ему будет расстаться с Учихой. Однако чем дольше Хаширама удерживался от привычных встреч и моментов какой-то, пусть и совершенно невинной, физической близости, тем большие вольности он позволял себе в мыслях. Глава клана Сенджу принадлежал к тем людям, которые способны долгое время не замечать каких-то вещей, однако, когда им, наконец, открывают глаза, не делают попыток закрыть их снова. И когда результат эксперимента стал ему окончательно ясен, он смирился с ним без особой трагедии.
Следующие несколько недель ушли на попытки убедить жену дать ему развод.
Узнай Тобирама о том, что Изуна не только не просил Хашираму об этом, но и вообще ничего не подозревал о каких-то переменах в своих отношениях с главой клана Сенджу, он бы сильно удивился и не понял, что происходит, однако по-другому Хаширама не мог. К тому же, особой любви и близости с женой у него никогда не было: он женился по воле родителей в совсем юном возрасте на незнакомой и безразличной ему девушке. Проводить с семьёй много времени не позволяли заботы главы клана, и через десять лет брака они с супругой знали друг друга не многим лучше, чем при знакомстве — однако она не желала терять свой статус в клане, и дело не решилось до тех пор, пока Хаширама не предложил ей значительные отступные. Всё это время он по-прежнему не приходил к Изуне, однако заставить себя не думать о нём не мог, а желание быть рядом с ним, только возраставшее из-за препятствий, чинимых Хаширамой самому себе, в конце концов превратилось в почти одержимость.
Ему стоило больших усилий сохранить обычное спокойствие, когда он, наконец, увидел Изуну, знакомого незнакомца, после трёхмесячной разлуки.
Он изучал его взглядом: полноватые губы, собранные в хвост растрёпанные волосы, осунувшиеся бледные щёки, тени под изуродованными веками — носить повязку Изуна категорически не хотел — одновременно приближаясь к нему шаг за шагом, и рассказывая последние новости, в том числе, что отношения с Мадарой почти наладились.
— Я очень рад, — сказал Изуна, поднявшись на ноги.
Едва заметные нотки волнения, прозвучавшие в его голосе, вызвали у Хаширамы прилив каких-то новых, сильных чувств, и он, решившись, неловко обнял его. Привыкший к битвам и переговорам, а вовсе не любовным играм, он не умел проявлять нежность, и стиснул его в объятиях слишком крепко — так, что Учиха побледнел.
— Я хочу, чтобы ты всегда был рядом со мной, — прошептал Сенджу, почти касаясь губами его лица.
— Но я же и так рядом, — ответил Изуна напряжённо.
— Да но… Я имел в виду немного другое. — Хаширама поднял руку, с неумелой осторожностью заправил прядь чёрных волос, выбившихся из хвоста Учихи, ему за ухо — и вдруг осёкся. Безошибочное чутьё дипломата подсказало ему, что он допустил промах.
Изуна застыл на месте, как будто окаменев. Он не пытался вырваться, однако, внешне покоряясь, внутренне как будто защищал себя непробиваемым барьером.
С Мадарой было ровно наоборот.
«Никогда», — понял Хаширама.
Никогда Изуна не согласится на подобные отношения, и не только потому, что не испытывает к нему чувств, но и потому, что этого не позволит ему гордость Учихи. И даже если он и покорится, не имея иного выбора, кроме как подчиниться воле главы клана, который теперь во всём решает его судьбу, то возненавидит и его, и себя.
Не этого Хаширама хотел для человека, который изменил его жизнь, и дал ему силы двигаться вперёд в те дни, когда все остальные словно сговорились, чтобы противодействовать ему.
И всё же оторваться от Изуны было сложно — понять, насколько, может только человек, неожиданно обнаруживший, в чём состоит счастье всей его жизни, и тут же вынужденный от него отказаться.
— Извини, — тихо сказал Хаширама и, коснувшись напоследок его щеки, с тяжёлым сердцем отправился прочь.
Он успел дойти до середины коридора, когда лёгкий шорох заставил его обернуться. Изуна стоял позади него, красивый мертвенной красотой призрака. Лунный свет скользил по его бледному лицу, по глазницам, полуприкрытым сморщенными веками, по решительно сжатым губам; лёгкий ветер шевелил пряди непокорных чёрных волос, спускавшихся на лицо.
Никогда ещё он не казался Хашираме таким желанным — и таким недосягаемым.
Изуна сделал к нему шаг, выставив вперёд руку, и сердце у Сенджу заколотилось.
Однако он молчал.
Холодные пальцы слепого, нащупывающего себе дорогу, коснулись его плеча, и Учиха не отдёрнул руку, а, наоборот, положил её ему на грудь, но Хаширама по-прежнему ничего не сказал. Он ждал.
— Останься, — негромко попросил Изуна.
На несколько минут воцарилась тишина, прерываемая лишь шелестом листвы и стуком бамбуковой трубки в саду. Потом Хаширама медленно, всё ещё не до конца веря, поднял руку и развязал ленту, при помощи которой Учиха собирал волосы в хвост.
Распущенные волосы, длиннее, чем у самого Хаширамы, достававшие Изуне почти до середины бедра, делали его ещё больше похожим на призрака, более того, на демона, и Хаширама подумал о том, насколько же обманчива может быть внешность.
— Ты — самое прекрасное, что было в моей жизни, — прошептал он, перебирая угольно-чёрные пряди.
Изуна опустил голову, и этот жест смущения только усилил восторг главы клана Сенджу, граничивший в тот момент с благоговением.
— Всё, что я знал о твоём клане до того, как встретил тебя — это то, что Учиха непомерно горды и неспособны поступиться ни одним из своих принципов, жестоких и беспощадных. Вас называли демонами, пожирающими самих себя, и я считал своим долгом уничтожать вас, как бешеное зверьё, но ты открыл мне глаза на то, что правду нужно искать самому, не обращая внимания на чужие толки. И теперь я знаю её. Ты… — Хаширама запнулся, немного смущённый собственной тирадой, и почувствовал, что в силах сейчас произнести и другие слова. — Ты не обязан делать то, что хочется мне. В наших отношениях ничего не изменится, и я буду только больше уважать тебя за то, что ты сейчас сказал. Я ни разу впредь не намекну на то, что… дал тебе понять сегодня. Ты можешь забыть об этом.
— Останься, — снова сказал Изуна и, зеркально повторяя движения Хаширамы, пропустил сквозь пальцы прядь его каштановых волос. — На ночь. Со мной.

«Брат был прав. Как он тогда сказал? Снесло крышу?» — подумал Хаширама после, лёжа на груди Учихи в блаженной истоме. Непрекращающийся и непривычный для него восторг отобрал у него даже больше сил, чем, собственно, то, чем они занимались, и он никак не мог заставить себя пошевелиться, чтобы избавить Изуну от семидесяти четырёх килограммов веса, придавивших его к футону. Впрочем, Учиха, кажется, не слишком страдал — недаром он был шиноби. Когда-то.
На самом деле всё прошло не слишком гладко — сказалось полное отсутствие у Хаширамы опыта в такого рода вещах. Допустив для себя возможность любовных отношений с Изуной, а позже даже отчаянно возжелав их, он ни разу не подумал о том, чтобы осведомиться о практической стороне вопроса, и в результате у них получилось далеко не сразу и далеко не идеально. Пара неудачных попыток завершилась относительно удачной, однако Изуна кривил губы от боли, да и ощущения Хаширамы были далеки от того, чтобы назвать их безграничным удовольствием. Однако он впервые в жизни испытывал ни с чем не сравнимый экстаз от единения с любимым существом, и это начисто перечеркнуло всё остальное.
Рассуждая логически, Хаширама пришёл бы к выводу, что, не допуская возможности измены пусть даже нелюбимой жене, он пресекал в себе любые чувства по отношению к другим женщинам раньше, чем они успевали перерасти во что-то большее, чем просто симпатия, и, если нужно, ограничивал общение. С Изуной трюк не сработал, поскольку тот был мужчиной и, следовательно, не представлял опасности, а многолетний близкий контакт спровоцировал то, что весь поток сдерживаемых в течение долгих лет эмоций и сексуальной неудовлетворённости обрушился именно на него.
Однако в тот момент Хаширама был меньше всего склонен думать логически и обосновывать свои чувства инстинктами.
Он был совершенно счастлив.
Наутро он сказал Мадаре, что считает его наиболее достойным претендентом на титул Хокаге и собирается сообщить об этом даймё.
— А ты? — спросил глава клана Учиха, не находя от изумления слов.
— А я твой друг, — улыбнулся Сенджу. — И верю, что ты будешь справедливым правителем.

***

— … и всем этим счастьем я обязан тебе.
— Жалкому слепому калеке? — губы Изуны кривятся в подобии улыбки, и Хаширама накрывает его руку своей.
— Тебе, — повторяет он.
Изуна сидит на футоне, подобрав под себя колени и положив на них руки, чуть опустив плечи и голову — это его привычная поза, вполне соответствующая положению слуги перед лицом правителя, однако Хаширама прекрасно сознаёт, кто сейчас на самом деле слуга, а кто — правитель.
Впрочем, не то чтобы это очень его расстраивало.
Он с радостью принёс бы сейчас Изуне клятву верности вассала перед лицом всего клана и всех Учиха, а потом потешался над реакцией Мадары, уверенного, что лучше перерезать себе глотку, нежели преклонить колени перед кем бы то ни было. Впрочем, все в его клане такие, поэтому этот союз был так сложен, но Изуна доказал, что молва об Учиха как о неуправляемых и жестоких безумцах — не более, чем обычные приукрашенные сплетни. Или, может быть, он был единственным, кто сумел перешагнуть через жёсткие рамки, налагаемые воспитанием и принципами, внушаемыми с детства? Однако там, где первый — там и многие.
Хаширама растягивается на полу и кладёт голову Изуне на колени.
— Я люблю тебя, — выдыхает он, касаясь губами его пальцев и прядей распущенных, вопреки обычному, волос. — Очень сильно.
Он никогда в жизни не делал признаний в любви и вовсе этого не планировал, не особенно задумываясь о природе своих чувств к Изуне вообще, однако сейчас эти слова вырываются у него почти против воли, почти удивляя его самого, и в то же время не удивляя совершенно.
— Я бы хотел сделать тебе подарок, — говорит Хаширама и снова тянется к его руке, которую Изуна осторожно убрал с колена, видимо, тяготясь тем жаром, с которым Сенджу покрывал его ладонь поцелуями. Хаширама понимает это, как и то, что ответного признания он не дождётся, но ему достаточно и простой симпатии. Он благодарен Изуне за то, что тот позволяет себя любить, позволяет любить себя как женщину — если вспомнить, что он всё-таки Учиха, одно это кажется невероятным — и готов, в свою очередь, тоже забыть о гордости. Впрочем, о какой гордости может идти речь? Он готов буквально выпрашивать у него ласку.
Видел бы это Тобирама, видел бы это Мадара.
— Подарок? Какой? — спрашивает Изуна и, наконец, как будто смилостивившись, кладёт руку Хашираме на лоб.
С этой незначительной ласки всё и начиналось…
— Всё, что угодно. Всё, чего ты захочешь. Глаза… — внезапно произносит Сенджу, осенённый горькой догадкой. — Если бы я мог подарить тебе зрение…
— Это невозможно.
Голос Изуны кажется резким, но Хашираму захватывает идея.
— Может быть, попытаться? — настаивает он. — Сейчас, когда войны закончились, медицина развивается быстрыми темпами, я могу позволить себе лучших врачей…
— Нет!
Хаширама замолкает.
— Ладно. Извини… — произносит он, растерянный его отпором. Впрочем, наверное, это больная тема, зря он её поднял — Изуне тяжело об этом говорить, тяжело позволить себе надежду, тем более, что шансы на успех действительно невелики.
— Я предложил твоему брату быть Хокаге, — говорит Хаширама, чтобы загладить впечатление от своей предыдущей фразы и нарушить воцарившееся тягостное молчание.
Изуна напрягается; Сенджу чувствует, как твердеют его мускулы под тонкой тканью кимоно — тело у него по-прежнему сильное, несмотря на годы бездействия.
— Я бы хотел его увидеть, — выдыхает он после паузы. — То есть, не увидеть, но…
Хаширама поднимает голову.
Вот оно! Наконец-то.
Он много раз начинал разговор о том, что Мадара изменился, что он уже не так непреклонен и одержим силой, как раньше, что он будет рад узнать о том, что его брат жив, однако Изуна никак не реагировал — очевидно, не мог решиться.
— Может быть, ты пригласишь его к нам домой?
— Конечно, — быстро соглашается Хаширама, удивлённый и обрадованный этим «к нам». — Когда ты только захочешь.
— Только я не могу… вот так сразу. Я столько думал о нём все эти годы, всё-таки, он мой брат, самый близкий и самый важный для меня человек. Мы всегда были вместе, но потом… В общем, мне нужно подготовиться. Услышать сначала его голос, привыкнуть к нему заново, если ты понимаешь, о чём я.
— Конечно, — повторяет Хаширама.
Слова «самый близкий и самый важный для меня человек» по отношению к Мадаре уязвляют его гораздо больше, чем он мог от себя ожидать, но, с другой стороны, Изуна, такой сдержанный, такой замкнутый, впервые искренне говорит о своих чувствах — именно с ним, и это многое значит. К тому же, у них с братом должна была быть очень сильная связь, раз он отдал ему своё главное сокровище, свою силу. Бессмысленно претендовать на такое же важное место в его сердце.
Всё, что он может сделать сейчас — это всеми силами способствовать сближению между братьями, как и собирался с самого начала. Чтобы Изуна был счастлив.
— Так что пригласи моего брата к нам, но не говори пока что обо мне. Хорошо?
— Хорошо.
Хаширама почему-то чувствует себя обессиленным — неужели виновата глупая, детская ревность к Мадаре? — однако Учиха гладит его по волосам, и тепло, исходящее от его рук, как и прежде, заставляет позабыть огорчения и усталость.
В эту ночь Изуна особенно ласков с ним.

