...ну а что – вот представь – что б если вдруг лазурными стали травы, а зелёными стали – песни?
Название: Последнее лето
Автор: Mokushiroku
Бета: Essy Ergana
Персонажи (Пейринг): Саске, Сакура, Наруто, Хината и их дети, переживающие кризис взросления, в различных комбинациях.
Рейтинг: R
Жанр: ангст, семейная драма, романс.
Состояние: в процессе.
Дисклеймер: старшее поколение принадлежит Кишимото.
Предупреждение: гет и слэш (в дальнейшем), ОМП и ОЖП, возможный ООС.
От автора:
Детей Саске и Наруто зовут Изуна, Мадара, Хаширама и Тобирама соответственно. Да, это дань прихоти автора, который никак не может расстаться с полюбившимися ему Основателями, но не хочет писать АУшку или смириться с возможными расхождениями с каноном.
Главы 1-5 несколькими постами ниже
Главы 6-12
«…после чего провёл два года на службе у дамьё».
«Чего-о-о? Какого ещё дамьё?»
Мадара отложил листок, потёр глаза, потом прочитал предложение снова и, наконец, понял, что, очевидно, имелось в виду «даймё».
«Хоть бы без ошибок научились писать, что ли».
Он зевнул.
Да уж, чтение этих бумажек и в самом деле оказалось занудством, какое поискать.
Но — сам же хотел ответственную работу. И Наруто-сан её ему предоставил — такую, о которой он раньше и мечтать не смел: решать судьбу большинства новоприбывших и даже некоторых хорошо знакомых ему шиноби, присваивая ранг их миссиям и оценивая итоги выполненных заданий. Их карьерное продвижение зависело от того, с каким настроением он поднялся с утра с кровати — точнее, с футона.
Мадаре было приятно.
С того дня, как его мать появилась в доме Хокаге, заплаканная и дрожащая, прошёл почти месяц. Тогда Наруто заперся с ней в кабинете, и они разговаривали почти час, после чего Сакура вышла, и глаза её по-прежнему блестели от слёз, но она чуть улыбалась и сказала Хокаге: «Спасибо».
А Наруто, как ни в чём не бывало, спросил у Мадары, какую еду тот предпочитает, и не против ли он, если по воскресеньям это будет всё-таки рамен.
Учиха понял, что это было приглашением остаться.
И принял его — потому что ему действительно хотелось.
В последующие дни он не раз жалел об этом, ругаясь без конца с Тобирамой и Хаширамой и будучи вынужден поступиться некоторыми своими привычками — например, слушать громкую музыку. Дома отец не позволял ему, но Саске обычно приходил за полночь, а здесь была Хината-сан, и хотя она, пожалуй, и слова бы ему не сказала, было неудобно.
Однако мысли о дневнике и маленьком слепом Учихе перестали его мучить, и ночные кошмары — тоже.
Мадара всё так же ходил на миссии, а в свободное время шатался по деревне один или с Тобирамой, однако теперь по утрам он проводил пару часов в кабинете Хокаге, разбирая отчёты, а вечером ужинал вместе со всеми, и это было так странно и непривычно — что за столом собиралась вся семья.
Он бросил курить — просто не хотелось, а к концу месяца понял, что скучает по брату.
Что бы там ни было, и как бы Изуна ни раздражал его своей глупостью и беспечностью, всё-таки они с детства были вместе, и теперь его присутствия не хватало даже на физическом уровне: Мадара не скучал и не томился, однако чувствовал, что что-то не так.
Он знал, что команду его брата курирует девушка Хаширамы. Когда он услышал об этом, то был шокирован — Изуми имела звание джунина, которое позволяло ей быть наставником генинов, однако обычно никто в таком возрасте не стремился брать под свою ответственность малышей. А она, по слухам, сама попросила… Хаширама наверняка знал подробности, однако упрямо молчал. Их отношения вообще катастрофически испортились после той незабываемой драки. Мадара не мог простить Хашираме унижения, которое испытал, упрашивая его прийти на встречу с Изуной, а тот ему, очевидно, — шрама на щеке, который не желал заживать, и кошмарных видений, подаренных шаринганом. Что это были за видения, Мадара не знал и знать не хотел.
Они разговаривали друг с другом: «Не подашь мне соль?» — «Да, конечно», и ссору вслух не упоминали, однако всем было ясно, что былой дружбы не вернуть.
Зато с Тобирамой, наоборот, наметился некий сдвиг. Тот, похоже, серьёзно воспринял слова, сказанные Мадарой во время ночной истерики, и теперь, по крайней мере, честно старался называть его по имени — хотя бы иногда.
Это было жутко забавно — смотреть, как он кривится и морщится, поправляя себя: «Учи… Мадара», ну и в целом приятно — слышать своё имя.
Оставалось только выяснить отношения с братом.
Впрочем, «выяснить» — это было громко сказано. Что он ему скажет? «Я в ярости, потому что родители любят тебя больше, чем меня»? Он не знал — и откладывал встречу.
А потом прошёл случайно мимо Академии и увидел брата на качелях, одиноко читавшего какую-то книгу. Внутри что-то кольнуло, и он подошёл ближе.
Изуна заметил его и поспешно сунул увесистый том в рюкзак; на щеках у него проступил лёгкий румянец. У Мадары промелькнуло нехорошее подозрение: что это за книжка такая, уж не из серии ли «Приди, приди, рай»? Правда, обложка была не похожа, но братец так подозрительно покраснел…
Изуна встал с качелей, и Мадара заметил, что он стал ещё выше. Да и вообще как-то изменился — особенно взгляд, который стал более печальным и глубоким что ли, и напомнил ему… взгляд Хинаты-сан, вот чей. Вот только что общего могло быть у его глупого маленького брата и жены Хокаге?
