и всех прочих, кто хотел от меня Основателей вчетвером. Что вышло, то и вышло, сами виноваты. Совсем отдельно — для
, чей ник единственный я никогда не копирую, а всегда пишу сама.
: Для НЦ-17 у меня недостаточный словарный запас, но с другой стороны, описание присутствует, вуайеризм и действия сексуального характера между родственниками тоже (почти!), их четверо в одной комнатушке... Таймлайн — до заключения союза между Сенджу и Учиха, но в те времена, когда главы кланов уже начинают об этом задумываться.
: Впервые и почти случайно оказываются по одну сторону баррикад. Всё происходит после чрезвычайно кровавой битвы. Присутствует сомнительного вида обоснуй — всё происходящее некий вариант психотерапии. Впрочем, на войне именно так стрессы и лечили, да и после любой глобальной катастрофы в человеках прежде всего просыпается основной инстинкт.
Короче, на всю эту лабуду можно не обращать внимания, ибо см. жанр.
Ах да! Возраст согласия (и когда-то совершеннолетия) в Японии — 13 лет, возраст, с которого можно пить и покупать спиртное — 18.
К деревне они выбрались засветло — солнце ещё не успело зацепить алым боком угольные зубцы сосен на западе. На улице, впрочем, было немноголюдно. Когда меньше чем в дневном переходе случается сражение между шиноби, единственный выход — вести себя тихо, стать как можно незаметней и надеяться, что пронесёт.
От Мадары — страшного, чёрного как головешка, — шарахнулись в стороны. Изуна маячил за его плечом бледной тенью. Переговоры взял на себя Тобирама. Спустя пятнадцать минут их провели в дом, в чугунную ванну на первом этаже принялись таскать воду. Тобирама отвечал односложно: нет, нет, еды не надо, бинтов не надо, нет, воду погорячее, ещё горячее, пожалуйста, второй этаж подойдёт. Это «пожалуйста» напугало хозяйку ещё больше, чем необходимость дать им приют в своём доме, даже Мадара ненадолго вышел из оцепенения — вежливость вообще-то не была сильным местом младшего из братьев Сенджу. Хаширама остался безучастен.
Наверху оказалась одна, зато просторная комната, размером почти с половину первого этажа, не разгороженная ничем. Хозяйка притащила пару раздвижных ширм с поблекшим от времени рисунком. Хаширама, который за всё время вообще не произнёс ни слова, опустился на край футона, потянул с себя кожаный доспех. Тобирама встал рядом, принялся помогать выпутывать длинные волосы из застёжек и разъёмов. Мадара, морщась, присел, взялся за свои сандалии. Изуна отошёл к окну. За стеклом ещё горел день, но тени уже медленно наползали из-за деревьев на улицы: в таких лесных поселениях всегда темнеет быстрее.
Хаширама наконец выпутался из одежды, потянулся к завязкам, скреплявшим доспех Тобирамы. Движения у него выровнялись — впрочем, эта неловкость была скорее порождена предельной усталостью, не имеющей ничего общего с физическим истощением или ранами. Мадара, присев на своё собственное ложе, наблюдал за ними поблескивающими цепкими глазами. Что бывает обычно после таких дней, как сегодня, он знал не хуже братьев Сенджу. Целых два старых, испытанных способа сохранить рассудок, но для первого вряд ли во всей этой деревне нашлось бы достаточно саке. Оставался второй, не менее действенный и применяющийся почти всегда — ну, разве что вместе не повезло бы оказаться родственникам или врагам.
Кровным.
Изуна — белолицый и черноглазый, тонкий — не глядя на остальных и опустив голову так, что волосы свесились вперёд, первым шагнул за ширму. Мадара остался сидеть на футоне, вытянул длинные ноги. Ждал.
Сенджу зашевелились в своём углу, наконец Хаширама встал и пошёл за ширму, Тобирама остался. Мадара поднялся, ничем не выказывая недовольства, вообще не давая понять, что ему не всё равно. От одежды он избавился почти мгновенно, вытянулся на спине во весь рост без намёка на стыд. Тобирама пошёл через комнату к нему.
Что там делали Хаширама и Изуна, было не видно, но ширма заходила ходуном, потом вовсе отъехала в сторону, видимо, из-за слишком резкого неосторожного движения.
Мадара, раздвинувший ноги, одной рукой держащийся за край футона, а второй стискивающий в горсти пепельно-белую, жёсткую как волчий подшёрсток копну у Сенджу на затылке, повернул голову.
Изуна лежал на животе, выставив острые локти и уткнувшись лицом в сложенные ладони, как ребёнок. Со своего места Мадаре видно было влажную спину в чёрно-лиловых синяках — доспех вдавился в кожу от удара — с прилипшими длинными прядями, основную массу изуниных волос Хаширама перекинул на сторону. На футоне они всё равно не помещались и засыпали пол у изголовья. Хаширама сверху двигался как-то неуверенно и, похоже, не очень понимал, что от него нужно.