***

Всё проходит как нельзя лучше.
Тобирама, почти смирившийся с Мадарой, однако продолжающий недолюбливать всех Учиха в целом, благоразумно удаляется, отставив брата с его гостем наедине.
Мадара в последние дни в хорошем расположении духа, и они с Хаширамой почти не спорят. Разговаривают о политике, об устройстве будущей деревни, о хорошем саке и хорошем чае, о соколиной охоте — увлечении Мадары, о бонсае — увлечении Хаширамы, о даймё страны Огня, который своей фантастической жадностью попортил немало крови обоим, и, сам того не подозревая, объединил их против общего врага.
Мадара, не обнаружив хозяйки дома, интересуется у Хаширамы, не афишировавшего свой развод, куда тот спрятал жену, уж не за эту ли ширму? — не подозревая, что в какой-то степени близок к истине: неподвижно сидящий за экраном Изуна ловит каждое его слово.
Хаширама, сознавая, что сильно рискует, заводит разговор о сильных и слабых, о жертвах войны и о благодарности вместо презрения, которую нужно к ним испытывать, но, к счастью, Учиха не начинает противоречить. Может быть, сказывается саке, которое Хаширама предусмотрительно подливал ему весь вечер, или же он действительно, как и надеется Сенджу, изменился.
Мадара охотно принимает предложение остаться переночевать, и Хаширама, отведя его в другую комнату, возвращается.
Изуна встречает его широкой улыбкой. Вообще, он необычно оживлён и даже проливает на себя кипяток, хотя за несколько лет научился обращаться с чайником и чашками так ловко, как сможет не каждый зрячий.
Он без особых сомнений сбрасывает мокрое кимоно, как будто не понимая, к каким последствиям это может привести — не только потому, что он остаётся обнажённым, но и потому, что Хаширама видит в его поступке знак доверия, и это вызывает у него прилив горячей любви.
Изуна отвечает стонами на первые же, поначалу осторожные прикосновения.
Обычно ему очень сложно доставить удовольствие, как бы Хаширама ни старался, и чем бы себе ни помогал — губами, пальцами, языком. В глубине души Сенджу подозревает, что ему просто нужна в постели женщина, и эта мысль его угнетает — однако сейчас в том, что любовник возбуждён, нет ни малейшего сомнения, и Хаширама теряет голову.
Изуна кончает даже раньше, чем он успевает развязать пояс.
— Сейчас, — говорит он извиняющимся тоном. — Подожди пятнадцать минут.
Хаширама смеётся.
— Тебя так возбуждает присутствие брата в соседней комнате? — Если задуматься, это действительно повод для ревности, однако именно сейчас он не ревнует совершенно — радость от мысли, что Изуне наконец-то хорошо с ним в постели, не оставляет места ничему другому.
— Может быть, я извращенец, — Изуна легко улыбается.
— Кому ты это говоришь? — бормочет Хаширама и наклоняется к его животу, чтобы слизать белые капли.
Изуна вздрагивает, и «пятнадцать минут» заканчиваются гораздо раньше, чем предполагалось.
Он снова громко стонет, однако в разгар жарких ласк внезапно шепчет:
— А если мой брат услышит?
Хаширама с трудом заставляет себя оторваться от его шеи.
— Какая разница? Я не думаю, что он пойдёт проверять, чем и с кем я занимаюсь в своей комнате.
— Ты плохо знаешь Мадару, — возражает Изуна.
— Ну и что же нам делать? — беспомощно спрашивает Хаширама, слишком возбуждённый для того, чтобы пытаться о чём-то думать.
— Наверное, сдерживаться, — предлагает Изуна и, в подтверждение своих слов, закусывает губу, змеёй извиваясь в его объятиях. — Но… мне так не хочется…
Хашираме тоже меньше всего хочется, чтобы он сдерживал стоны — потому что в следующий раз стонов, скорее всего, снова не будет.
— Сейчас, — выдыхает он, поднявшись на ноги и подтянув штаны.
Если Изуну стесняет мысль, что его может услышать брат — хорошо. У главы могущественного клана в запасе достаточно приёмов, позволяющих сделать стены комнаты, в которой спит Мадара, звуконепроницаемыми.
Вернувшись, он застаёт Учиху возле порога, и тот внезапно отпускается перед ним на колени.
— Что… — Сенджу хочет спросить «Что ты делаешь?», однако не успевает.
Распустив завязки на его штанах, Изуна приникает губами к его паху.
У Хаширамы начинает кружиться голова.
…Они занимаются любовью три раза за ночь, и Изуна, обычно холодный и сдержанный, отвечает ему таким жаром, такой страстью, только разгорающейся после очередного оргазма, что Хаширама начинает думать, что ему снится эротический сон.
— Всё… — выдыхает он, откинувшись на подушки и вытирая со лба пот. — Больше не могу. Ты совершенно меня измотал.
— Какая жалость, — Изуна улыбается странной улыбкой. — А я хочу ещё.
Хаширама не может не то что пошевелиться — он даже говорит с трудом, однако тело недвусмысленно реагирует на эти слова, которые он и не надеялся когда-нибудь услышать от Изуны.
— Ты устал… — шепчет Учиха и гладит его по щеке. — Давай тогда я сам.
Он усаживается на него верхом, запрокинув голову, и концы его чёрных волос, кое-где прилипающих к разгорячённому телу, щекочут Хашираме бёдра.
Будь у него глаза, приходит Сенджу в голову, они бы полыхали сейчас ярко-алым огнём шарингана.
— Спи… — бормочет Изуна после, обмякнув в его объятиях. — Скоро утро, надо немного поспать.
Хаширама сонно гладит его по спине.
Он бы действительно отключился, однако в последние месяцы его терзает бессонница, вероятно, вызванная слишком сильными эмоциями, непривычными для его нервной системы. В первое время он мучился, позже — привык довольствоваться несколькими часами тревожного, лёгкого полусна, наступающего ближе к рассвету.
Этим полусном он забывается и сейчас, однако первое же движение Изуны возвращает его в реальность. Тот осторожно высвобождается из его объятий и поднимается на ноги, а Хаширама, слишком уставший, чтобы открыть глаза или спросить, куда он собрался, внезапно чувствует странный холод и тяжесть ненависти, повисшей в воздухе — так бывало прежде, когда он попадал в окружение врагов.
В комнате так тихо, что кажется, что Изуна просто исчез — не слышно ни его дыхания, ни шагов, однако когда Хаширама, забеспокоившись, всё-таки открывает глаза, то обнаруживает его на середине комнаты.
Учиха двигается, как будто не касаясь пола — настолько плавно и аккуратно, что Хаширама никогда бы не поверил, что он слепой, если бы не целовал его веки, ссохшиеся из-за отсутствия глаз, час или два назад.
Наклонившись, Изуна поднимает своё кимоно, набрасывает его на плечи и завязывает пояс, почему-то замешкавшись. Хаширама поддаётся было порыву ему помочь — но мелькнувшая среди облаков луна освещает комнату и пальцы Учихи с зажатым в них длинным и тонким сенбоном, и Сенджу замирает.
Он ещё не успевает толком осознать пронесшееся в его голове страшное, дикое подозрение, однако все его рефлексы автоматически переключаются в режим «опасность», и, поднявшись на ноги, он крадётся вслед за Изуной не менее осторожно, чем сам Учиха передвигается по коридору.
Он видит его неестественно выпрямленную спину, он слышит его тихое, сдерживаемое дыхание, он почти чувствует боль Изуны от невероятного напряжения во всём теле и тошноту, подкатывающую к горлу.
«Ещё есть время, — думает кто-то другой в голове Хаширамы, как будто знающий наперёд всё, что ему откроется в течение ближайших минут. — Ещё не поздно, скажи мне, что всё это неправда».
Время…
Десять секунд, девять, восемь.
Ни птицы в саду, ни шороха листвы, ни скрипа половицы — только удары сердца, ритмично и неумолимо отсчитывающие последние несколько мгновений, отделяющие один период жизни от другого.
Три секунды, две...
Изуна останавливается перед дверями в комнату, в которой спит его брат, и переводит дыхание.
Хаширама следит взглядом за тонкой полоской света, истаивающей скорбно и медленно, как его надежда. Ему кажется, что он проводит много часов в созерцании игры лунных бликов на поверхности пола. Интересно, успеет ли луна снова скрыться за тучами до того, как…
…истечёт последняя секунда?
Одна.
Изуна быстр и ловок, и когда-то он был одним из сильнейших шиноби, однако Хаширама носит это звание и по сей день, к тому же, он зряч, а Учиха не знает о том, что, несмотря на все предосторожности, ему не удалось остаться незамеченным.
Исход стремительного, в полминуты, и бесконечного долгого, в шесть лет жизни, поединка, предсказуем: Хаширама заламывает руки Изуны ему за спину и вырывает из них сенбон.
Он уже почти догадался о том, что его ждёт, однако оказывается всё-таки не готов к тому, что видит, развернув Учиху к себе: звериную, дикую, исступлённую злобу, исказившую красивые черты лица и вкупе с пустыми глазницами превратившую его в уродливую маску демона.
— Нет, — едва дыша, произносит Изуна, и потрясение его, пожалуй, не менее сильно, чем потрясение Хаширамы. — Нет, ты не можешь. Я ждал этого шесть лет.
Хаширама опускает взгляд и долго смотрит себе под ноги.
— Боюсь, другого шанса у тебя не будет,— наконец, произносит он и переламывает сенбон пополам. — По крайней мере, здесь.
Изуна испускает едва слышный стон отчаяния, и Хаширама видит, как дрожат его руки. Если бы в них по-прежнему был сенбон, Учиха бы тотчас всадил его любовнику в горло, глава клана Сенджу не сомневается в этом ни секунды.
Ему грустно, но ещё сильнее чувство опустошения, которое обволакивает его, словно кокон, и ему кажется, что он погребён под километровой толщей песка, под огромными барханами, которые целиком заносят в Стране Ветра деревни и города после многонедельной бури.
Ещё очень сильно хочется спать.
Зато бессонница теперь точно отступит, думает Хаширама. Это бесспорный плюс.
— Зачем ты хотел убить его? Убить своего брата? — всё-таки спрашивает он и понимает, что это бессмысленный вопрос. То, что он должен знать, он уже знает, а остальное не так уж важно.
— Зачем? — повторяет Изуна с ненавистью, и к Хашираме вдруг возвращается надежда. Он не хочет её, этой надежды, потому что в глубине души понимает, что всё кончено, однако она не спрашивает его мнения и торопливо шепчет ему на ухо: может быть, это гендзюцу? Двойник, клон? Изуна вёл себя совершенно не так, как обычно, с того самого момента, как он вернулся в комнату, взять хотя бы его бешеную страсть, и этот голос, полный ярости. Может быть…
— Пойдём, — внезапно произносит Изуна своим привычным спокойным, негромким тоном, и Хаширама понимает, что нет, не может.
Он, как раньше, подаёт ему руку и думает, что можно целых полторы-две минуты, в течение которых они пересекают коридор, притворяться перед собой, что ничего не изменилось. Это настоящая бездна времени… В прошлый раз и десять секунд показались ему вечностью.
Они заходят в комнату и, усадив Изуну на футон, Хаширама долго и тщательно одевается.
— Мне казалось, ты любил его… — наконец, произносит он, глядя в сторону.
— Любил? — переспрашивает Изуна со злой усмешкой, и черты его лица снова искажаются. — Не было и не будет во всём мире ни одного человека, которого я ненавидел бы с такой же силой.
— Ты же отдал ему глаза. Пожертвовал ради него силой.
Изуна поднимает голову и долго смеётся.
— Это он тебе сказал? А что ещё? Что я слепым попросился в битву ради того, чтобы защищать мой драгоценный клан?
Хаширама всё-таки вздрагивает.
— Нет… Это я уже сам придумал.
— Мой драгоценный клан, которому мой горячо любимый брат швырнул меня на растерзание, чтобы не пачкать руки самому,— выдавливает из себя Изуна, — после того как обманом вырвал у меня глаза и заявил всем, что я отдал их ему добровольно. Мои драгоценные родственники, решившие отомстить слепому беспомощному калеке, которому они так завидовали, когда он был сильнее. О, да. Конечно же, я пошёл ради них на верную смерть.
— А ты сказал мне, что оказался в битве не случайно, — внезапно вспоминает Хаширама и стискивает попавшуюся ему под руку фарфоровую чашку.
Изуна любил пить из неё чай…
— Не случайно, — подтверждает Учиха. — А по приказу главы клана, который прекрасно знал, что или он убьёт меня, или я убью его, и очень хотел сделать это чужими руками. Желательно, твоими, потому что с кланом немного не получилось — я всё-таки слишком Учиха, чтобы позволить легко убить себя Учихе. Так что видишь, я честнее, чем он, — Изуна жестоко улыбается. — Я не пытался убить его твоими руками. Но не потому что я так благороден и милосерден, или какие там ещё добродетели ты мне приписывал, а потому что хотел — хочу — сделать это сам. Я ради этого выжил. Ради этого выживал все шесть лет. — Какое-то время Изуна молчит и только тяжело дышит. — И всё-таки, я честнее. Я не говорил тебе, что мы всегда будем вместе, или что ты для меня — самый дорогой человек. Заметь, я вообще ни разу тебя не обманул. А если тебе кажется иначе, то повспоминай и обнаружишь, что всё, абсолютно всё ты тоже придумал для себя сам, не только мою мнимую святость. Особенно мне понравилась версия про мой клан, конечно. «Тобирама, мы думали об Учиха гораздо хуже, чем они есть на самом деле».
Передразнив его голос, Изуна снова смеётся, и Хаширама, вздрогнув, замечает, что давно уже сдавил чашку в ладони до такой степени, что от неё осталось только фарфоровое крошево.
— Разбилась, — произносит он горько и вытирает салфеткой кровь. — Жалко.
— А хочешь, я расскажу тебе, что такое Учиха на самом деле? — спрашивает Изуна, не обращая внимания на его слова. — Ты ведь этого так и не понял. Ты считал, что Учиха — это желание власти, и воинственность, и непомерная гордость, но в действительности Учиха — это ненависть и месть. А ещё стремление к своей цели. Для того, чтобы достичь её, Учиха сделает, что угодно: наступит на глотку пресловутой гордости, вырвет из себя всё живое, будет в течение долгих лет носить маску и прятаться под выдуманной личиной, ляжет под врага в прямом и переносном смысле.
— Так ты просто использовал меня, — подводит Хаширама итог, не отрывая взгляда от осколков чашки.
— Конечно, — фыркает Изуна. — Я и поверить не мог своей удаче, когда выяснилось, что ты настолько глуп. Все кругом говорили, что ты хорошо разбираешься в людях, и я был уверен, что ты раскусишь меня сразу же. Даже твой брат что-то подозревал. Однако оказалось, что достаточно пару раз улыбнуться и кивнуть твоим идеям в нужный момент, и ты уже готов считать меня лучшим человеком на земле. А соглашаться с тобой было легко, особенно если учитывать, что я действительно хотел союза между нашими кланами. Другого способа подобраться к Мадаре ближе у меня не было.
— Значит, ты продумал всё это с самого начала?
— А чем ещё мне было заниматься на досуге? — Изуна пожимает плечами. — У меня оказалось неожиданно много свободного времени, но я потратил его с пользой. Год ушёл на то, чтобы приручить тебя. Ещё два — чтобы запомнить расположение мебели и предметов и научиться передвигаться по дому легко и бесшумно. Брат бы, конечно, всё равно услышал, у него очень тонкий слух, но тут уж ты сам мне помог. Впрочем, я сейчас не об этом. Последние три года ушли на то, чтобы в совершенстве отработать прыжок через комнату для гостей. Так что если бы ты не остановил меня в коридоре, то через секунду Мадара был бы мёртв. В худшем варианте. А в лучшем я прежде… — голос у Учихи внезапно меняется и начинает звучать хищно и сладострастно, так что у Хаширамы снова кружится голова, как тогда, ночью, когда Изуна исполнял одно его тайное желание за другим, — …прежде вырвал бы у него мои глаза. Я мечтал, что он будет ещё жив, когда я это сделаю.
Изуна поднимается на ноги и проходит несколько метров по комнате.
— Вот только ты всё испортил. Одним движением перечеркнул шесть лет моей жизни. Почему ты не спал? — голос его неожиданно становится, скорее, усталым, чем злым, да и сам он, верно, очень устал — движения его кажутся тяжёлыми и неуклюжими, и теперь уже с первого взгляда очевидно, что он слепой.
Запнувшись о низкий столик, он спотыкается и падает — Хаширама едва успевает подхватить его по старой привычке.
Вдыхая ещё раз знакомый запах чёрных волос, он вспоминает о том, как это больно — когда умирает кто-то из близких, чьей смерти ты совершенно не ждал. Впрочем, война приучила его и к этому, но как быть тогда, когда умирает тот, кто на самом деле остаётся жив?
Обхватив Изуну за пояс, он подводит его обратно к футону и осторожно усаживает на него.
— Не думай, что я откажусь от моей цели, — тихо произносит Учиха. — Тебе проще убить меня. Потому что пока я жив, я буду жить моей ненавистью. Она даёт гораздо больше сил, чем что угодно… чем любовь. Ты сам в этом скоро удостоверишься. Потому что ты ведь теперь ненавидишь меня?
Он усмехается и чуть задерживает пальцы в ладони Хаширамы, по которой по-прежнему течёт кровь.
— Ты убьёшь меня? — спрашивает он и запрокидывает голову, как будто желая заглянуть ему в глаза.
Хаширама отрицательно качает головой, забыв о том, что Изуна его не видит.
Впрочем, тот, кажется, понимает.
— Тогда я рано или поздно добьюсь своего, — произносит он жёстко.
— Боюсь, теперь это будет непросто.
Вздохнув, Сенджу поправляет одежду и медленно подходит к дверям.
На пороге он останавливается.
— И всё-таки я благодарен тебе. Ты в третий раз открываешь мне глаза.
Изуна молчит, и Хаширама раздвигает сёдзи.
— Вероятно, мы теперь нескоро увидимся.
— Вероятно, мы никогда не увидимся! — отвечает Изуна резко и вцепляется в ножку опрокинутого столика. — Хотя бы потому, что я не могу видеть.
— Прощай.

2.

Вернувшись домой наутро, Тобирама сразу понимает, что случилось что-то плохое.
— Почему у тебя такой вид? — настороженно спрашивает он у Хаширамы.
Тот приподнимает брови.
— Какой?
— Как будто ты постарел лет на десять.
— У тебя всегда получались хорошие комплименты, Тобирама.
Старший брат смеётся, но от этого становится только хуже: не то, чтобы у него получается ненатурально, но они как будто отдельно друг от друга — Хаширама с постаревшим, осунувшимся лицом и его смех.
Он уходит из дома, не прощаясь с Изуной, и Тобирама понимает: поссорились.
С одной стороны, он только рад: если удастся избавиться от Учихи, к которому он всегда питал непонятную неприязнь, даже большую, чем к Мадаре, он будет отмечать это событие месяц подряд. Однако с другой… чёрт его знает, Хаширама сильно привязан к этому калеке.
Тобирама часто не понимает брата.
Вроде бы, он такой правильный — взять хотя бы этот никому не нужный развод. Учиха ведь всё равно не женщина, Хаширама не сможет жениться на нём, так зачем? Его жена закрыла бы на всё глаза, а Учиха не в том положении, чтобы ставить условия, даже если он вдруг и ревнует, что, впрочем, плохо согласуется с его бесстрастным видом. Но нет, старший брат крепко вбил себе в голову идею о недопустимости измен и продолжает её держаться.
Однако в то же время сама его противоестественная связь с Учихой — вне всяких правил, но Хаширама, похоже, ни секунды не переживал по этому поводу.
То, что происходит дальше, озадачивает, если не сказать пугает, Тобираму ещё больше.
Накануне дня, когда Мадара и Хаширама должны были отправиться к даймё, старший брат вызывает его к себе.
Наряд Хокаге алеет, разложенный на кресле, и Тобирама останавливается, чтобы полюбоваться им.
— Может, всё-таки передумаешь отдавать эту красоту Мадаре? — вздыхает он.
— Ты прав, — неожиданно соглашается Хаширама. — Я решил, что на мне эта мантия будет смотреться лучше.
Тобирама на мгновение замирает.
— Ну наконец-то! Давно пора! — смеётся он, решив, что брат шутит.
Однако следующие слова Хаширамы меньше всего похожи на шутку.
— Завтра ты отправишься к даймё вместо меня. Скажешь Мадаре, что я плохо себя чувствую и появлюсь уже непосредственно на приёме. Делай, что хочешь, но мне нужно, чтобы он безоговорочно в это поверил. Впрочем, у тебя получится, я знаю. — Хаширама чуть улыбается и ненадолго становится прежним, однако иллюзия эта быстро развеивается. — Перед лицом глав всех кланов ты объявишь даймё, что я хочу занять место Хокаге и надеюсь, что он простит мне, что я не высказываю эту просьбу лично. Он простит. Его хорошее ко мне отношение куплено немаленькой суммой.
— Но… — бормочет Тобирама растерянно. — Ты же собирался сказать, что считаешь Мадару наиболее достойным претендентом на этот титул.
— Я передумал. Я больше не доверяю Учихам.
«Всё этот! — думает Тобирама с неожиданной злостью. — Всё он! Что между ними произошло?»
— В чём дело? — спрашивает Хаширама, и в голосе его проскальзывают печаль и усталость. — Разве ты не этого от меня хотел?
— Да, но… Ну хорошо. А почему ты не хочешь отправиться к даймё сам?
Хаширама сцепляет руки и выпрямляется в кресле.
— Потому что, вернувшись, Мадара тотчас же побежит рассказывать своему клану, какой я предатель, обманщик и лицемерный ублюдок, и мне необходимо его отсутствие и эти несколько дней, чтобы внушить его родичам другую точку зрения.
— А мне казалось, ты не замечал, какой он. Мадара, — говорит Тобирама, помолчав.
— Я многого не замечаю. Но чаще всего потому, что не хочу смотреть.
Хаширама закрывает глаза и долго сидит, прислонившись к стене.

***

В тот день, когда по всей деревне идут празднества в честь новоизбранного Первого Хокаге, Тобирама впервые заходит в комнату Учихи.
Он молча переступает через порог, и Изуна, стоящий возле раскрытых сёдзи в сад, молниеносно поворачивается.
— Ты кого-то ждал? — интересуется младший Сенджу издевательски.
Теперь, когда его брат, не появлявшийся здесь больше четырёх месяцев, похоже, окончательно забыл о существовании Учихи, можно, наконец, не скрывать своей неприязни.
— Нет, — отвечает Изуна ровно.
Он одет в тёмное кимоно и очень аккуратно причёсан: даже вечно растрёпанные волосы не выбиваются из хвоста, хотя казалось, что это невозможно. Очевидно, теперь ему совсем нечем заняться, кроме как заботиться о своей внешности.
Какое-то время они с Тобирамой просто стоят друг напротив друга.
Изуна прерывает молчание первым, и это лишний раз свидетельствует о том, что он совсем извёлся от одиночества, раз уж готов разговаривать с младшим Сенджу, к которому явно испытывает ответную антипатию.
— На улице так шумно, — произносит он негромко. — Что произошло?
Голос у него такой же безжизненный, каким бы был сейчас, наверное, и взгляд.
Тобираме не жаль его.
Во-первых, потому что ему вообще не свойственно испытывать жалость. Во-вторых, потому что это Учиха. И в третьих, потому что из-за него брат стал таким.
— Чествуют Первого Хокаге, — отвечает Тобирама с насмешливой улыбкой.
Губы Изуны дёргаются.
— Так он всё-таки стал Хокаге. — Он делает по комнате несколько шагов. — Значит, его желание исполнилось. Он с детства мечтал о власти.
Тобирама презрительно фыркает.
— Мечтал о власти? Сразу видно, что ты никогда не понимал Хашираму.
Изуна останавливается.
— Хашираму? — произносит он после паузы, и видно, что это имя даётся ему с трудом.
— Ты ведь скучаешь по нему, не правда ли? — спрашивает Тобирама с ядовитым удовлетворением в голосе. Безразличный вид Учихи всегда его раздражал: если бы это Изуна бегал за Хаширамой, а не наоборот, он бы, возможно, не так злился. Но теперь справедливость, наконец-то, восторжествовала. Для полного счастья недостаёт только, чтобы Учиха окончательно получил по заслугам.
…И чтобы брат всё-таки стал прежним.
— Скучаю? — переспрашивает Изуна и высокомерно улыбается. — О, нет. Сомневаюсь, что кто-то стал бы скучать по человеку, которого ненавидит. А таких людей в моей жизни два, и один из них — твой брат. Можешь так ему и передать.
У Тобирамы чуть не отваливается челюсть от такой наглости.
И это после всего, что Хаширама для него сделал?!
— Я смотрю, ты, наконец, решил показать свою истинную сущность, — произносит он, задыхаясь от ярости. — Лживая неблагодарная тварь. Убирайся из этого дома сию же секунду.
— Мне некуда идти, — возражает Учиха, скрестив на груди руки.
— Отправляйся к своему брату! Или прямиком в ад, мне всё равно!
— И не подумаю. До тех пор, пока Хаширама сам меня не прогонит, я останусь. А он этого не сделает.
На лице Учихи снова появляется лёгкая улыбка, свидетельствующая о его торжестве, и Тобираме хочется расквасить его о стенку.
Впрочем, не в первый раз.
— Посмотрим, — рычит он. — Моему брату давно на тебя наплевать.
Тобирама искренне надеется, что это так, и что примирения не произойдёт.
Его надежда исполняется.
Проходит год, в течение которого Хаширама ни разу не появляется у Изуны. Он занят политикой, он весь в делах, он неожиданно вспоминает о том, что у него есть дети, и проводит много времени с ними.
Когда Тобирама осторожно интересуется дальнейшей участью Учихи и намекает на то, что пора бы освободить дом от задержавшихся гостей, Хаширама пожимает плечами.
— Мне жаль выкидывать слепого на улицу. Пусть остаётся, куда он пойдёт? Главное — чтобы он не попадался мне на глаза. Если бы ты мог как-нибудь это устроить, я был бы очень благодарен.
Тобирама и рад бы помочь, однако особых усилий от него не требуется — Изуна никогда не выходит из своей комнаты.
Только однажды младший Сенджу встречает его в коридоре возле спальни главы клана.
— Что тебе здесь понадобилось? — выдавливает он, оттащив его за шиворот от дверей.
Ему бы хотелось, чтобы Учиха начал умолять его устроить ему встречу с Хаширамой, однако тот только криво усмехается.
— Как это что? Пришёл убить человека, которого я ненавижу.
В руках у него нет никакого оружия, и чакра спокойна, так что поверить в его слова сложно, но Тобирама не отказывает себе в удовольствии наконец-то приложить его об стену.
— Ублюдок, — шипит он, глядя на то, как Учиха беспомощно шарит руками вокруг себя, пытаясь встать. — И не надейся, не разжалобишь. Попробуй ещё только раз переступить порог своей комнаты, и вдобавок к глазам я вырву тебе ещё и волосы, и зубы, и все остальные части тела.
— Уже пытались, — улыбается Изуна. — Не получилось.
Поднявшись, наконец, на ноги, он опирается о стену и медленно бредёт к себе.

***

Слова Хаширамы сбываются, и Мадара, получив свою порцию унижения на приёме у даймё и ещё большую — когда собственный клан отказывается его слушать и разорвать союз с вероломными Сенджу, кипит ненавистью к Первому Хокаге.
— Ты отобрал у него мечту, которую сам же сначала посулил исполнить, так что ничего удивительного. Но всё-таки будь осторожен, — предупреждает Тобирама брата.
Однако тот не слушает его и весь год продолжает балансировать на опасной грани, словно не замечая растущего бешенства Мадары.
Иногда кажется, что он специально провоцирует его: вмешивается в дела клана Учиха, не щадит тщеславия и репутации Мадары, предавая огласке все его сомнительные делишки, и не уступает ему ни малейшего пустяка, хотя раньше предпочитал соглашаться по каким-то не очень важным вопросам, даже если на самом деле был против.
— Посмотрите, как он изменился. Куда делись его хвалёные великодушие, благородство и честность, стоило ему только дорваться до вожделенной мантии! — буквально кричит Мадара на каждом углу, превращая себя в посмешище, однако не в силах ни успокоить ярость оскорблённого самолюбия, ни найти какой-то другой способ отомстить. — Он называл меня своим другом, он прочил мне быть Хокаге — и всё для того, чтобы усыпить мою бдительность, и подло, вероломно захватить власть в свои руки!
Всё тщетно.
Большого впечатления его слова не производят. Может быть, потому, что всем прекрасно известно, что «подло захватывать власть» Хашираме никогда не требовались — она и без того принадлежала ему по праву сильнейшего, чего не скажешь о самом Мадаре, который всегда был вторым после него.
Мадара знает это и сам, но когда дело касается его самолюбия, больного места, ему отказывают и ум, и рассудительность, и он совершает глупейшие вещи.
Раньше Хаширама старался избегать подобных ситуаций, однако теперь он создаёт их сам, и, если задуматься, выглядит это действительно так, как будто он пытается лишить бывшего друга последнего авторитета.
Впрочем, те, кто замечают, готовы ему это простить: деревня под его началом растёт и крепнет, о войнах остаются только воспоминания, и даже Учихи как будто не имеют ничего против, несмотря на заверения своего лидера, что Хокаге только и ждёт момента, чтобы предать их и использовать в своих подлых целях.
После очередной ссоры Мадара, вспылив, заявляет, что уходит из Конохи.
— А тебе я ещё отомщу, Хаширама, — заявляет он напоследок, опасно сузив глаза.
— Буду ждать, — спокойно соглашается Первый Хокаге.
Когда разведчики сообщают, что Мадара покинул пределы деревни, Тобирама вздыхает с облегчением. Одним Учихой меньше — уже хорошо; жаль только, что его братец не с ним.
Но всё же…
— Он пообещал отомстить, — напоминает Тобирама брату. — Учихи — мстительные создания.
— Я это хорошо знаю, — кивает Хаширама. — Не беспокойся. Всё будет именно так, как и должно быть.
Кажется, что он совершенно не сомневается в себе, и его уверенность передаётся и Тобираме.
…тем страшнее ему увидеть лицо брата, когда к ним в дом посреди ночи врываются разведчики со срочным донесением: Учиха Мадара собирается напасть на деревню с Девятихвостым Лисом.
По лицу Хаширамы текут капли пота, а в глазах застыл откровенный ужас.
— Ты разве этого не ждал?! — кричит Тобирама, насмерть перепуганный реакцией брата — никогда ещё тот не показывал при нём своего страха, тем более, такого сильного и чуть ли не потустороннего — как будто он видит перед собой ожившего покойника.
— Ждал, — говорит Хаширама и, глубоко вдохнув, закрывает глаза. — Но…
— Ты боишься его?
— Не в этом дело.
— Тогда в чём?!
— Не спрашивай.
Сенджу поднимается с постели и быстро надевает доспехи.
— Позволь мне пойти с тобой, — настаивает Тобирама. — Он опасен!
— Нет, — твёрдо отказывает ему брат. — Я справлюсь и с ним, и с Кьюби, не сомневайся. Поверь, это то, что я должен сделать, не прибегая к чьей-либо помощи.
— Если он убьёт тебя…
— Не убьёт.
Хаширама открывает двери и внезапно замирает, увидев перед собой Изуну.
— Я слышал… — начинает тот дрожащим голосом, однако Сенджу не даёт ему договорить и, оттолкнув так грубо, что Учиха едва удерживается на ногах, уходит из дома быстрым шагом.
Тобирама проглатывает стоящий в горле ком.
— Так я и знал, — шепчет Изуна, сгорбившись. — Кто бы сомневался.
Младший Сенджу, наконец, поворачивает к нему голову.
— А. Это ты, — произносит он отрывисто. — Ну, теперь ты убедился? Не знаю уж, что такого ты сделал, но мой брат тебя презирает, а про меня и говорить нечего. Может, всё-таки уберёшься из нашего дома? Ты же Учиха, а вы, вроде, гордые и не терпите такого отношения.
— Не волнуйся, мне не привыкать, — смеётся Изуна. — А отсюда я по-прежнему не уйду, сколько бы ты ни пытался меня выжить, ревнивый маленький братец.
— Лучше заткнись, лживый маленький братец, — шипит Тобирама, прижав его к стене. — И молись о том, чтобы Мадаре и пальцем не удалось коснуться моего брата, потому что в противном случае я отыграюсь на тебе так, что ты не раз пожалеешь о том, что Хаширама выходил тебя семь лет назад. Всё это из-за тебя! — срывается он. — Всё по твоей вине!
Изуна морщится и отворачивает лицо, как будто пытаясь отмахнуться от назойливого насекомого, и это окончательно распаляет Тобираму.
Схватив Учиху за шиворот, он тащит его в его комнату и со всей силы толкает на пол.
— Я же тебе ясно сказал, чтобы ты не смел выходить за порог!
— Ну хорошо, хорошо, — внезапно произносит Изуна и, доковыляв до футона, укладывается на него с безразличным видом. — Ты победил. Я уйду. Он вернётся, и я уйду.
— Да неужели? — удивляется Тобирама, чувствуя какой-то подвох: пять минут назад Учиха заявлял, что не позволит себя выгнать, а теперь вдруг решил сдаться? — Что ты задумал, подлюга?
— Ничего, — пожимает плечами Изуна. — Мне скучно здесь. Раньше меня развлекал Хаширама, но теперь мы ненавидим друг друга. Это неинтересно.
— Ах, тебе ещё и интересно должно быть!
Тобирама не уходит из его комнаты, не зная, какой придумать для этого предлог — потому что на самом деле ему просто слишком страшно оставаться сейчас одному. Впрочем, Учиха ни о чём его и не спрашивает — он лежит на своём футоне, как будто мёртвый: не переворачивается, не поправляет подушку, и не шевелится ни разу за последующие часы.
А, может, он так спит.
Тобирама обращает на него мало внимания — мысли его заняты другим.
«Надо было мне пойти с Хаширамой. Что бы он ни говорил», — клянёт он себя раз за разом, и смотрит в тоскливом отчаянии в сад.
Ночные сумерки сменяются рассветом, утренняя заря — ярким полуденным светом; небо сереет, потом алеет, потом становится ярко-голубым.
Тобираме хочется, чтобы ветер нагнал тучи, чтобы пошёл дождь — какое-то разнообразие, однако день, как назло, ясный и солнечный. На улице кричат дети и переговариваются женщины, и никто из них не имеет ни малейшего представления о том, какая над деревней нависла угроза.
В том, что Хаширама сумеет её отвести, пусть даже ценой собственной жизни, Тобирама нисколько не сомневается.
Весь вопрос именно в цене.
Совершив свой круг, солнце медленно движется к горизонту, и всё повторяется в обратном порядке: ярко-голубое небо темнеет, потом алеет, потом на нём зажигаются первые звёзды
Учиха по-прежнему не шевелится.
Тобирама, исходивший по комнате, по меньше мере, километров двадцать, устало садится возле раскрытых сёдзи в сад и неподвижным взглядом смотрит на комья чёрной земли, разбросанные по дорожке из гравия.
«Откуда они здесь взялись вообще?» — думает он без особого интереса.
…Когда в коридоре раздаются шаги, они с Учихой одновременно вскидывают головы.
— Даже не вздумай, — шипит Тобирама, схватив Изуну за рукав. — Ты нужен ему сейчас меньше всего на свете!
Однако Хаширама опровергает его слова, открывая двери и останавливаясь на пороге комнаты.
Младший брат смотрит на него и не знает, что ему делать — то ли шутить, что он постарел ещё на десять лет и теперь годится ему в отцы, то ли плакать.
— Ты… в порядке? — вымученно спрашивает Тобирама.
По крайней мере, брат жив.
Если теперь это так называется…
Хаширама делает по комнате несколько шагов, очень медленных.
— Ты однажды сказал, что Учиха — это ненависть и месть, — говорит он, ни на кого не глядя. — Так вот Сенджу — это умение держать своё слово. А я… — голос его внезапно меняется и становится каким-то невероятно усталым и безжизненным. — А я обещал тебе подарок.
Он отстёгивает от пояса мешок и достаёт из него колбу, наполненную жидкостью омерзительного розовато-красного цвета. Внутри неё что-то плавает.
Тобирама прищуривается, чтобы понять, что это такое, и внезапно, отшатнувшись, прижимает руку ко рту.
Он повидал многое, но…
Изуна поднимается и, не дыша, берёт колбу в руки.
— Мои глаза, — произносит он, каким-то чудом догадавшись.
Хаширама кивает, уставившись окаменевшим взглядом в пол.
— Ты можешь быть счастлив. Он мёртв.
У Изуны дрожат губы, и какое-то время он не может ничего из себя выдавить.
— Я… хотел сделать это своими руками, — наконец, говорит он.
— А я не хотел, чтобы ты сделал это своими руками, — возражает Хаширама, осторожно снимает доспехи и, пройдя ещё несколько шагов, ложится на футон, который тут же покрывается багровыми пятнами.
Тобирама только сейчас замечает длинный кровавый след, который тянется по полу за старшим братом.
Изуна прижимает к груди свою банку и опускается на колени возле футона.
— Лучше бы ты забрал мои глаза, — шепчет Хаширама. — Всё равно я не хочу их больше открывать.
— Чего ты ждёшь?.. — спрашивает Изуна не своим голосом, и Тобирама понимает, что тот обращается к нему. — Позови врачей.
Тобирама хочет сказать, чтобы Учиха не смел ему приказывать и убирался из их дома, как обещал, но потом до него доходит, что сейчас не время, и он стремглав выбегает из комнаты, стиснув кулаки и с трудом сдерживая слёзы.

***

Первый Хокаге не приходит в сознание десять дней, и по деревне начинают ползти слухи о его скорой кончине.
Всё это время Изуна сидит возле его футона, неподвижный, как каменная статуя.
Тобирама не решается выгнать его — если это поможет спасти брата, то он готов привести сюда всю толпу Учих, включая новорожденных младенцев. Однако он наблюдает за Изуной с порога, помня его слова: «Пришёл убить человека, которого я ненавижу».
Теперь, когда он получил назад своё самое страшное оружие, это будет не так уж и сложно.
Тобирама не хочет встречаться с Учихой взглядом; его тошнит от его опухших, то ли от бессонницы, то ли из-за вновь обретённых глаз век, а ещё больше - от вопроса, каким образом эти глаза могли вновь прижиться в глазницах. Впрочем, это же Учихи, обладающими какими-то жуткими, нечеловеческими техниками…
Зачем Хаширама полюбил демона?

На одиннадцатый день Хокаге открывает глаза, однако смотрит вокруг себя безучастно и, похоже, никого не узнаёт.
Тобирама, стараясь не давать воли отчаянной надежде, приносит ему поесть, однако Изуна забирает поднос у него из рук.
— Я сам его покормлю, — заявляет он тоном, не допускающим возражений, и Тобирама дивится происшедшей с ним перемене: куда подевался жалкий, беспомощный и тихий калека? Теперь это самоуверенный и высокомерный ублюдок; очевидно, таким Учиха и был с самого начала, до того, как ослеп.
Младший Сенджу с удовольствием свернул бы ему за этот властный тон шею, но его несколько успокаивает то, что, по крайней мере, с Хаширамой Изуна так разговаривать не пытается.

Продолжение в комментариях

@темы: angst, Mokushiroku, слеш, авторский, редкие пейринги

---

серафита | Эффект зеркала 1-2

[серафита]

Название: Эффект зеркала
Фэндом: Наруто
Автор:  серафита
Бета:  Kalahari
Персонажи/пейринги: Учиха Мадара/Сенджу Тобирама, Сенджу Хаширама, Учиха Изуна, прочие.
Рейтинг: R (общий).
Жанр: драма, чуть ангста, кто-то может найти романс и юмор.
Состояние: в процессе.
Размер: макси. О, Боже.
Дисклеймер: Кишимото, ясен пень.
Размещение: Спросите разрешения, я подумаю. (А оно кому-то надо?)
Предупреждение: ПОВ, ООС по желанию (кто-нибудь знает, какими были настоящие канонные Основатели?), АУ по отношению к канону. И — да, я не верю, что Тоби это Мадара. Смерть персонажей.
Саммари: Иногда кажется, что прошлое повторяется, как в зеркале...
От автора: Посвящается Пупсику, как всегда. Вначале даются эпиграфы на весь текст, после на каждую главу отдельно. Вторая половина каждой главы — флэшбек.

Глава 1

Эпиграф
Они – идеальная пара. Они нужны друг другу. Это заметно в том, как его крыло чуть касается ее, как ее поза невольно копирует линию его тела. Им нужно чувствовать страдания другого, чтобы не потеряться в своих (…) Какой бы циничной не была причина объединения, сейчас их отношения переросли во что-то иное. И во взгляде фиалковых глаз, следящих за выточенной из эбена женщиной, читается нежность, почти любовь. (…) Как могут эти двое, чувствуя то, что они чувствуют, продолжать творить… такое?
А. Парфенова «Танцующая с Ауте»

Эпиграф 2
Когда мужчины – это без обмана. Перед женщиной всегда имеет смысл что-то разыгрывать. (...) Перед пейзанками – графа. Перед благородными – таинственного мистера Икса с хладным сердцем. Перед матерью – сына. Перед стрелами – святого Себастьяна. Только перед Мартином ничего. Если бы Карл пытался разыграть перед ним влюбленного, равнодушного, колеблющегося, все равно ничего не получилось бы. Потому что когда двое мужчин – это без обмана. То, что получается, — это и есть то, что правдиво.
А.Зорич «Карл, герцог»

1.1.
Визиты
Порой человека проще убить, чем объяснить, почему он тебе не нравится!
О.Громыко «Верховная ведьма»

Это было самое обычное утро. В небе не появилось никакой новой кометы, солнце не окружал радужный ореол, конец света не был запланирован на этот день, и даже в моем утреннем кофе, на удивление, не было привычной порции очередной отравы (чьи новоизобретенные разновидности повадились с завидной настырностью испытывать на мне все, кому не лень: от бывших политических недругов до дражайших родственников; завидное и вызывающее уважение упорство, учитывая, что на меня яды не действуют вообще).
Солнце еще не выбралось из-за леса, воздух пах ночью и мятой, и с моей террасы открывался отличный вид. Я подумывал о том, чтобы отправиться сегодня на озеро – рыбалка и купание явно пойдут мне на пользу; в последнее время я начал считать, что созерцательный и медитативный ритм жизни имеет свои плюсы. В моей прежней жизни у меня было мало возможностей оценить их.
И именно в это утро меня навестили старейшины.
***
В самом начале, когда рычаги управления будущей деревни только формировались, я был резко против того, чтобы давать старым стервятникам хоть какую-то власть. Что хорошо для закрытого клана, не годится для крупного автономного военизированного образования, которым является деревня ниндзя. К удивлению моему, у меня нашелся союзник среди Сенджу – младший брат главы клана. Вспыльчивому мальчишке не по нраву были строгие родовые обычаи, и, в сущности, ничего удивительного в этом не было. Увы, мы оказались в меньшинстве. За старперами стояла внушительная поддержка, а Хаширама – тот слишком дипломат, чтобы упустить предоставившуюся возможность поиграть в политические игры.
Это был, пожалуй, единственный раз на моей памяти, когда эти замшелые деды из враждующих семей, ненавидящие друг друга до колик, объединили усилия. Учитывая, что они изначально были против примирения и слияния кланов, впечатляющий результат.
Воистину, нет более мощного стимула и более прочного цемента для союзничества, чем необходимость оградить свою власть.
Теперь мы все вынуждены были иметь дело с последствиями дипломатических талантов Сенджу Хаширамы. Каковые последствия в очередной раз подтверждали правоту позиции, оглашенной мной в последний день моего главенствования. «В большинстве случаев лучший способ разрешения политических конфликтов – это кровавая резня; позволяет обойтись меньшими жертвами».
И вот вам, пожалуйста, полюбуйтесь. Те самые старейшины, которые выставили меня из Конохи три года назад, которые спровоцировали переворот и фактически стравили меня с Хокаге, которые рады - радёшеньки были избавиться от меня и только об одном жалели – что не удалось добиться казни, стоят у меня на пороге.
Как всегда, седой слева, бородатый в центре, — они что, специально эти па перед зеркалом отрабатывали? Для синхронности? Или просто полы плащей сшили вместе?
А вот дальше пошло совсем не все как всегда. Они поклонились. Мне. В знак приветствия и уважения к хозяину дома. Да только эти деды не кланялись никому и никогда, почтеннейшие и старейшие, самые уважаемые патриархи самых могущественных кланов, по определению живые легенды – хотя бы потому, что дожили до своих годов.
Тогда-то я и понял. Это не война, не очередная межклановая заварушка, все гораздо хуже. Я ведь помнил еще последний раз, когда ко мне приходили вот так .
Это значит, что в Конохе очень, очень плохо.