Тобирама приостановился. У них с Мадарой получалось гораздо лучше, но слаженные равномерные движения никак не давали разрядки.
Мадара вывернулся из-под него, дёрнул на себя, не отпуская волос. Тобирама качнулся назад, присел рядом с футоном на пятки, коротко глянул на Учиху и лёг лицом вниз. Мадара действовал и двигался, как в танце, когда от движения одного партнёра зависит следующий пируэт обоих.
Хаширама теперь смотрел на них. Изуна повернул голову, его глаза блестели под спутанными иссиня-чёрными прядями.
Мадара поднялся над Сенджу на вытянутых руках, сходясь с ним только бёдрами внизу. На фоне стены изгиб его спины прорисовывался идеально-чёткой грациозной дугой. Он запрокинулся ещё сильнее, чёрные резкие тени метнулись туда-сюда, Тобирама завёл руку за спину, вцепился в его бедро, быстро потянул на себя.
Изуна больше не прятался в ладонях, не сводил взгляда с этой судорожно вздрагивающей спины и намертво впившихся пальцев. Взгляд Хаширамы сделался безумным. Он нагнулся сильнее, его собственные тяжёлые волосы посыпались из-за спины вперёд, накрыли любовника плотной пеленой. Хаширама вздёрнул его, почти уложив животом на свои колени, Изуна уткнулся в подушку, глухо застонал, заскулил, подобрав ноги, приподнялся на локтях, раскачиваясь вперёд-назад. Рванулся в сторону — Хаширама едва его удержал.
В последний момент Мадара вдруг вытянул руку, вцепился в изунины и хаширамины перепутавшиеся длинные волосы — чёрное с чернущим, — потянул, потом дёрнул по-настоящему, с силой, так, что у младшего мотнулась голова, а Сенджу качнулся в сторону. Одновременно Тобирама приподнялся, провёл открытой ладонью Хашираме по боку, соскользнул ниже, погладил напряжённо подобравшегося, вздрагивающего, как норовистый конь, Изуну по лодыжке и вниз до щиколотки.
Изуна заорал так, что должны были бы, наверное, рухнуть стены.
Тобирама упал лицом в подушку, Мадара свалился сверху. Теперь можно было не держать себя — всё равно не было бы слышно. Мадара подумал мельком, что если Изуна не сорвал себе голос за этот бесконечный день среди кровавого месива, то теперь-то это случилось наверняка.
Спустя полчаса Мадара потянул к себе брошенную в угол походную сумку, достал трубку. Закурил, лениво раздумывая, что хозяйка дома теперь вряд ли рискнёт сунуться к ним с сообщением насчёт готовой ванны.
— Два девственника вместе — это пиздец, — перегнулся, выбивая пепел прямо в оказавшийся на расстоянии вытянутой руки горшок с каким-то цветком. — Предупреждать надо, Сенджу.
Его хрипловатый голос показался очень громким и чужеродным в просторной комнате.
Изуна вспыхнул не то что до ушей — до макушки:
- Мадара!
— Твоё какое дело, — помедлив секунду, огрызнулся Тобирама. — Не тебе же пришлось делать. Или ты бы поменялся?..
Он уже тоже поднялся и искал что-то среди своих вещей.
— Я двадцать лет уже Мадара. Нет, благодарю покорно, я не люблю учить в постели — слишком много возни. Предпочитаю кого-то, кто знает что к чему. Но спасибо за предложение.
— Обойдёшься, — сказал Хаширама низким глубоким голосом. Он впервые заговорил за последние несколько часов.
Мадара пожал плечами:
— Мог хоть спасибо сказать.
— Заткнись, Учиха, — процедил Тобирама.
— …если не мне, то своему младшему брату. Сколько бы вы ещё там копошились.
Несколько слов из тех, что сказал Тобирама, Мадара раньше не слышал.
— Лучше бы просто напились, — договорил Сенджу.
— Во-первых, ты так не думаешь, — весело сказал Мадара. — И они тоже.
Он натянул одежду, прошлёпал босиком до двери.
— А во-вторых? — осторожно спросил Хаширама уже у порога.
— Ему, — Мадара ткнул пальцем в брата, — семнадцать лет. Трахать можно. Поить — нет.
Он захлопнул дверь за секунду до того, как косяк воткнулось два куная — неглубоко и не всерьёз, и пошёл вниз, раздумывая, что в том чугунном монстре, который тут вместо ванны, пожалуй, можно поместиться вчетвером.
Спасибо, Серафита.