- Мои приветствия, Мадара-сан, - церемонно произнес бородатый старейшина . Ну-ну, уже «-сан», значительный прогресс по сравнению с «презренным предателем», как он именовал меня в нашей последней беседе.
- Прекрасное утро, не правда ли ? - я был сама вежливость. Это с друзьями можно позволить себе бесцеремонность, а никто из здесь присутствующих другом мне не был.
- Похоже, жизнь на лоне природы идет вам на пользу, - улыбка у него получилась несколько натянутая. Было видно – ему нелегко дается любезность по отношению ко мне, и куда охотней он побеседовал бы со мной по-другому.
- О да, у нее есть свои достоинства. Вы знаете, что у Быстрых Перекатов отличная рыбалка? Клев просто замечательный, и ручаюсь – там водится лучшая форель по эту сторону границы! Если раскинуть сети в правильном месте…
- Довольно! – Седой. А я-то гадал, насколько еще их хватит. Поддерживать пустую беседу о красотах природы и прелестях рыбалки, а также местах наилучшего клева я могу очень долго. Но, похоже, дело у них и вправду важное и щекотливое, и вдобавок срочное – в достаточной мере, чтобы обнаружить передо мной свое нетерпение.
- Мы проделали путь сюда не для того, чтобы обсуждать ваш досуг, - глухо произнес седой.
Я не собирался ему помогать. Разумеется, не для того. Но если им от меня что-то нужно, придется сказать об этом вслух. Попросить об этом.
- В деревне возникли затруднения.
Естественно, они возникли. А не то бы вас здесь не было.
Я молчал.
- Речь идет об одном из джоунинов… Он получил это звание недавно.
Интересно, сколько еще они будут ходить вокруг да около?
- Во время его последней миссии появились проблемы. Вмешался глава деревни Скрытого Камня. К несчастью, переговоры зашли в тупик.
- Насколько мне известно, такими вопросами занимается Хокаге,- с каменным лицом сказал я.
- Шодайме-сама сейчас отсутствует в Конохе. Он на долгосрочной миссии, – быстро сказал бородатый. Кажется, он испытал облегчение, когда я наконец заговорил.
Рано радовался.
- Обратитесь к Нидайме-сама. Он-то, надеюсь, на месте.
Старейшин перекосило.
Я наслаждался эффектом.
Да-да. Обратитесь к Нидайме. Все, кого не устраивали мои дипломатические таланты – милости прошу ко второму правителю нашей деревни. Осталось только подыскать проштрафившихся неудачников, которые будут после кровь отмывать.
Доктрина Сенджу Тобирамы в отношении наилучших способов разрешения политических конфликтов полностью совпадала с моей.
- У Нидайме-сама много забот. Нет смысла отвлекать его.
Ого. Я подобрался. Даже так?..
- И как давно… возникла данная проблема?
Ответил седой:
- Сегодня четвертый день.
Однако. Не хочу даже представлять, чего им стоило скрывать это так долго. Видимо, надеялись справиться сами, а теперь, если всё вскроется, им не сносить головы. Это с Хаширамой можно вести переговоры, да и то, учитывая ситуацию… А Тобирама с них голову снимет и ни на какие последствия не посмотрит. И брат ему вряд ли даже слово скажет.
- Любопытно, - обронил я вслух, - любопытно, что скажет Сенджу Хаширама, когда узнает, что вы во второй раз подставили его семью? И во второй раз пришли за помощью ко мне.
Седой смотрел с ненавистью.

***
Собственно, сказав, что они пришли за моей помощью повторно, я погрешил против истины. В прошлый раз моего вмешательства не просили. Скорее, наоборот – я здорово подпортил кое-кому планы.


1.2.
Давно и с другими

Это был обычный день. Ни тебе особых знамений, ни даже какого-нибудь зловещего расположения звезд. Лето выдалось удушливое, жаркое, и дождя, судя по всему, ждать опять не приходилось. В небе ни облачка, а солнце шпарит так, что, того и гляди, мостовая задымится. Никакого Аматерасу не потребуется.
И по такой-то жаре мне пришлось топать на работу. Эта новая придумка Сенджу – полиция Конохи – тянет уйму времени и сил, а отказаться от столь хлопотного поста нет никакой возможности. Как ни забавно, моё нынешнее положение – единственное, что удерживает мой клан от прямого бунта.

Прошедшие год назад выборы Хокаге понаделали шуму. И вдобавок изрядно попортили мне крови. Не то, чтобы эта должность была пределом моих мечтаний. Я амбициозен, но достаточно здравомыслящ, чтобы понимать: власть – капризная девка, её нужно уметь не только взять, но и удержать. В принципе, мне вполне хватало в этом отношении клана (даже с избытком).
Беда в том, что у самого этого клана было несколько иное мнение.
Возможно, это изначально была не лучшая идея – попытаться объединить враждующие семейства, опираясь на такую хлипкую основу, как мирный договор. Вероятно, этому могла бы поспособствовать общая угроза, но никак не общая выгода, черт возьми. Всегда найдутся мстительные фанатики, для которых их обида важнее собственного блага.

В общем, я опомниться не успел, как оказался кандидатом на завидный пост. Увы, прочие кланы почему-то не прониклись идеей безусловного превосходства Учих над всеми остальными. В результате мы имеем Хокаге-Сенджу и ежедневную грызню в Совете.
А Хаширама первым же указом назначил меня начальником Конохской полиции – при том, что до этого никакой полиции в Конохе не существовало в принципе. По-моему, он эту должность придумал на ходу, лишь бы умаслить особо недовольных. Глядя на торжественную мину Сенджу и церемониальность, с какой было обставлено вручение свитка с указом о назначении, никто бы и не подумал, что меня только что, в сущности, сделали главой пустого места. А на моё резонное замечание Шодай жизнерадостно ответил:
- Вот и сформируешь! Что у тебя, людей мало? А ресурсами и полномочиями я тебя обеспечу. В конце концов, нам в деревне давно нужен был кто-то, присматривающий за порядком.
В целом, ход он сделал неплохой. Учихи восприняли назначение как жалкую подачку, но зато все недовольные оказались временно заняты по самое немогу. Я сумел заставить их работать круглыми сутками, а это вымотало даже отъявленных бунтарей. Если валишься с ног, с оружием на улицы уже не выйдешь.
Если б дело ограничилось только присмотром за порядком!..
Создавать полицию пришлось с нуля, начиная с патрулирующих отрядов и заканчивая всей бюрократической системой. Как вспомню эти бумажки, волосы дыбом. Однажды я неосторожно высказал эту мысль при брате, на что тут же получил соображение в духе, что в таком случае я, наверное, помню о них всегда.

Я улыбнулся воспоминанию. Что же, теперь, спустя одиннадцать месяцев, я имею все основания гордиться собой. Полиция теперь в Конохе существует не только на гербовом свитке со стилизованным изображением листа. И всё это благодаря мне. Да и за прошедшее время страсти несколько поутихли, о былых обидах подзабыли. То, что год назад могло вылиться в полноценный бунт, сейчас превратилось в разговоры в ближайшей забегаловке за чашкой саке в конце рабочего дня. Ну а самых горластых я придавил так, что не пискнут. И ясно дал понять: одна ошибка, и размажу не задумываясь.
Кто бы там что не думал, звание главы клана я получил не потому, что сильнее их всех. Это была лишь одна из причин.

Размышляя о своём, я не заметил, как добрался на место. Штаб полиции Конохи раньше был самым обычным двухэтажным жилым домом – до того, как я переоборудовал его под собственные нужды. К тому же, он не так уж далеко от квартала Учих, а это немаловажно.
В такую погоду особенно. Шодай как-то пошутил, что полиция становится чем-то вроде семейного промысла моего клана, и даже расположена на его территории. На что я ответил, что раз уж мне приходится каждое утро идти на работу, то, по крайней мере, я не собираюсь тащиться на другой конец деревни. Впрочем, оба мы понимали, что это была лишь отчасти шутка.
Этот разговор произошел дней за десять до отъезда Хаширамы из Конохи. Он до сих пор носится со своей идеей мира, и решил рискнуть. Хотя, по мне, переть в гости к Мизукаге при нынешнем положении дел – только искушать судьбу. Лучшее, чего Сенджу сумеет добиться на этих переговорах — это новое хлипкое перемирие. Но он, по-моему, твердо решил войти в историю под именем Миротворца. Так что Коноха сейчас на попечении нашего мудрого Совета… Я поморщился.
Недаром говорят, что мысли материальны. Додумывал я уже на ходу, потому что они ждали меня у дверей в штаб. Не всем составом, но основная тройка на месте.
Я ускорил шаг.
Что в такую рань может понадобиться Советникам на пороге полиции? Вряд ли у них украли вставные челюсти.
Впрочем, все желание язвить пропало у меня после первой же произнесенной ими фразы.
- Мадара-сама. Мы ждали Вас.
И тогда-то я и понял, насколько плохи дела.

***
С тех пор, как год назад стали известны результаты выборов Каге, мой статус незаметно, но необратимо изменился. Я все еще был главой клана, но ясно понимал: пройдет пять лет, может, десять и память о том, что Коноха началась с Учих и Сенджу, сгладится. Мы станем еще одним из кланов деревни, обладающим исключительными привилегиями, почти автономным и практически неподконтрольным на своей территории, но все же одним из.
Вот уже год, как в Конохе был только один «-сама». По крайней мере, для старейшин.
И я даже думать не хотел, что должно было произойти, чтобы заставить их обратиться так ко мне.

Здесь и сейчас

Я встряхнул головой, заставляя себя очнуться от воспоминаний. Нужно думать о том, что происходит сегодня, а не предаваться пустым размышлениям о событиях, которые не в силах изменить.
Итак, сегодня рыбалка отменяется. Вместо этого предстоит визит в деревню. Первый за последние три года. А значит, неплохо бы прикинуть план предстоящих действий, подготовиться к некоторым встречам, а также запастись оружием и саке. Оружие мне нужно для собственного спокойствия – лучше быть живым параноиком, чем мертвым дураком.
А саке – для всего остального. Что-то мне подсказывает, что при некоторых из тех бесед, которые мне придется вести, оно не будет лишним.

Глава 2

2.1.
Разговоры
Не люблю честные игры. У них правила с подвохом.
Первый раздражает. Второй дразнится.
Приписывается Учихе Мадаре.

Наверное, любой человек после долгого отсутствия дома первым делом поспешит повидаться с семьей. Взглянуть, насколько изменились привычные места, на что стали похожи знакомые пейзажи, сильно ли поменялись родные.
В крайнем случае, пройдется по уголкам, вызывающим самую сильную ностальгию, и, встретив самую осведомленную старушку деревни (а такая есть везде, в любом поселении), расспросит все подробности перемен, произошедших за последние -надцать лет. После чего отправится в бар и будет долго вспоминать былое в компании случайного собутыльника.

К счастью, я не был «любым человеком». Я был нормален и вменяем, и с инстинктом самосохранения у меня тоже все в порядке. Поэтому на территорию клана Учих я не пошел.
И именно поэтому первым делом я направился в гости к своему давнему недругу, человеку, обязанному мне больше, чем жизнью, единственному, кому я мог доверять.
Я шел прямиком в резиденцию Хокаге.

Вниз, вниз, налево. Узкие, крутые улочки. Здесь удобно обороняться, если что, все улицы, ведущие к центральной площади, такие. В провожатых я не нуждался: три года недостаточный срок, чтобы забыть дорогу, и топографическим кретинизмом я тоже никогда не страдал. О чем и сообщил двум очень вежливым шиноби в масках у ворот. Намек они поняли прекрасно и дальше следовали за мной незаметно, как тени, на почтительном расстоянии.
Нет, конечно, глупо было бы предположить, что мое появление оставят без внимания. Уж не знаю, старейшины ли позаботились об эскорте, или это любимые выкормыши Второго проявили завидную скорость реакции. Пока я добирался до центральных улиц, число АНБУ увеличилось еще на двоих человек. В общем, не удивительно: если вспомнить обстоятельства, при которых я был в этой деревне в последний раз, и все, что я тогда наговорил – даже странно, что меня впустили так легко.

Белая, чуть потрескавшаяся штукатурка, зеленый, блестящий тугим глянцем плющ, рыжая глина, красные черепичные крыши, синие тени. Почти прозрачное акварельное небо над ними. Когда-то у меня не хватало времени смотреть на эти улицы – я был слишком занят тем, чтобы по ним ходить. Зато теперь есть возможность взглянуть непредвзято, со стороны. В длительном отсутствии есть свои плюсы. Деревня растет, центр раздался, людей стало больше.
Я слыхал, что Сенджу удалось привлечь в Коноху несколько вольных кланов. В целом, все как и ожидалось. Я в последний раз окинул задумчивым взглядом площадь и повернулся к резиденции.
Ладно. Тяни, не тяни…
Двери главного входа, как всегда, нараспашку. Еще одна затея Хаширамы. Мол, к Хокаге должен иметь доступ каждый в любой момент. Шодай вообще мастер на такие красивые и широкие жесты. Так что никаких запертых дверей.
Может, оно действительно звучит красиво… если не знать о количестве ловушек, которыми напичканы коридоры, к тому же представляющие собой сущий лабиринт. Я — знал. Вдобавок, охраны тут больше, чем в сокровищнице дайме.

Во внутренние помещения я попал удивительно легко: то ли остановить меня не осмеливались, то ли насчет меня охрана получила особые инструкции. Я бы смело поставил на второе.
АНБУ создавалось с подачи и под личным присмотром Тобирамы, это была его собственная маленькая армия, и слабаков туда не брали. Значит, кто-то из моих знакомых советников очень постарался, чтобы убедить Нидайме, что мое присутствие в пределах деревни не несет угрозы. А он, в свою очередь, принял меры.
По пути мне несколько раз встречались шиноби, спешащие по своим делам. Кажется, пару раз на меня оглядывались. Не верят собственным глазам? Я подавил ухмылку. И не удержался-таки, когда почти наткнулся на выходящего из-за поворота ниндзя с очень светлой кожей и темными волосами. В руках у него были какие-то бумаги.
Уж не знаю, какое у меня в тот момент было лицо, но он шарахнулся от меня, как от чумного, а после застыл столбом. М-да. Я постарался согнать улыбку с лица, приветственно кивнул родичу, и, решительно развернувшись, толкнул оказавшуюся прямо передо мной дверь, игнорируя дернувшегося было парня в форменной чунинской куртке за широким письменным столом. Я никогда не входил сюда после предварительного доклада, и не собирался начинать сейчас.

Учиха за моей спиной выронил свитки.

***

Честно говоря, не знаю, чего я ждал. Что Нидайме будет сидеть за столом, заваленным бумагами, встретит меня кунаем у горла, что в кабинете меня будет поджидать спецотряд АНБУ?
Он меня не разочаровал.
Тобирама стоял у большого окна, из которого открывался вид на всю Коноху, спиной ко мне. Один. Он даже не повернул головы, когда дверь за моей спиной с тихим щелчком закрылась. На нем было традиционное одеяние Хокаге, забавно, я не припомню, чтобы раньше видел его таким.
- Сегодня отличная погода… Клев на Быстрых перекатах сейчас должен быть просто замечательным.
Голос у него низкий, сильный, но не сказать, чтоб приятный; глубокий настолько, что резонирует вдоль позвоночника, как камертон.
Я фыркнул.
- Что?
- Да вот думаю, - с издевкой сказал я, - что должно было случиться, чтобы ты начинал разговор со мной с рассуждений о погоде?
Помедлив, он, наконец, повернулся ко мне лицом. Показалось мне, или он правда тянул, давая себе время? В сущности, он мало изменился за годы. Разве что стал пожестче, взгляд потяжелел. Высокий, сильный мужчина, с белой шевелюрой и хищным скуластым лицом. Узкие алые клинья - клановая раскраска - один на подбородке, два на скулах. Сейчас почти никто так не делает, Хаширама давно отказался от этого обычая, мол, мы теперь не отдельные кланы, а шиноби Конохи, но младшему брату, конечно, и он не указ. Какие-то совершенно рысьи глаза под тяжелыми веками, диковато-кошачий разрез. Темные, густо-винного цвета, почти вишневые, но только почти.
- Ну и? Что скажешь?..
Теперь уже откровенная усмешка. Он, конечно, не мог не видеть, как бесцеремонно я его разглядываю.
- Что этот плащ твоему брату идет больше.
Мы сцепились взглядами.
Секунда. Две.
Тобирама резко выдохнул и тихо рассмеялся. Я расслабился в кресле.
Сесть мне, разумеется, никто не предлагал, но я никогда не был стеснительным.
Сделав два стремительных шага, Сенджу опустился в кресло Хокаге напротив меня. Теперь нас разделял письменный стол. Я вытащил припасенную бутыль с саке, задумчиво повертел в руках. Нидайме, нагнувшись и пошарив под столом, молча выставил пиалы. Разливали тоже молча.
- Не то, чтоб я был не рад тебя видеть,- задумчиво протянул Тобирама. Я прикусил изнутри губу, - но все же, чем обязан?
- Возможно, мне просто не хватало компании, чтобы выпить, - я наконец перестал сдерживать усмешку.
- Великолепно. А мне как раз не хватало собеседника, разбирающегося в рыбалке.
Один-один.
- А возможно, я узнал, насколько плохи дела, и решил предложить свою помощь.
Сенджу вдруг напрягся, как зверь перед прыжком. Вот она, реакция, наконец-то.
- Дела еще… не настолько плохи.
Угу, осторожничает. Пытается узнать, что мне известно, но хоть не отрицает, что проблемы есть. Вообще-то, все это напоминало игру двух прожженных жуликов за карточным столом.
- Спроси меня, Сенджу, - лениво предложил я, - задай вопрос, и я отвечу.
Тобирама откинулся в кресле и пару секунд меня рассматривал.
- Скажи, Учиха, - он помедлил, - скажи, что еще, кроме моего плаща, ты увидел?
Я провел пальцами по краю пиалы. Встретил его взгляд.
- Ты знаешь, Сенджу… Я высокого мнения о себе. Даже очень. Но все же не думаю, что ты стал бы объявлять военное положение в деревне – пусть и негласно – только из-за того, что я решил навестить родню.
Он смотрел.
Я со вздохом опустил затылок на подголовник, уставился на потолок. Удобные все-таки кресла в кабинете Хокаге. Себе, что ли, пару таких домой заказать?
- Охрана, Сенджу. Почти вдвое против обычного. И ловушки. Я участвовал в планировке этого здания, и я могу увидеть, когда они просто активированы, а когда переведены в боевой режим на поражение. Готовность к нападению отличается от обычной предосторожности, верно? И АНБУ. Очень много. На улицах, на крышах, у ворот. Не похоже, чтобы они просто провожали меня. Это скорей похоже на охрану, чем на конвой. Ну, - я приоткрыл один глаз, - может уже перестанешь экзаменовать меня, и перейдем к делу?
- Ты себя недооцениваешь, - спокойно сказал Тобирама, - тебя не было слышно три года, а за последнюю неделю твое имя всплывало уже дважды. Это… любопытно.
«Подозрительно».
Ого. Я приподнял брови. Дважды, да? Похоже, Советники начали готовить почву заблаговременно. Значит, Нидайме ничего толком не знает. Но инстинкты у него всегда были сильные, интуиция — почти звериная, и этого хватило, чтобы принять меры предосторожности. Он всегда куда больше доверял своим чувствам, чем трезвому расчету, в отличие от брата, и, надо сказать, оправданно. Я его понимаю. Я сам такой.
- Скажи мне, Нидайме Конохи, - я наконец отвлекся от разглядывания потолка и выпрямился в кресле, - как давно ты видел своего племянника?..


***
Ночь растекалась по Конохе пролитыми чернилами. Я стоял у окна, того самого, у которого меня встретил Тобирама днем, и смотрел, как внизу зажигают фонари. Бутыль на столе была пуста. Пиалы Второй успел убрать.
- Это не было сложно, - я глубоко вдыхал вечерний воздух, - Наши замечательные Советники слишком увлеклись своими играми и совершили ошибку.
- И ты сразу понял, о ком шла речь.
- Разумеется.
Я пожал плечами и повернулся к нему лицом:
- Как много ниндзя в этой деревне достигли уровня джоунина за последний год?
- Пятнадцать, - буркнул он.
- … И ради скольких из них Совет готов просить моей помощи? - не слушая, продолжил я.
Тобирама вздохнул и откинулся в кресле. Мы поменялись местами: он теперь сидел там, где был я в начале визита, и нас опять разделял письменный стол.
Кресло Хокаге оказалось прямо передо мной, и я, помедлив, уселся. Сенджу шевельнулся, но ничего не сказал.
- Мой племянник получил задание А-класса месяц назад. До сих пор причин волноваться не было.
- То есть, эту миссию ему поручил еще Хаширама, - утвердительно заметил я.
Тобирама кивнул.
- Я не в курсе подробностей. Но ты же знаешь, Учиха, ни в твоем, ни в моем клане не принято щадить своих наследников. Особенно своих наследников. А брат собирался воспитать из Аканэ своего преемника...
Интересно, заметил ли сам Сенджу, что употребил прошедшее время.
Аканэ. Ну конечно, а я-то не мог вспомнить, как зовут старшего Хаширамы. Забавно, если подумать, не слишком типичное имя для древесного клана, так могли бы звать Учиху.
Значит, в поддавки Хаширама не играл, насколько я его знаю, скорее, наоборот. Задание было достаточно серьезным. Но вряд ли самоубийственным. И в том, что дела повернулись худо, замешан Совет. Нет, разумеется, я не думал, что Сенджу Аканэ подставили намеренно. В конце концов, старейшины же не самоубийцы. Скорее, они решили воспользоваться ситуацией, когда мальчишка прокололся и оказался в плену у Каге Камня. Не стали вести переговоры о выкупе или обмене, а затеяли интригу. И, видимо, переиграли сами себя, раз пришлось просить помощи у меня.
Я вдруг понял, что тоже думаю о сыне Хаширамы в прошедшем времени. Будь хоть малейшая лазейка, Советники не пошли бы ко мне. А значит, Сенджу Аканэ почти наверняка мёртв. И самое скверное, Цучикаге это сойдет с рук. На миссии нет наследников старшей семьи, есть шиноби Конохи. Поймав на своей территории ниндзя из другой деревни, Каге вправе делать с ним все, что заблагорассудится. Другое дело, я не считал главу Камня глупцом, способным сделать Сенджу своими прямыми врагами. Аканэ имел ценность, пока был жив. Мертвым он представлял собой проблему и для Камня, и для Листа. При самом худшем варианте это означало войну.
- Если дела обернутся плохо, Коноха не сможет проигнорировать действия Цучикаге.
Я невольно вздрогнул, настолько точно Тобирама озвучил мои мысли.
Читай: «Если они убили сына Шодая, Конохе придется реагировать, иначе это сочтут слабостью».

- Слушай, - глаза Тобирамы насмешливо сверкнули, - тебя не мучают угрызения совести за то, что ты сдал мне Совет? Они ведь, насколько я понимаю, хотели твоей помощи против меня.
- Угрызения? Нисколько, - я пренебрежительно фыркнул, - к тому же, они были прекрасно осведомлены, что рано или поздно ты узнаешь правду. Если честно, я думаю, что ты узнал бы ее и без моего вмешательства со дня на день. Советникам нужен был кто-то, кто примет на себя первое ведро дерьма, и кого ты при этом не убьешь на месте. Конечно, может они и надеялись втайне, что ты меня прикончишь, так сказать, поразить две мишени одним кунаем. Но если старые падальщики всерьез на это рассчитывали, то они неисправимые оптимисты.
Тобирама тихо рассмеялся. Затем так же резко оборвал смех и поднялся. Я тоже, напоследок с сожалением проведя пальцами по подлокотнику. Все-таки кресла здесь… м-да.
- Что же. Я думаю, на сегодня достаточно. Если позволишь, я хотел бы заняться делами. Их только прибавилось после твоих новостей.
Я сохранил серьезное лицо. Да уж. Тобирама наверняка услышал замечание насчет «узнал бы со дня на день». Не сомневаюсь, личную разведку Второго ждет веселая ночь и много оч-чень неприятных моментов. Когда Совет узнаёт такие новости на четыре дня раньше Хокаге, а просвещает его в результате небывший недруг, ничего хорошего для его осведомителей это не сулит.
- Кроме того, мне надо предупредить невестку.
Вот это заставило меня помедлить.
- Я слыхал, Аканэ подает большие надежды, - я не стал использовать прошедшее время.
- Да.
Жена Хаширамы… Я вздохнул и направился к дверям. Остановился уже у самого порога.
- Сенджу, можно вопрос? В качестве маленькой благодарности за информацию.
Он насторожился.
- Да?
- У кого заказывали кресла для кабинета Хокаге?
Поспешно захлопывая дверь, я думал, что выражение лица Нидайме останется в моей памяти одним из самых сладких воспоминаний.

***
Игра с заведомым жульничеством, да? В конце концов, Тобирама всегда отвратительно играл в карты.


С той стороны от двери шарахнулись. Чудная реакция. Они что, думали, я их Хокаге убил втихаря и полдня занимался тем, что раздумывал, как бы расчленить труп и вынести его по частям понезаметней? Иных причин торчать под чужой дверью, прижимаясь вплотную, я не видел. Разве что охранника настиг внезапный приступ радикулита, и ему срочно понадобилась опора. Высказав это предположение вслух самым доброжелательным и задумчивым тоном, я счел свои дела в резиденции на сегодня законченными и поспешил ее покинуть.

Оказавшись на улице, я полной грудью вдохнул сладкий вечерний воздух и неспешно зашагал вниз по улице. На ночлег сегодня лучше всего было бы устроиться в какой-нибудь гостинице, но не поймут. Любезные родственники в первую очередь. Приличия, да. Возвращаться в дом у озера было поздновато, да и глупо. Мне что, теперь каждый день туда-сюда мотаться? Поразмыслив, я решительно свернул в другую сторону. Кажется, я знаю, кто сегодня приютит меня. Будем надеяться, что с порога меня на улицу не выкинут.

2.2
Давно и с другими

Давненько я здесь не был. Если честно – никогда. Как-то не приглашали, да и повода не было. Теперь вот… появился. Что там я врал Советникам, как выкручивался, на что намекал — вопрос отдельный, но вот что они не решили подстраховаться и не послали кого-нибудь за мной присматривать, не поверю никогда. Они и послали. «Сопровождающему» даже удавалось следовать за мной. Где-то квартала два.

Хорошо, что я так подробно знаю планировку деревни и ее жилых районов. Хорошо, что зрительная память у меня в три раза сильнее, чем у обычного ниндзя, а Шаринган способен копировать даже тексты, содержащие ОЧЕНЬ много информации. И просто замечательно, что я когда-то счел полезным изучить месторасположение основного дома Сенджу во всех подробностях. Осталось помолиться, чтобы человек, которого я ищу, был на месте.
Внушительная резиденция, запертая на внушительные же ворота. Обширный сад (эти Сенджу не могут без своих насаждений) и длинный, побеленный известкой двухэтажный дом с плоской крышей-террасой.
Как известно, наилучший способ попасть куда хочешь – это вежливо постучаться. Иногда результат бывает просто сногсшибательным. Например, вам откроют.
За воротами оказался настороженный парень в форме чунина, судя по виду, из младшей ветви клана. Стоило ему увидеть меня, как настороженность сменила подозрительность пополам с враждебностью.
- Старшие дома? - у меня не было времени тратиться на объяснения со стражей у ворот.
- Да… Мадара-сама.
Умненький мальчик, и обращение на всякий случай использовал повежливее. Без лишних слов развернулся и повел меня к дому, показывая дорогу. В том, что его обитатели о моем визите осведомлены, я не сомневался – пока меня ведут по центральной дорожке сада к главным дверям, напарник привратника уже наверняка успел туда добраться и доложить.
Передо мной даже распахнули и вежливо придержали дверь. Ну и ну. И провели прямиком в кабинет. Кабинет, судя по всему, принадлежал Хашираме. А белые волосы, раздражающе высокомерное лицо и пара недобро прищуренных глаз – его брату. Похоже, мои молитвы были услышаны.
- Учиха. Чем обязан? - это не походило на любезный приём.
- В данный момент – жизнью. Впрочем, дальше, пожалуй, счет возрастет.
Я услышал судорожный, короткий вздох. И добавил, глядя в чужие ненавидящие, неверящие глаза:
- Хаширама в плену.
***

Первым делом он закрыл дверь и поставил защиту. Что ж, разумные меры предосторожности. Я не был удивлен, что даже спустя годы мирной жизни клановый дом Сенджу все еще похож на крепость.
Забавно, как сразу он поверил мне. Впрочем, даже я не стану шутить подобными вещами, и даже если б это и был дурной образчик моего юмора, о таких вещах не говорят при дверях нараспашку. Даже не всерьёз.
А в следующую секунду у моего горла оказался меч. В рукаве он его, что ли, прятал? Не так чтоб вплотную, хватило хоть ума не устраивать представлений с пусканием крови – значит, это такое поощрение к откровенности.
- Откуда знаешь?.. - выдохнули мне в загривок.
- Оттуда, откуда тебе узнать не светит.
Мы с ним всегда недолюбливали друг друга, с первой же встречи. И после того, как на паре официальных мероприятий я прилюдно дал волю остроумию, неприязнь только усилилась. Язык у меня, что у скорпиона, впрочем, он оказался достойным противником, и мы разбежались, так и не выявив победителя, втайне вполне довольные друг другом. Но это вовсе не добавило нам дружеских чувств. Отнюдь.

Так чуют друг друга двое хищников общей породы, встретившись на одной тропе, особенно если это самцы.

Я мягко качнулся вперед, почти заваливаясь, на миг коснулся горлом прохладной стали и в следующее мгновение уже стоял к Тобираме лицом, а он с хрипом складывался пополам. Я, конечно, не Хъюга, но вполне способен вычислить болевые точки, особенно если наблюдаю за противником достаточно долгое время. Зря он затеял эту проверку на искренность. Десять сантиметров между клинком и глоткой – изрядный простор для маневра. Мне вполне хватит.
Я присел рядом с ним.
- У меня с утра были Советники. Сведения – от них. Предлагали мне помощь кланов, если вдруг начнутся волнения в Конохе. Понимаешь, что это значит? Вижу, понимаешь. Если не поторопишься, потеряешь все, глава клана. Что делать тут – ты знаешь. Когда закончишь, приходи в мой дом. Не в официальную резиденцию Учих. Тебя пропустят. И не вздумай дурить. Без меня ты не удержишь деревню и Сенджу.
- Зачем… тебе? – прохрипел, с трудом разгибаясь. Вынослив, однако, и быстро справляется с болью. Я хмыкнул.
- Возможно, я не люблю, когда меня недооценивают и считают удобной марионеткой,- я пожал плечами, - а возможно, меня не прельщает перспектива того, что однажды старейшины придут с таким же предложением к кому-то еще – когда я окажусь в плену.
Я поднялся. Посмотрел на часы на стене. Пару часов еще есть в запасе. Самое время наведаться в родной квартал.
- Я буду ждать, Сенджу. Надеюсь, ты не будешь глупцом.

Здесь и сейчас

Этот дом тоже остался прежним, хотя сад теперь стал больше и выглядел запущенным. Некому стало присматривать за ним? Впрочем, хозяин часто отсутствует дома. Отчего-то кажется, теперь он будет еще запущеннее…
Я устроился среди ветвей ближайшего дерева и приготовился ждать. В конце концов, я достаточно воспитан, чтобы не ломиться в чужой дом в отсутствие хозяев.

@темы: drama, слеш, джен, romance, лист, авторский, редкие пейринги

---

серафита | Ритуал

[серафита]

Название: Ритуал
Фэндом: Наруто
Автор:  серафита
Бета:  Kalahari
Пара/персонажи: братья Сенджу
Рейтинг: G
Жанр: романс, джен
Размер: драбблик
Дисклеймер: очевиден
Размещение: это подарок на ДР  Watari-san. Ну-уу, новорождённой можно)
Варнинг: намёки такие намёки)))). Ну и фетиш на Хашины патлы, ясен пень
Саммари: утро перед битвой в Долине Завершения
От автора: на заявку «Хаширама украдкой любуется улыбающимся Тобирамой, UST», + ещё одна заявочка). Курсивом — флэшбеки

Когда хмурый Хаширама отыскал его в кабинете и молча сунул в руки расчёску, поворачиваясь спиной, Тобирама только вздохнул. Пять утра на дворе, едва подсинённое — как чернилами капнули — небо только-только начало светлеть. Младший Сенджу, впрочем, уже часа два как не спал. И мог бы поспорить, что и брат безрезультатно проворочался полночи.
Хаширама опустился в кресло. Тобирама подступился вплотную, сгрёб тяжёлую копну в горсть. Добрая треть всё равно рассыпалась по плечам. Как он только сам с ними управляется?
Тобирама медленно пропустил братову гриву сквозь зубцы гребня. Волосы текли меж пальцев каштановой водой, тёплые, будто выкупанные в солнце, ощутимо тяжёлые. Удивительно просто, как Хаширама может держать голову прямо под этим весом.

— Знаешь, брат, а ты на бабу похож! — И ржёт по-идиотски.
— На себя посмотри! — Голос у Хаширамы возмущённый, но он никогда не умел отвечать колкостью на колкость, и прозвучало всё равно как-то обиженно.
— Така-аая девочка…
— Заткнись!
— Да мне на ярмарке все парни завидовать будут.
Тобираме в этом году исполняется тринадцать, и язык у него без костей.

Нидайме никогда не говорил этого вслух, но эти прикосновения, размеренные движения расчёски, притихший, послушно поворачивающий голову в нужную сторону брат всегда действовали на него странно успокаивающе, почти медитативно. Как сложный, давно выученный наизусть ритуал.

У Хаширамы тонкое, пустое лицо и взгляд, который в первое мгновение пугает Тобираму до смерти.
Ещё у него помятый, заляпанный темным, разрубленный в двух местах доспех, а волосы слиплись сосульками. Он стоит посреди комнаты, как будто не знает, что делать, и вид у него такой, словно он мучительно вспоминает, как и для чего вообще тут оказался. Над бадьёй с горячей водой поднимается пар, но Хаширама, кажется, и не собирается раздеваться.
Сегодня новый глава клана Сенджу впервые вывел своих людей на поле боя. Ему шестнадцать лет.
Тобирама проводит языком по сухим губам:
— Хаши… давай я помогу тебе вымыть голову?

Теперь Тобирама даже дышит в ритме своих движений, медленно и размеренно. Волосы — гладкие, текучие и послушные, и ложатся ровной безукоризненной волной.

— Я помню, как ты у меня появился, — у Хаширамы довольный, чуть слишком весёлый голос: на столе расположилась добрая дюжина бутылочек саке, и половина из них уже пуста.
— Да? — Тобирама реагирует довольно вяло: он валяется прямо на ковре, зарывшись пальцами в густой ворс, и всех его сил хватает только на то, чтобы держать глаза открытыми.
— Тебя принёс отец, — заявляет Хаширама. — Я тогда совсем мелкий был, но я помню.
Тобирама всё же опускает веки. Ну да, принёс. История известная. Двадцать лет назад Сенджу Ханзо явился домой с миссии и вместо денег и добычи отдал жене ребёнка, завёрнутого в собственный плащ. Говорят, Сенджу Кагаме не сказала ему ни слова, хотя зима выдалась невиданно холодная, бесснежная и мирная, неудачная для клана, а дома ждали свои голодные рты. И приёмыша тоже взяла молча, уложив его в колыбель рядом с собственным младшим сыном.
Все дети Кагаме умерли, кроме первенца и выкормленного ею подкидыша. До сих пор она оставалась единственной женщиной, которой Тобирама кланялся при встрече.
Хаширама хлопнулся на ковёр рядом с ним, лениво перекатился, уткнулся губами куда-то за ухо:
— Хорошо, что ты у меня завёлся… — дыхание у него было тёплым и пахло саке.
Тобирама, не глядя, вытянул руку, сгрёб за плечо, подтягивая поближе.
У Хаширамы завтра свадьба.
— И имя тебе придумал тоже я.
— Прибью.

Причёска у Хаширамы в полном порядке, осталось перетянуть ремешком, чтобы не мешалось и не лезло в глаза. Но Тобирама не спешит отодвигаться, водит гребнем по волосам, теперь уже ради чистого удовольствия. А Хаширама не торопится его останавливать. Он смотрит прямо перед собой, внимательным, напряжённым взглядом, и как будто даже не дышит. Словно то, что он видит, требует предельной сосредоточенности. Или же просто слишком редкое зрелище, чтобы его пропустить.
Тобирама не переспрашивает.
Мыть голову Хашираме давно помогает Мита, но с расчёской Хокаге по-прежнему подстерегает его…
— Всё. — Тобирама с неохотой отступает на шаг, напоследок легонько тронув седую прядь у виска, смотрит на результат.
— Хорошо. — Хаширама легко поднимается, по-прежнему стройный, как его пятнадцатилетний сын.
Уже выходя из кабинета, бросает взгляд на массивную серебряную вазу на подставке, как раз напротив кресла. Полированное серебро — отличное зеркало. Целых сорок минут, когда можно ни о чём не думать и смотреть.

У Тобирамы ямочки на щеках, и хотел бы знать Хаширама, скольким людям об этом известно.

@темы: джен, romance, лист, авторский

---

Mariam B.Blue | Спор.

[Mariam B. Blue]

Название : Спор
Автор: Mariam B. Blue
Бета: Навья Усладовна
Пейринг:Темари, Ино, Сакура, Саске, Темари/Шикамару, Наруто упоминается))
Рейтинг: PG - 13
Жанр:романс, юмор
Размер: мини
Статус: закончен
Дисклеймер: Все принадлежит Кишимото
Саммари: три девицы, не под окном, правда, и не пряли, но очень душевно посидели вечерком.



- Ино, ты ведешь себя невоспитанно!
- На себя посмотри! Я всего лишь задала вопрос. Шикамару – мой друг, почему бы мне не поинтересоваться…
- Вот именно потому, что он твой друг, закрой свой болтливый рот!
Темари усмехается, слушая перепалку куноичи Листа. Не то, чтобы ее задевали подобные намеки, чему там задевать-то, когда ничего нет. Но бесцеремонность девчонки из команды Нара…слегка напрягает.
- Вообще-то, не твое дело, - отвечает она с любезной улыбкой.
- Не обращай внимания, - извиняющимся тоном говорит Сакура, наклоняясь чуть ближе. – Ино – настоящая…блондинка. Извини нас, пожалуйста.
Темари понимающе кивает, в который раз задаваясь вопросом, какого черта она здесь делает. Не сказать, чтоб они были так уж дружны. Пожалуй, даже добрыми знакомыми не назовешь. И все же… Когда две заклятые подруги-соперницы, встретив ее у резиденции Хокаге, совершенно неожиданно позвали Темари с собой на «чашечку саке», она согласилась. И, конечно, тот факт, что ей не хотелось коротать вечер в одиночестве, потому что у одной ленивой задницы возникли неотложные дела, тут не при чем. В конце концов, у них только деловые отношения, касающиеся совместных мероприятий Листа и Песка.
Девушки привели ее в довольно тихое и уютное кафе. Устроившись в уголке, они заказали себе по слабоалкогольному коктейлю – других здесь не подавали.
Сначала разговор протекал довольно вяло – общих тем у них не слишком много. Поэтому куноичи обсуждали нейтральные темы, касающиеся обоих деревень, шиноби вообще и предстоящий экзамен, ради которого Темари и прибыла в Коноху. Но после третьего или четвертого коктейля, когда в крови плескалось достаточно алкоголя, Ино осмелела настолько, чтобы задать вопрос, не встречаются ли Темари и Нара Шикамару.
Получив недвусмысленный отпор, Ино не обижается. А тема плавно переходит на самый животрепещущий вопрос, к которому ни одна девушка остаться равнодушной не сможет. Даже если она и грозная куноичи.
К парням, естественно.
- Если что, Шикамару совершенно свободен, - замечает довольно бестактно Ино. – Мы с ним просто друзья.
- Спасибо за информацию, - саркастически произносит Темари, поняв, что обижаться или злиться на Ино бесполезно.
- Видишь ли, Ино боится, что ты ненароком заинтересуешься Саске, - хмыкает Сакура.
- Заткнись, лоб…Сакура! – мгновенно свирепеет Ино. Темари уже не обращает внимания – за последние полчаса девушки уже успели несколько раз поругаться. И столько же – помириться. Судя по всему, это их нормальное поведение. - Если кому и бояться, так это тебе! А я в себе уверена. Саске будет моим и точка!
- Мечтай, пока не получишь от меня приглашение на нашу с Саске свадьбу! – Сакура смеется зловещим смехом.
Темари скучает. Пусть Учиха и красив, как божество, ее он не интересует. И с кем Саске будет встречаться, Темари тоже безразлично.
- Я думаю, у вас обеих есть шансы, - примирительно говорит она. Так же, как и у доброй тысячи его деревенских фанаток, добавляет сестра Казекаге про себя.
- У меня больше! – самодовольно отвечает Ино. – Саске любит блондинок.
- С чего бы это? - грозно интересуется Сакура.
- Он как-то сказал, что сочетание синего с золотом очень красиво.
- И что?
- Ты дура? Синий с золотом – синеглазая блондинка!
- А у тебя глаза голубые! – торжествует Сакура. – Не катит!
- Синие, голубые, не принципиально! – отмахивается Ино.
Темари прикрывает зевок ладонью.
- Для Учихи, может, принципиально. – замечает она. – Не думала, что он такой разборчивый. Хотя ему, с его-то внешностью, простительно. Он и, правда, красавчик, каких еще поискать.
- А как он потрясающе целуется! – мечтательно закатывает глаза Ино.
Сакура издевательски хмыкает:
- Тебе-то откуда знать? Можно подумать, ты с ним целовалась!
- Можно подумать, тебе известно, с кем и когда он целуется, - парирует Ино насмешливо. – Сама-то…
Во взгляде Сакуры разгорается нехорошее подозрение.
- Скажи-ка, Ино, может, я чего-то не знаю? – сладенько интересуется она.
- А что, Учиха встречается с кем-нибудь? – спрашивает Темари, опасаясь очередных разборок заклятых подруг.
Обе куноичи синхронно вздыхают.
- Нет, ни с кем.
- Почему? – искренне недоумевает Темари. Неужели Учихе Саске сложно найти себе девушку в деревне, где чуть ли не каждая теряет сознание при виде последнего из великого клана?
Сакура делает глоток, с силой ставит бокал на стол, расплескивая коктейль.
- Он сказал, что его женой будет обычная девушка, ни в коем случае не связанная с шиноби, - говорит она с обидой.
- Да, - поддерживает Ино. – Он сказал, что ему нужна тихая, послушная и незаметная жена, которая не будет с ним спорить.
- Не думаю, что это так уж проблематично, - замечает Темари и усмехается про себя. Надо же, какое прилипчивое словечко. Стоит только пообщаться с Шикамару…
- Ну, пока он не нашел никого подходящего для себя, - фыркает Ино. – Так что у меня еще есть шанс.
Сакура громко смеется, откинувшись на стул.
- У тебя-то? Да Саске тебя отшил, я сама слышала!
Ино морщится.
- И вовсе не отшил.
- А как еще это назвать?
- Он сказал, что его это не интересует, – заявляет Ино, добавляет задумчиво: - Странно вообще. Как Саске тогда собирается найти себе жену?
Темари не сдерживает улыбку. Как правило, если человек заявляет, что его это не интересует – значит, не интересует именно с тобой. Впрочем, вслух она говорит другое:
- Ну, Учиха не последний парень в деревне. Разве нет больше никого интересного?
Подруги переглядываются.
- Саске – самый интересный, - убежденно отвечает Ино. – Кто еще?
Сакура слегка задумывается, не замечая, что опустила локоть прямо в разлитый напиток.
- Сай, – изрекает она.
- Слишком странный, - припечатывает Ино. – Хотя симпатичный, даже очень. Но это потому, что на Саске похож.
- Не похож! – тут же возражает Сакура. – Но ты права, он слишком … непонятный. Дальше… Шикамару?
- Слишком умный. Поэтому скучный. Он все знает наперед, - откровенничает Ино. – К тому же, он занят.
Она подмигивает Темари. Сакура только закатывает глаза, беззвучно шепча: «Дура!»
Темари не остается в долгу.
- Чоджи?
- Хороший напарник, - чуть ли не с вызовом говорит Ино. – Но слишком… слишком…
Годами выработанный рефлекс не позволяет ей сказать запретное слово, поэтому она неуклюже заканчивает:
- …нестандартный. Да, именно так.
- Соглашусь, - одобряет Сакура. – Киба? По-моему, он симпатичный.
- Когда молчит! – фыркает Ино. – Есть в нем что-то такое… Необузданное. Вы понимаете, о чем я?
Она многозначительно улыбается. Темари понимает, что они все уже слегка перебрали. Но – то ли алкоголь действует, то ли еще что – ей становится по-настоящему интересно.
Сакура кивает, попутно пытаясь оттереть руку от липкой жидкости.
- А я о чем? Но он диковат, не находишь? Слишком шумный.
Слишком простой, думает про себя Темари. Ни тебе трагического детства, ни брутальной молчаливости, которая так нравится девушкам. Шикамару, конечно, тоже этим похвастаться не может. Он из породы тех гордых птиц, которые не летят, пока их не пнешь хорошенько. Он взбесил ее при первой встрече, да и при последующих тоже, если честно. Но с ним определенно не скучно, что бы там не утверждала Ино. Сестра Казекаге уже не помнит, когда общение с Нара стало попадать в разряд интересных. Но, было время, когда ее искренне раздражало, что Шикамару стремится проводить с ней как можно больше времени, мотивируя разрешением деловых вопросов. И вот, стоило только Темари начать получать удовольствие от этих встреч, как Нара резко сократил все неслужебные контакты. Нет, в самом деле, как же он ее бесит!
Ино хихикает, чувствуется, что она пьяна уже даже не слегка.
- Шино? – говорит она, и Сакура подхватывает смех.
Темари требуется некоторое время, чтобы сообразить, о ком идет речь. Странного парня в очках из известного клана она видела только издалека, лично не общалась.
- Ну, возможно, он и красавчик, - замечает Сакура, - но пока это не подтверждено. Кто-нибудь видел его лицо?
- Надо спросить у Хинаты, она столько времени с ним в команде, не может быть, чтобы она не знала! – восклицает Ино.
- Она не скажет, - утверждает Сакура, в голосе проскальзывает легкая нотка неприязни, не оставшаяся незамеченной посланницей Суны. Любопытно.
- Даже если Шино и красив, как бог, - заявляет Ино, - эти жуки… Брр! Представляешь, вы с ним целуетесь, и тут ты чувствуешь, как жук забирается тебе в рот и ползет там… Ужас!
Девушек синхронно передергивает, даже Темари согласна, что перспектива неприятная. Хотя, надо полагать, Абураме достаточно хорошо контролируют насекомых, чтоб не допустить такую ситуацию. Но одна только возможность подобного… напрягает, несомненно.
- Кто там у нас еще? – бормочет вошедшая во вкус Сакура.
- Хьюга Неджи? – предлагает Темари. – Он красавчик, разве нет?
Ино восхищенно причмокивает.
- Да-а, он хорош, - тянет она, - такой аристократичный! Но совершенно не сексуальный.
Темари чуть не давится очередным глотком напитка, вспоминая длинноволосого красавца с безупречными манерами. Что значит – не сексуальный?!
Сакура задумчиво мешает соломинкой в своем бокале.
- Холодный какой-то, - изрекает она негромко. – Бесстрастный.
- Вот-вот, - поддерживает Ино, многозначительно поднимая указательный палец вверх. – Без – страстный! Что-то я не заметила, чтобы он интересовался девушками. Кажется, для Неджи любовь просто мелочь, не стоящая внимания. Он вообще влюблялся когда-нибудь? Я не замечала.
Темари с трудом удерживается от комментария. Она могла бы просветить Ино насчет страсти Неджи, но это было бы нечестно. Если Ино, которую Шикамару как-то в сердцах назвал главной сплетницей Конохи, чего-то не знает, Темари вовсе не собирается быть тем, кто даст ей необходимую информацию. Хотя в скобках стоит заметить, что у гениев мысли сходятся. Неджи тоже предпочитает синий с золотом.
Сакура подпирает явно потяжелевшую голову рукой.
- Нет, Неджи не вариант. – бормочет она. – Хотя тебе бы стоило попытаться…
- Ты спятила? – возмущается Ино. – Оставить тебе Саске? Размечталась! К тому же, Тен-Тен меня закопает.
- Она влюблена в Хьюгу? Не знала…
- Ну, должна, по крайней мере, - менее уверенно говорит Ино. – Они же в одной команде. Кстати, тебе самой стоило бы уже давно обратить внимание на одного своего обожателя.
Темари уверена, что знает имя, но Ино опровергает ее представления.
- Я о Ли говорю.
Сакура резко выпрямляется.
- Не трожь Ли-куна! Он хороший человек.
Ино долго смотрит на нее, глумливо приподняв бровь.
- Да, похоже, я погорячилась, - признает она. – Ли и так досталось, зачем ему еще ты?
Темари, не сдержавшись, фыркает. Определенно, забавные у них отношения. Она отвлекается от перебранки заклятых подруг, в которую немедленно превратился разговор. Потягивая горьковатый коктейль – хватит, кстати, пить – Темари размышляет о том, что, как ни странно, в разговоре не прозвучало ни разу одно имя, хотя можно было предположить, что обойтись без него невозможно. Куноичи же ведут себя так, словно этого человека не существует.
Темари усмехается. Забавно, с парнями все по-другому. Во всяком случае, их разговоры на любые темы неизменно сводятся к Наруто. Она подметила это недавно, а ее собеседники и вообще, похоже, не осознавали. Даже Шикамару, и тот… Наруто то, Наруто се, Наруто, Наруто, Нарутонарутонаруто. Пожалуй, она могла бы немного взревновать, если бы хоть чуть-чуть была влюблена в Шикамару. Темари думает, что пьяна, раз вообще допустила такую мысль. Разумеется, она не влюблена в Нара, даже чуть-чуть. Он нравится ей, даже можно сказать, что сестра Гаары находит Шикамару симпатичным. Но тсс, ни кому ни слова! Она возвращается к собеседницам.
Они не подрались, к счастью, хотя и были близки к этому. Сейчас сидят, уткнувшись в свои бокалы, старательно дуясь друг на друга.
- Вы не всех перебрали, - замечает Темари, чтоб разрядить обстановку.
- Всех, - отзывается Ино немного резковато.
Темари качает головой.
- Про Наруто забыли.
Подруги недоуменно переглядываются, забыв, что не замечают друг друга.
- Наруто? – слегка морщит нос Ино.
- При чем здесь Наруто? – пожимает плечами Сакура.
- Ну, мы же о парнях говорим, - начинает раздражаться Темари. – Разве Наруто не парень?
- И что? – меланхолично замечает Ино. – Разве мы не пришли к выводу, что с Саске никто не сравнится? Он единственный на кого стоит обратить внимание. Все остальные тоже неплохи, но Саске…
Она мечтательно закатывает глаза, прижимая руки к груди.
- Наруто – мой друг, - решительно заявляет Сакура, - и я его люблю. Он… невероятный. Но…
- Наруто классный, - поддерживает ее Ино. – Но… За исключением Хинаты, я не встречала девушек, которые находили бы его привлекательным. А Хината всегда была странной.
Темари невольно приподнимает брови от удивления. Не то чтобы она считала Наруто потрясающим красавцем, но весьма привлекательным парнем, по крайней мере. Есть в нем что-то такое, Темари признала давно, правда, постичь природу этого «чего-то» пока не удалось.
Сакура кивает, подтверждая сказанное.
- Не знаю, как другие, - дипломатично замечает Темари, - лично я считаю, что у Наруто есть на что глаз положить.
Ино с удивлением взирает на нее из своего угла. Сакура скептически хмыкает.
- Что, например?
- У него самая красивая задница, которую я видела, - признается Темари. – Серьезно.
- Шутишь? – открывает рот Ино.
Сакура мотает головой, на щеках легкий румянец.
- Нет, ну а что? – довольно откидывается назад Темари. – Раз уж мы подняли эту тему.
- У Наруто? – не верит Ино.
- Я столько времени провела с ним, но что-то ни разу не замечала, - ехидничает Сакура.
- Просто вы не обращали внимания, – Темари доверительно наклоняется вперед. – Готова повторить, между нами, девочками: у Наруто самая офигенная задница среди парней. Аппетитный, круглый, упругий зад. Просто конфетка!
И она ни капли не лукавит. Еще когда Наруто с командой был в Суне, Темари, несмотря ни на что, обратила внимание на эту часть тела Узумаки. Возможно, дело было в штанах, немного маловатых Наруто, и оттого туго обтянувших его филейную часть, или ракурс хороший попался, но сестре Казекаге понравилось увиденное. А легкое его покачивание бедрами при ходьбе, или когда Наруто просто переносил вес с одной ноги на другую, завораживало, доставляя чисто эстетическое удовольствие. Темари даже не считала себя извращенкой, наблюдая за Наруто. Почему она должна стесняться того, что ей нравятся красивые мужские задницы?
- У Наруто красивая задница? – восклицает Ино. – Да я скорее признаюсь в любви Акамару, чем поверю в это!
- Твое дело, - пожимает плечами Темари.
- Темари-сан наверняка пошутила, - примирительно говорит Сакура.
Что-о?!


Определенно, алкоголь – зло.
А слабоалкогольные коктейли коварная штука. Эффект от них появляется не сразу, а потом уже поздно. Вот если бы она незаметно не напилась, сама того не желая, смогла бы удержаться. Если бы Сакура промолчала, спор сошел бы на нет. Но Сакура не промолчала, а Темари зацепило. И понесло. Впрочем, не ее одну. Сейчас уже не понять, кому из них пришла светлая идея разрешить спор на практике.
Но когда девушки вываливаются из кафе, маршрут уже известен.
Теплый вечер ложится на Коноху, такой не похожий на вечер в родной Суне. Прохожих на улице много, девушки изо всех сил пытаются выглядеть нормально.
- Вот сейчас и посмотрим, - шипит Ино уголком рта, - я выиграю.
Темари, слегка протрезвевшей на свежем воздухе, мысль разрешить спор прямо сейчас уже не кажется такой уж блестящей.
- Наруто сегодня с миссии вернулся, он должен быть дома, - тянет Сакура, держась за подругу, чтобы не спотыкаться. – Он нам не откажет.
- Вообще-то, это не очень вежливо, - возражает Темари. – Уже поздно. Может, завтра?
- Ни в коем случае!
- Но Наруто может обидится.
- Но мы же не будет ему говорить, что пришли посмотреть на его задницу, – втолковывает Ино, - просто поболтаем, а пока мы будем разговаривать, надо успеть рассмотреть.
- Я буду судить объективно! – клятвенно заверяет Сакура. – Итак, решено.
Она останавливается, заставляя остальных последовать за ней.
- Итак, - важно повторяет она. – Темари-сан утверждает, что у Наруто самая красивая задница, Яманако Ино утверждает, что – нет. Если выигрывает Темари-сан, Ино прилюдно признается в любви Акамару. Если выигрывает Ино, Темари-сан должна будет поцеловать Шикамару. Так?
Ино кивает довольно, а Темари бормочет что-то вроде: «Дурацкое желание!»
- Кстати, я не уверена в объективности судьи, - произносит Темари обвиняюще.
Сакура спешит развеять подозрения:
- Красивая задница есть красивая задница, что тут сложного?
Подруги подхватывают Темари с двух сторон, решительно увлекая вперед.



С грехом пополам они добираются наконец до квартиры Наруто, не растеряв по пути энтузиазма, как ни странно.
Сакура решительно стучит в дверь. После минутного ожидания становится ясно, что открывать им не собираются.
- Наруто! – возмущенно кричит Сакура. – Я знаю, что ты дома! Лучше открой!
Темари аж вздрагивает от ее вопля. Ино хихикает, прислоняясь к стене. Еще один такой вопль, и, возможно, нервы соседей не выдержат.
- Кажется, его нет дома.
- Да дома он, куда ему деться? – отвечает Сакура. – Ну, все, сам напросился!
Она разминает пальцы и резко замахивается, собираясь высадить дверь. Темари набирает воздуха в грудь и… выдыхает.
Дверь открывается. Стоящий за ней спасается только благодаря рефлексам шиноби, успев перехватить кулак Сакуры у самого лица.
- Саске! – тоненьким голоском вскрикивает Сакура, поняв, кому она чуть не сломала нос.
Ино отлепляется от стены. Темари думает, что глаза девицы опасно близки к появлению сердечек. Впрочем, и она сама получает невольное удовольствие от созерцания ладной фигуры Учихи.
Саске выглядит как-то непривычно. Темари не сразу и соображает, что он одет по-домашнему, в простую футболку и обычные темные штаны. Волосы слегка растрепаны, отчего вид Учихи смягчается.
Только видимость. Вообще-то Саске в ярости.
- Что-то срочное? – цедит он, не утруждая себя приветствием.
- А…мы…шли вот… и зашли…да… – лепечет Сакура, видимо, неожиданная встреча выбила ее из колеи. Или, вернее, все мозги выбила, досадует Темари и решает взять дело в свои руки.
- Наруто дома? Мы к нему.
Саске пару секунд изучает ее непроницаемым взглядом, не делая никаких движений, которые можно истолковать как приглашение.
- Дома, разумеется, - отвечает, наконец, он неохотно. – Он спит. Так что если ничего срочного, лучше бы вам зайти попозже.
- Нам бы сейчас. – Темари не понимает, что на нее нашло. Но сопротивление Учихи раздражает. – Нам нужен Наруто.
Взгляд Саске становится очень тяжелым.
- Наруто недавно вернулся с миссии. Устал, – поясняет он, как душевнобольным.
Темари оглядывается на подруг и понимает, что помощи от них не дождется. Девушки, судя по всему, пребывают в прострации, пялясь на Учиху, как кролики на удава. Их даже не взволновал вопрос, какого черта сам Саске делает у Наруто, если тот спит.
- Зачем вам нужен Наруто? – Саске даже не скрывает подозрения в голосе.
- Задница! – выпаливает Ино, глядя на него влюбленными глазами.
Темари начинает душить истерический смех.
Саске аккуратно и бесшумно закрывает дверь, выходя в коридор.
- Мне послышалось, ты сказала…
- Задница, Учиха, она сказала: «Задница», - грубовато вмешивается Темари, боясь, что Саске их неправильно поймет. – Все дело в дурацком споре. Видишь ли, мы с Ино поспорили, а Сакура взялась нас рассудить.
Саске рассматривает их поочередно, как уродцев в банке в лаборатории Орочимару.
- А Наруто при чем?
- Задница, - пищит снова Ино, похоже, растеряв все слова, кроме этого. Сакура бормочет что-то невнятное, пытаясь слиться с окружающим.
Саске гневно сводит брови на переносице.
- Да вы пьяны! – с отвращением делает вывод он.
Миссия увенчалась позором, пора убираться, думает Темари. Объяснять Учихе суть спора - просто самоубийство.
- Мы уже уходим, - быстро выговаривает она. И тут, как по команде, выступает Сакура.
Видимо, алкоголь все же придал ей смелости, или разбудил в ней дремавшую до поры до времени Ино, или Сакуру наконец-то развезло, но она вешается на плечо Саске, с пьяным мурлыканьем в ухо:
- Видишь ли, Наруто и есть спор… Темари-сан сказала, что у него самая красивая задница, а Ино сказала, что это не так… поэтому мы решили придти и решить спор миром. Разве это не смешно? Нам надо сделать это незаметно…потому что я об…об… честный судья… и выпили мы совсем чуть-чуть…Не ругайся, Саске…
Она прижимается щекой к его плечу. Темари кажется, их всех сейчас хватит удар. А Сакуру так даже два. Хотя… не будет же Учиха применять силу к девушке?
Саске отстраняется, не слишком бережно, надо сказать. Взгляд его падает на Темари, и та мечтает оказаться в любом другом месте, как можно дальше отсюда. Он делает шаг вперед, практически вплотную к Темари, заставляя ее нервничать.
- Поспорили, значит. О заднице Наруто. – говорит Саске тихо. – Как интересно.
Впрочем, на заинтересованного он совершенно не похож.
- Дурацкая шутка, - улыбается Темари в ответ, хотя ни хрена не смешно. – Что взять с пьяных баб? Не принимай все серьезно, пожалуйста.
Саске коротко усмехается.
- А кто сказал, что я принимаю?
Он слегка наклоняется вперед, чтобы прошептать Темари пару слов на ухо. Разворачивается и уходит, бросив через плечо:
- Поспорили они. Ну-ну.
Темари некоторое время стоит, не в силах пошевелиться. Да уж, Учиха может быть впечатляющим.
- Полный провал, - наконец констатирует сестра Гаары, отмирая.


Фонарь рядом с входом в гостиницу, где остановилась Темари, бесконечно атакуют ночные мотыльки.
Темари радуется, что на улице сейчас никого нет, значит, никто не увидит, в каком виде она возвращается. Вернее, они возвращаются. Как так получилось, что они, с двумя бутылками горячительного, бредут в ее номер продолжить банкет, Темари не понимает. Но ничего против не имеет, как ни странно. Может быть, раз в жизни стоит позволить себе расслабиться на всю катушку, забыв о своем официальном положении. К тому же, приходит к выводу Темари, Сакура и Ино не такая уж плохая компания, когда говорят не о Саске.
- Ты проиграла, - довольно говорит Ино.
Возможно, Темари поторопилась с выводами.
- С чего бы? Наруто мы не так и не увидели, так что спор не завершен.
- Может, хватит, а? – встревает Сакура, все еще не отошедшая от недавнего позора, когда Саске видел ее пьяной. – Давайте так - вы обе проиграли.
- Э? – одновременно возмущаются Темари и Ино. – А почему не обе выиграли?
- Потому что это дурацкий спор! – отрезает Сакура. – Так что, это вам в наказание.
- Ты тоже участвовала! – гневно вопит Ино. – Так нечестно!
- Честно!
Темари прерывает начавшуюся разборку встречным предложением:
- Сакура права, по сути, - признает она. – Мы повели себя не очень…не очень. Но и Сакура поддержала нас.
- Я напилась, - угрюмо бурчит Сакура.
- Эй, - восклицает Ино, - я с радостью признаюсь в любви Акамару, если ты пригласишь Ли на свидание!
- Это не равноценный обмен! – возмущается Сакура. – Акамару и я признаюсь без проблем. Давай ты поцелуешь Чоджи, а я – Акамару.
- Да что ты говоришь!
Темари возводит глаза к ночному небу, желая повернуть время вспять.
- Стой! – внезапно шипит Ино. – Кого я вижу! Сейчас кому-то придется выполнять свой проигрыш…
Темари с изумлением видит, как из дверей гостиницы выходит Шикамару. Определенно, алкоголь делает из нее дуру, иначе с чего бы у нее так загорелись щеки?
Ино хихикает.
- Давайте, Темари-сан, вы обещали.
- В случае проигрыша, - огрызается Темари.
- Мы только что решили, что проиграли все, - невинным голоском добавляет Сакура.
Темари с колотящимся сердцем смотрит на приближающегося парня.
- Ладно, - ухмыляется она, невольно облизывая губы. – Но за это я сама придумаю желание вам обеим.
- Мы согласны! – чуть ли не хором заявляют куноичи, слегка подталкивая ее в спину.
- Добрый вечер! – здоровается Шикамару, пряча удивление от столь странной компании. – Сакура, Ино! Темари.
- Не ожидала тебя увидеть. Ты же вроде бы занят сегодня?
- У нас осталась пара нерешенных вопросов, - спокойно отвечает Шикамару, но Темари почему-то уверена, что он смущен. Кажется, она может читать его мысли, не напрягаясь. Вот сейчас, например, под пристальным взглядом трех пар глаз, Шикамару мечтает провалиться сквозь землю, а еще лучше, никогда не рождаться, настолько все его напрягает.
- Да, - мурлыкает Темари, - кое-что нужно прояснить.
Она делает шаг вперед, за шею притягивая к себе не успевшего испугаться Шикамару и властно целует.
Оказывается, на самом деле, ей давно хотелось сделать именно это.
Оказывается, Шикамару тоже хочется именно этого.
Потому что, отстранившись на секунду, чтобы пробормотать что-то невнятное, но очень неприличное, он целует Темари сам.
За спиной слышится изумленный вздох. Темари даже рада, что их видят. Теперь, при свидетелях, Нара не посмеет идти на попятный.
- Идем, - шипит Сакура, дергая Ино за руку. – Похоже, напиваться мы будем вдвоем.
Темари с довольным вздохом кладет голову на плечо Шикамару. Похоже, победила все-таки она. Вспоминается еще шепот Учихи:
Ты выиграла.
Так что Темари победила дважды. Хотя Ино и Сакуре знать об этом совсем необязательно.
К тому же, ей еще надо придумать для них желания.

@темы: песок, драбблы, humour, гет, romance, лист, авторский

---

серафита | Дыхание

[серафита]

Название: Дыхание
Фэндом: Наруто
Автор:  серафита
Бета:  Kalahari
Персонажи/пейринги: Наруто/Сакура, Саске/Сакура, Наруто/Итачи
Рейтинг: PG-13
Жанр: недоангст, романс
Размер: драббл
Дисклеймер: Кишимото
Размещение: только  ryukavai
Варнинг: ООС, АУ
От автора: Кратенькое авторское предисловие. У меня странное отношение к этому фику. Как к нелюбимому ребёнку. Я искренне ненавижу люблю все три заявленных в шапке пейринга, равно как и АУ, однако же писано было под заказ, а хозяин — барин. Что не мешает время от времени, с периодичностью в пару месяцев, забредать ко мне на дневник разным личностям в поисках именно этого фика. Так что таким образом я пытаюсь избавиться от случайных забреданцев: пусть уж на сообществе читают. До этого он лежал только у меня и девушки, которой посвящался.
Ну и не выходит у меня любовного треугольника с братцами, не выходит!

<

b>Я пытаюсь разучиться дышать
Чтоб тебе хоть на минуту отдать
Того газа, что не умели ценить
Но ты спишь и не знаешь
Что над нами - километры воды
Что над нами бьют хвостами киты
И кислорода не хватит на двоих
Я лежу в темноте

Слушая наше дыхание
Я слушаю наше дыхание
Я раньше и не думал, что у нас
На двоих с тобой одно лишь дыхание

Наутилус Помпилиус, "Дыхание"

Наруто сидел на подоконнике и рассматривал в темном стекле свое лицо.
Светловолосый парень из застеколья смотрел на него выцветшим синим взглядом. У того, другого, Наруто были обкусанные бледные губы и больные глаза. Ничего похожего на его обычное отражение.
В конце концов, вполне возможно, что именно этот другой и был настоящим.
Из крана на кухне капала вода. Кап-кап. Странно неуместный и раздражающе громкий звук. Возможно, из-за того, что обычно этого капанья слышно не было. В квартире, которую они с Саске снимали на двоих, редко бывало шумно, но всегда – уютно…
Мысль оборвалась прежде, чем он успел додумать ее до конца.
Слушать это «кап-кап» в конце концов стало невыносимо, и Наруто сбежал в комнату. Легче, впрочем, не стало: здесь оглушающе тикали часы.
На каминной полке (сам камин был декоративным, закрытым большим стеклянным экраном, но полка – вполне настоящей) стояло фото в простой пластмассовой рамке: двое подростков, один темноволосый и смешно серьезный, с такими темными глазами, что не рассмотреть зрачка, второй загорелый и гибкий, с улыбкой от уха до уха, вместе на палубе старого рыболовного судна. На борту еще можно было рассмотреть облупленную краску, складывающуюся в часть надписи «Конс…». Наруто знал, что полностью название звучало как «Консуэла» - дед когда-то назвал свое судно в честь жены-иностранки, то ли пятой, то ли шестой по счету. Они с Саске гостили у Джирайи, когда обоим было по пятнадцать, и в то лето там же праздновали день рождения Саске.
Оба из обеспеченных и уважаемых семей, оба привыкшие получать все, что хотелось, тем не менее, ровней они не были. Сколько бы денег ни заработал Намикадзе, как бы высоко ни взлетел, ему никогда не давали забыть, что он выскочка, счастливчик, которому удалось пробиться в высшее общество благодаря удачной женитьбе и таланту. Сам он, впрочем, нисколько не комплексовал, относясь к этому с долей здорового юмора, а брак его оказался исключительно удачным.
Саске был совсем другое дело. Учихи по праву считались одним из родовитейших и старейших семейств, и денег у них было достаточно, чтобы не считать их в чужих карманах. Они были спесивы, высокомерны и замкнуты, что автоматически сужало круг знакомств. Но младший сын главы семьи был особым случаем.
Саске с детства был «трудным». Обладая блестящими способностями, выросший в семье, способной позволить себе лучших репетиторов, он пошел в обычную школу – престижную, с хорошей репутацией, но и близко не того уровня, к которому привыкли Учихи. Саске был неуправляем, вспыльчив, груб, и с ним не мог совладать никто. Даже его отцу в конце концов пришлось признать поражение и предоставить младшего сына самому себе.
Тем удивительнее была их с Наруто дружба.
Наруто, кажется, был единственным человеком, которого не отталкивал и не смущал тяжелый нрав Учихи. Грубость он благополучно пропускал мимо ушей, а болтал за двоих, не требуя от Саске ничего, кроме роли благодарного слушателя. Этого оказалось достаточно, чтобы поладить. Фугаку, кажется, даже вздохнул с облегчением.
Учиха-младший частенько гостил у Намикадзе и при этом вел себя как образцовый ребенок из хорошей семьи, так что родители Наруто искренне не понимали реакции его отца на предложение оставлять Саске пожить у них время от времени. Наруто был единственным ребенком в семье и его родители радовались, что теперь у него появилась компания, Саске же умел вести себя как сущий ангел… если хотел этого.

После учебы они поступили в один и тот же колледж и стали снимать одну квартиру на двоих. Не то чтобы жилплощадь была проблемой, просто обоим захотелось самостоятельности и настоящей студенческой жизни, а жить вместе было веселей.
Изредка Наруто задумывался, как мало он знает о своем друге… и как много. Он был прекрасно осведомлен о том, что на клубнику у Саске жуткая аллергия, что он предпочитает зубную пасту с ментоловым вкусом и болеет за команду «Рейнджеры», но при этом понятия не имел, чем жил Учиха в своей семье. Он знал, что его мать умерла, когда ему было восемь, что его отец женился во второй раз и что у Саске есть старший брат, о котором он говорил мало и неохотно. С Учихой Фугаку Наруто виделся мельком пару раз.

- Влюбиться означает дышать за кого-то! - восклицала когда-то Яманака Ино — не в меру романтичная одноклассница Узумаки и Учихи, на что последний только пренебрежительно фыркал.
На втором курсе Наруто признался Саске, что влюблен. Его избранницей стала третьекурсница Харуно Сакура, двумя годами старше их.
Целых полгода Наруто набирался смелости, чтобы пригласить Сакуру на свидание. Саске, который менял девушек как перчатки, откровенно не понимал увлечения Узумаки и в открытую зубоскалил. Наруто благополучно пропускал насмешки мимо ушей и продолжал вылавливать взглядом в толпе студенток тонкую фигурку и палево-розовые волосы.
В день, когда Сакура согласилась сходить с ним в кафе, Наруто купил связку разноцветных воздушных шариков и отправился в парк отпускать их в небо по одному. Прохожие недоуменно оглядывались на парня с невозможно синими глазами и шальной улыбкой на все лицо.
Следующие три месяца слились для Наруто в один сплошной цветной, шумный и яркий калейдоскоп. Так бывает, когда ребенком попадаешь на ярмарку, как полагается – с фейерверком, аттракционом, жонглерами и обязательно сладкой ватой. Тем более, что Саске в конце концов поладил с Сакурой и даже придерживал при ней свой ядовитый язык. Наруто был счастлив.
До вчерашнего дня. Узумаки получил сообщение из дома, что деду внезапно стало плохо, собирался было вылететь первым рейсом, но Минато убедил его не торопиться. В результате Наруто весь вечер проторчал у телефона, пока в одиннадцатом часу не позвонил отец из больницы и не сообщил, что был обычный гипертонический криз и состояние нормализовалось (сердито добавив, что Джирайе пора бы уж поумерить свои аппетиты к женскому полу, если он собирается дожить до правнуков). Наруто только рассмеялся, чувствуя, как от нахлынувшего облегчения кружится голова. Положив трубку, он задумался, что делать дальше. На вечеринку к Кибе он безнадежно опаздывал и сам настоял на том, чтобы Саске и Сакура пошли туда одни. Однако сидеть дома в одиночестве после всех этих часов, наполненных ожиданием, не хотелось, а гулянки у Инудзуки никогда не заканчивались раньше утра…

Они были там вдвоем, на диванчике в углу под декоративной пальмой, и даже не особенно трудились скрываться. Розовые волосы Сакуры отливали алым при неверном освещении, и Наруто не понадобилось много времени, чтобы узнать парня, с которым она была.
Как он выбрался из дома, Наруто не помнил. Просто вдруг в лицо ударила струя свежего воздуха, и он оказался на террасе у бассейна, задыхаясь и дрожа.
Кто-то шевельнулся совсем рядом, и Наруто вздрогнул, увидев в двух шагах от себя огонек зажженной сигареты, светящийся алым в темноте.
- Слушай, Узумаки… Хорошо, что ты увидел это. Я говорил им, что они должны сказать тебе, но Учиха меня послал и велел не вмешиваться не в свое дело, а Сакура, ну… она, похоже, вообще никого не слушает в последнее время, кроме него. Наруто?
- Да, - тупо сказал он. - Спасибо, Киба.
В себя Наруто пришел только на лестничной площадке. Кажется, он взял такси, потому что определенно не смог бы вести машину в таком состоянии.
И вот теперь он стоял перед каминной полкой фальшивого камина, в котором невозможно развести огонь, и пялился на старую фотографию. Была ли их с Саске дружба таким же фальшивым камином?
То, что выглядит, как настоящее, воспринимается, как настоящее, но никогда не сможет функционировать, как настоящее.
В дверь позвонили. Наруто не шевельнулся, продолжая смотреть перед собой. Заунывные трели дверного звонка гулким эхом отдавались в квартире.
это не мог быть никто из них: у Саске были ключи, и у Сакуры тоже
Он вздрогнул от боли, осознав, как сильно хотел, чтобы это были они. Чтобы они приехали сюда следом за ним и все объяснили бы ему, каким-то образом убедили в ошибке, придумали другое объяснение той сцене…
помимо того, что оба они предали тебя
На девятнадцатом звонке неизвестный визитер, видимо, сдался.
Наруто продолжал слушать пустую квартиру.
Кап-кап. Тик-так.
Узумаки развернулся и решительно направился к дверям, прихватив куртку. Если он останется в этой пустоте еще хотя бы на пять минут, он сойдет с ума.
Коридор освещала одна-единственная тусклая лампочка, еще одна мерцала над створками лифта. У них, спиной к Наруто, стоял какой-то парень в черной кожаной куртке, с хвостом черных волос через плечо. Узумаки ускорил шаг. Двери лифта медленно поползли в стороны. В последний момент черноволосый незнакомец придержал их, и Наруто успел заскочить. Узумаки кивнул в знак благодарности, в ответ парень едва заметно дернул плечом.
Лифт дернулся и медленно пополз вниз.
Наруто смотрел на ряд мерцающих цифр перед собой, мысленно считая этажи.
И едва успел выставить перед собой руки, когда лифт внезапно затрясся, натужно скрипнул и остановился. Свет погас и почти сразу же зажегся вновь, желтый и режущий глаз. Наруто удержался на ногах и недоуменно заморгал.
Черт подери, его жизнь полетела ко всем чертям в течении одного вечера, и закончилось все тем, что он застрял в лифте в собственном доме, благо хоть не в одиночестве! Наруто не знал, рассмеяться ли ему или расплакаться.
И услышал, как судорожно, резко вздохнул стоящий рядом парень.
- Как вы полагаете, это надолго?
У товарища по несчастью оказался низкий, чуть глуховатый голос.
- Не думаю, - помедлив, отозвался Наруто, - кто-то должен заметить, что лифт неисправен…
Кто-то. В третьем часу ночи, в доме, где даже не было консьержа.
Похоже, список сегодняшних катастроф еще не исчерпался.
- Возможно, это затянется на несколько часов.
Минут десять они простояли в молчании. Наруто напряженно прислушивался в надежде, что лифт все-таки сдвинется с места, или кто-нибудь выйдет в холл и тогда можно будет позвать на помощь. Незнакомец вел себя очень тихо.
Движение привлекло внимание Наруто, и, обернувшись, он увидел, что парень снял с себя куртку, аккуратно свернул ее и положил на пол, а затем уселся сверху.
- Вряд ли мы сможем провести эти несколько часов на ногах, - поймав взгляд Наруто, сказал он.
Поколебавшись, Узумаки потянул с плеч свою собственную косуху. Почти бросив ее на пол, Наруто обессилено сполз по стене вниз. Силы вдруг покинули его. Словно тот стержень, что поддерживал его все эти часы, дал трещину. Все это: многочасовое ожидание вестей у телефона, сцена на вечеринке, разговор с Кибой и одиночество в пустой квартире навалилось на него разом.
- Вам нехорошо?
замечательно, не считая того, что моя жизнь полетела к черту
- Мне отлично, - грубо отрезал Наруто.
Воцарилась тишина. Наруто почувствовал неловкость. Этот человек наверняка не имел в виду ничего дурного и всего лишь проявлял обычную вежливость. Беда была в том, что сейчас у Наруто не оставалось сил, чтобы проявлять ответную любезность. Он был абсолютно выжат.
- Вы ведь не живете здесь? То есть в этом доме?
Вопрос вырвался неожиданно даже для него самого.
- Нет, - охотно откликнулся его собеседник, - у меня здесь живет брат. Мы не виделись довольно давно, и… вот. Попытка родственного визита не удалась с самого начала.
- Разве вы не предупредили о своем приезде заранее?
Наруто и сам не знал, зачем начал расспрашивать. Наверное, ему хотелось сгладить свою грубость, и говорить ни о чем было лучше, чем сидеть в молчании.
вспоминать о тех двоих
Он достаточно времени провел в тишине в квартире.
- Полагаю, если бы я предупредил заранее, он бы сбежал из дома, или из города, или с планеты. У нас… сложные отношения. Впрочем, даже так я все равно его не застал.
- Вы поссорились?
Наруто шевельнулся, разминая затекшую спину, устраиваясь поудобнее.
- Думаю, мы недостаточно хорошо знали друг друга для дружбы или ссор, - спокойно ответил парень. - Мы не слишком много общались детьми.
- А для вражды? - хмыкнул Наруто.
- О, вполне достаточно. Для этого ведь вовсе не обязательно знать друг друга. Наоборот, чем меньше знаешь, тем легче.
И добавил, поймав напряженный взгляд Узумаки:
- Легче ненавидеть.
- Любопытные у вас в семье отношения.
- Любопытные, - согласился парень, - Итачи.
Наруто вскинул глаза.
- Меня так зовут. Итачи. И давай, наверное, на «ты».
- Наруто.
Итачи кивнул:
- А что здесь делаешь ты? Тоже ищешь давно потерянных родственников?
- А как же, - в тон отозвался Узумаки, - тетушку-миллионершу.
Итачи тихо рассмеялся, и Наруто, неожиданно для себя, фыркнул в ответ. Как ни странно, разговор действительно отвлекал.
Узумаки уперся затылком в стену лифта.
- Я пытаюсь сбежать. Из квартиры, из города, с планеты.
- К тебе тоже приезжает старший брат? – шутливо спросил Итачи.
- Ко мне ночевать должен заявиться мой лучший друг, который сегодня трахал мою девушку. К нам. Вообще-то, это и его квартира тоже…
- Извини, - после паузы сказал Итачи.
- Ничего.
Говорить об этом с незнакомцем, которого увидел впервые меньше часа назад, и выйдя за двери лифта, скорее всего никогда больше и не увидишь, оказалось неожиданно легко. Куда легче, чем перед любым из друзей, каждый из которых знал Саске и Сакуру
наверняка знал о том, что они обманывают его у него за спиной
и счел бы себя обязанным проявлять сочувствие. Чужая жалость – последнее из того, в чем он нуждался.
К счастью, Итачи не стал говорить что-то вроде «возможно, ты не так все понял» или «ну и сволочи же». Он просто молчал и смотрел темными, совершенно черными при искусственном тусклом свете глазами.
И Наруто заговорил. Слова полились неожиданно легко:
- Хуже всего, что это продолжалось долго. Возможно, все то время, что мы с ней встречались. Об этом успели узнать наши друзья, которые даже давали им полезные советы, как наилучшим образом поставить меня в известность… Наверно, было бы легче, если бы это была настоящая любовь, такая, от которой невозможно отказаться. Если бы они оба пришли ко мне и сказали сразу. И теперь я думаю, в чем мне успели солгать еще? И не была ли эта дружба и эта любовь фальшивками, подделками с самого начала? Если все это изначально было ненастоящее?
Наруто выдохся и умолк.
- Не знаю,- медленно выговорил Итачи, - не знаю… Но «ненастоящая любовь» и «ненастоящая дружба» – такой же парадокс и нелогичная нелепость, как «неискренняя вера». Я имею в виду, что если это любовь и дружба, то они всегда истинные. Невозможно веровать не по-настоящему.
или тогда это следовало бы назвать иным словом, а не «верой»
Наруто уставился на него во все глаза, не в состоянии выдавить ни слова.
На секунду в нем вспыхнул самый настоящий гнев: как смел этот парень, которого Узумаки видел впервые в жизни, вот так рассуждать о произошедшем? Как он смел вот так легко вытащить все, что чувствовал Наруто, на свет божий?
Итачи шевельнулся и как-то судорожно вдохнул.
- Лучше бы этому лифту все же сдвинуться с места. И лучше бы поскорей.
- У тебя клаустрофобия? - вопрос прозвучал язвительно. Наруто все никак не удавалось совладать с эмоциями.
- Нет, - спокойно отозвался Итачи, - астма.
- Что? - глупо переспросил Наруто.
Вместо ответа Итачи достал из кармана куртки и показал небольшой баллончик.
- Ингалятор, - кратко сказал он.
Сколько они тут уже сидят, интересно? Наруто не догадался засечь время, но никак не меньше часа…
- Я до тринадцати лет спал сидя, - зачем-то добавил Итачи, - лежа не мог.
- Что не мог?
- Дышать, - просто ответил он.
Лифт дернулся. Наруто вцепился рукой в поручень, поднялся на ноги. Итачи настороженно замер. Лифт дернулся снова, вверх-вниз, замигал лампочкой и, ревматически кряхтя, медленно двинулся. Почему-то вверх.
Узумаки едва сдержал вздох облегчения. Отчего-то ему перехотелось и дальше находится наедине с этим парнем.
Лифт остановился, двери кабинки открылись. Наруто выскочил наружу, жадно вдыхая показавшийся неожиданно прохладным воздух, и только тогда сообразил, что оказался на своем этаже. Итачи стоял рядом.
- Узумаки.
Это прозвучало настолько неожиданно, что Наруто вздрогнул и обернулся на оклик прежде, чем понял, что не называл Итачи свою фамилию.
Сейчас, при более-менее ровном освещении Наруто наконец рассмотрел его как следует. Довольно высокий для мужчины, но тонкий, с высокой шеей и узкими бедрами, с тонким, почти девичьим лицом и неестественно длинными ресницами… С глубокими тенями, признаками болезни, вокруг глаз – очень, очень темных.
Таких темных, что не различить зрачка.
***
В квартире Наруто усадил гостя в кресло и пошел на кухню – заваривать чай. Это давало хоть какое-то время, чтобы прийти в себя. Он, конечно, догадался бы раньше, не будь его мысли в таком смятении. Он знал, как зовут старшего сына Учихи Фугаку, но Саске настолько редко говорил о брате, что наличие родственников у друга всегда представлялось Узумаки чем-то умозрительным, не имеющем к их нынешней жизни никакого отношения.
Когда он вошел в гостиную, Учиха Итачи поднял взгляд.
- Твой брат никогда не говорит о тебе, - неожиданно брякнул Наруто то, что вертелось на уме.
- Ничего удивительного, - спокойно отозвался Итачи, похоже, нисколько не задетый этой репликой. - Саске далек от семьи и в последнее время перестал даже звонить.
- Не припомню, чтобы он когда-нибудь был к ней близок.
- Он считает, что имеет право на обиду.
- То есть? - Наруто сам не знал, почему так настойчив – при том что вопрос был откровенно бестактным. Возможно, все дело было в том, что он недавно вывернул перед этим парнем всю душу и теперь нуждался в компенсации собственной откровенности – такой же откровенности в ответ.
Мгновение ему казалось, что Итачи не ответит.
- Наш отец - медленно проговорил Учиха, - непозволительно быстро женился после смерти первой жены… на моей матери.
Пару секунд Наруто просто хлопал глазами, не понимая.
- Но ведь ты старше! – вырвалось у него прежде, чем он успел сдержать себя.
- Да, - легко согласился Итачи, - моя мать работала прислугой у Учих довольно долгое время.
Достаточно долго, чтобы родить сына и тринадцать лет растить его рядом с законной женой и наследником.
Это осталось непроизнесенным.
- Когда мы с Саске были детьми, - неожиданно заговорил Итачи, - это не имело значения. Мы росли вместе, были братьями… Я с рождения носил фамилию Учиха, отец старался относиться к нам одинаково. Потом все изменилось. Микото-сан рассказала ему обо всем. Наверное, она имела право чувствовать себя обиженной…
Он коротко вздохнул:
- Я помню, когда мы были маленькие, я таскал Саске на закорках. Он был тяжелый, я быстро начинал задыхаться, и потом меня ругали за то, что я нарушал предписания врача. Но Саске смеялся, ему это так нравилось…
Наруто не знал, что сказать.
- Вот как, - наконец неловко пробормотал он.
Он подмечал детали, не увиденные раньше: тонкие ключицы, и чуть более глубокие, чем положено, впадины над этими ключицами и ямку у горла. Хрупкие запястья. «Астма…»
Итачи грел ладони о теплые бока чашки. Свет Наруто не стал зажигать. На улице серело.
Надо же, ночь прошла, а он и не заметил. Узумаки только сейчас вдруг понял, что все это время – с момента, как оказался запертым с Итачи в одном лифте – не думал о Саске и Сакуре. Он злился, переживал, испытывал упадок сил, но сумасшествие, обступившее его в пустой квартире, ни разу не приблизилось к нему вплотную.
Итачи поднялся на ноги, прошелся к камину. Остановился надолго, рассматривая фотографию.
- Это на судне моего деда, - произнес Наруто, - «Консуэле». Мы ездили туда, когда были детьми…
Учиха медленно провел по рамке кончиками пальцев.
- Утешение, - вдруг сказал он.
Наруто смотрел недоумевающе.
- «Консуэла» – означает «утешение», - пояснил гость, поймав взгляд Узумаки.
Итачи обернулся и теперь смотрел на него пристально и печально. Лицо у него было, как образ на старинных иконах.
Печаль, которая никогда не проливается слезами. Милосердие, которое никогда не обернется благодатью.
«Мизерикордия», - всплыло откуда-то из памяти. Удар милосердия. Клинок, предназначенный добивать смертельно раненых, который все равно остается клинком.
Спроси кто-нибудь Наруто, как это вышло, он бы не смог ответить.
Просто он вдруг оказался рядом и
у него запястья помещаются в одной моей ладони
оказалось, что губы у Итачи сухие и теплые; что волосы очень гладкие и послушные, мягкие, как у ребенка; что куртка у него очень удобно расстегивается спереди, а футболку приходится задирать… зарыться лицом в спутанные волосы, гладить напряженное, в струну вытянутое тело, касаться пальцами впадинки вдоль позвоночника, губами чувствовать, как подрагивают кончики ресниц. Целовать, где хочется, по-всякому. И давить в себе дикое, не медлящее: распластать, вжать в простынь… разъять.
Как добрались до дивана, напрочь вылетело у Наруто из головы.
Сумасшествие, только теперь другого рода. Что за бред, в самом деле, бешено ласкаться на диване с братом своего друга, человеком, которого впервые увидел менее трех часов назад, при том что тебя, Узумаки, никогда особо не тянуло на мальчиков…
В прихожей стукнула дверь.

Наруто медленно встал.
Саске появился в дверном проеме, на ходу стаскивая куртку.
- Эй, Наруто, ты не спишь? Тихо, как в склепе…
склеп, пожалуй, подходящее название
- Я так понимаю, раз ты здесь, с твоим стариком все в порядке?
Наруто молчал.
- Узумаки? Ты чего? Или новости… плохие?
«Он что, правда не понимает? Или Киба не сказал ему?»
Наруто почувствовал себя полностью сбитым с толку. До сих пор он не понимал, что Саске мог попросту не заметить его на вечеринке. Для Учихи все оставалось по-прежнему.
- Нет, - медленно проговорил Наруто, - новости вполне утешительные. Даже более того. У нас гости.
Саске недоуменно заморгал. Потом медленно обернулся — и увидел поднимающегося с места Итачи.
Ухватил взглядом все сразу: чашку с чаем, распахнутую рубашку, припухшие губы, выбившиеся из хвоста волосы.
Пауза затягивалась, и Наруто сделалось неуютно.
- Так, - голос Саске был наполнен ядовитым сарказмом. – Я погляжу, ты и вправду не скучал дома и отлично развлекался безо всяких вечеринок.
- Прекрати, - тихо сказал Наруто.
- Тебе известно, кстати, что он давалка? - обыденным тоном поинтересовался Саске.
- Заткнись!
- Или это такой способ мести? - Саске уже трясло от злости. – Из-за этой шлюхи, да? Из-за нее?
Значит, знал.
- Пошел к черту, - негромко и отчетливо сказал Узумаки.
Саске осекся.
- Что?.. - оторопело переспросил он.
- Пошел – ты – к такой-то – матери, - раздельно проговорил Наруто.
Не будь этой последней фразы Саске, дело скорей всего окончилось бы дракой, безобразной потасовкой и скандалом, а там - кто знает - возможно, и примирением. Но Наруто совершенно очевидно не собирался с ним драться.
Узумаки собирался выставить его вон.
- Ты, - чужим голосом выговорил Саске, - ты… я ведь ради тебя, дурака, старался. Ты велся на все, что эта девка говорила, ходил за ней, как щенок на привязи, пнет — и это за радость будет. Ты же не слушал никого. Это такая месть, да? Ты увидел меня с ней и привел сюда моего брата — трахаться с ним у меня на глазах?
- Да, - ровно ответил Наруто, - Итачи — давалка, Сакура — дешевая девка, я — наивный дурак, а ты убирайся.
Саске смотрел на него пару секунд, тяжело дыша, неверящими, ненавидящими глазами, затем резко развернулся и выскочил из комнаты, на ходу подхватывая куртку.

Итачи во время этой безобразной сцены не произнес ни слова. Наруто был ему за это благодарен. Возможно, при других обстоятельствах он был бы смущен – учитывая, за каким занятием застал их Саске, - но последующее объяснение отобрало у него остаток душевных сил, и на стеснение или стыд их не хватило. Пару секунд, он простоял в тишине, глядя на захлопнувшуюся за Саске дверь, слыша только свое тяжелое дыхание.
… И вдруг понял, что оно не его. Наруто резко обернулся.
Лицо Итачи белело в темноте, как гипсовая маска. Плечи у него были напряженно приподняты, словно он пытался дать своим легким больше простора, зрачки неестественно расширены, и Наруто ощутил панику, почувствовав, какие ледяные у него пальцы. Ямки у ключиц и на горле стали еще глубже. Дотащив его до кресла, Наруто беспомощно огляделся вокруг. Астма… приступ. Кажется, это называется приступ.
Ингалятор.
Слово всплыло у него в голове само по себе, Узумаки, спотыкаясь, бросился к дивану, где Итачи оставил свою куртку… и тупо уставился на пустые, вывернутые наизнанку карманы. Пачка сигарет, какая-то мелочь.
Стоп.
Зачем страдающему астмой человеку таскать с собой сигареты?
Наруто смотрел на куртку у себя в руках, пораженный внезапной догадкой.
Саске случайно взял куртку брата вместо своей
Итачи за его спиной дышал надрывно и хрипло, со свистом, который, Наруто был уверен, не могло издавать человеческое горло. Так работает забившийся насос, загрязненная помпа, неисправная вытяжная труба. С присвистом и скрежетом втягивает в себя воздух, как будто работая наполовину вхолостую, изначально предназначенная для куда больших мощностей – и не могущая закончить начатое. После каждого натужного вдоха плечи Итачи оставались приподнятыми, и еще несколько секунд его легкие наполнялись кислородом, даже после того, как он переставал прилагать для этого сознательное усилие. Словно весь механизм срабатывал с некоторой запинкой.
Цифры на телефоне расплывались у Наруто перед глазами. Скорую удалось вызвать с третьего раза. Узумаки метнулся обратно к дивану. Похоже, укладывать Итачи не имело смысла, он сам лучше знал, что надо делать, и сидел очень прямо, вцепившись в подлокотники, сосредоточившись на каждом вдохе.
«Я до тринадцати лет спал сидя…»
«Консуэла – означает утешение».
Наруто сидел на диване, гладил спину Итачи круговыми бесполезными движениями, и молился.
Я буду дышать за тебя.
Вдали завыли сирены «Скорой».
***
В ноябре в квартиру снова стал захаживать Саске. Сказал, что женится. На Сакуре. Наруто поздравил его и выразил сожаление, что не сможет присутствовать. У Саске, впрочем, хватило ума не приглашать слишком настойчиво.
К тому же, как раз на эти выходные у Наруто было запланировано куда более важное дело. Надо было перевезти вещи.
У Итачи их оказалось довольно много.

@темы: angst, драбблы, слеш, romance, авторский