— Что дома? — спросил Мадара без предисловий.
Обычно Изуна любил подробно рассказывать о своих впечатлениях или наблюдениях, однако сейчас он ограничился простыми формальностями: да, всё нормально… нет, мама с папой не ссорятся…
А потом спросил:
— Почему ты ушёл?
Мадара присел на качели, посмотрел в сторону леса, на верхушки деревьев, зажигавшиеся золотисто-багряным отсветом заходящего солнца.
— Да просто так. Достало всё. Семейка эта… У Хокаге лучше. — Он усмехнулся. — На то он и Хокаге.
— Хокаге...
Солнечные лучи позолотили на миг и глаза брата, а может, это так ярко вспыхнул в них интерес. Голос Изуны, до этого ровный и бесцветный, зазвучал взволнованно, и сам он тоже весь ожил, как будто в бледную акварельную картинку добавили густого ярко-алого цвета.
«А он ведь будет страстным», — внезапно подумал Мадара и понял, что в очередной раз проиграл спор Тобираме. Тот знал, что лучший друг неадекватно реагирует на любые упоминания слов «Изуна» и «секс» вместе, и неизменно пользовался этим, чтобы вывести Учиху из себя.
— О-о-о, наш малыш Изу натворит ещё дел из-за любви и страсти, вот увидишь, — многозначительно ухмылялся он, и Мадара жутко бесился.
— Какая любовь?! Какая страсть?! Что ты вообще несёшь? — возмущался он. — Ему двенадцать лет!
— Да он и девственности лишится раньше, чем ты, — дразнил его Тобирама и с хохотом уворачивался от тумаков.
— Расскажи, как там у них, — попросил, тем временем, Изуна.
Братец всегда умел слушать жадно: про Академию, когда ещё сам там не учился, про экзамены, про миссии, про опасных злодеев и могущественных защитников, про далёкие земли и необычные техники. Не имея собственной жизни, он проживал чужие, о которых ему рассказывали, и проживал так, что рассказчик чувствовал себя центром мироздания и непобедимым героем. На фоне Изуны вообще легко было почувствовать себя всесильным — и это подкупало.
Поэтому Мадара, Тобирама и Хаширама наперебой расписывали ему свои приключения, не забывая присовокупить в конце: «Ну, пройдёт ещё немного времени, и ты будешь вместе с нами», чтобы он не обижался — однако в глубине души ни один из них не имел этого в виду. Малыш Изу оставался малышом Изу, как его можно было представить рядом с собой на миссии или заговорить с ним о чём-то личном, о чём-то взрослом? Нет, гораздо приятнее было наслаждаться его восторженным, изумлённым взглядом.
Но не вечно же тешить самолюбие за счёт глупого маленького брата; Мадаре это, в конце концов, надоело — он жаждал большего.
Теперь его амбиции были в некоторой степени удовлетворены — сам Хокаге доверил ему судьбу своих подчинённых! — и, глядя Изуне в глаза, Мадара внезапно вспомнил то детское чувство «Я — герой!», которое возникало раньше, даже если он рассказывал брату всего лишь про контрольную в академии.
— У них… легко, — ответил Мадара на его вопрос, не зная, как ещё описать то чувство, которое возникало в доме у Наруто-сана. Нет, проблемы у него были и там — да хотя бы тот же Хаширама, который его раздражал — однако они, скорее, добавляли жизни остроты. Тяжесть вечной глухой озлобленности на весь свет, мучившая его в родительском доме, внезапно рассеялась, и это было непривычно, как будто он смог, наконец, дышать полной грудью.
И дневник… Раньше при мысли о нём Мадара леденел, и на душе становилось так беспросветно гадко, как будто всё в жизни было потеряно, однако теперь, даже если он и вспоминал о нём вскользь, казалось, что это ерунда, давно забытые тайны минувших дней.
«Всё, что мне требовалось, чтобы получить то, о чём я мечтал наяву и во сне, — это отобрать у моего брата его красивые глупые глаза».
Взгляд Мадары, почти против воли, скользнул по лицу брата, по его девчачьим длинным ресницам.
Он бы никогда такого не сделал. Никогда.
«…сила и свобода, власть и могущество, даваемые Мангекьо Шаринганом».
А ещё откуда-то появилось вдруг слово, которого, он точно помнил, в дневнике не было: «Бессмертие».
Он отступил на шаг.
Изуна, поглощённый своими мыслями, ничего не заметил.
— А какие у них отношения в семье? Ну… у Хаширамы с Наруто-саном, например. Они не ссорятся?
Мадара встряхнул волосами, заставляя себя вернуться к реальности. Ощущение было такое, как будто он только что уходил с головой под воду и теперь вынырнул и не может прийти в себя.
— Отношения… — повторил он, подумав мимоходом: почему брата это волнует?
Впрочем, ему хотелось отвлечься, и он начал рассказывать.
Рядом с отцом Хаширама становился забавным — почтительным, благоговеющим, почти что робким, и поначалу Мадара поверить не мог в подобную перемену: высокомерный Узумаки, который только и знал, что раздавать приказы — и вдруг такое подобострастное поведение. Он даже думал, что Хаширама над ним смеётся; подслушивал, надеясь его раскусить, но нет — тот и наедине с Наруто-саном разговаривал с ним не как с отцом, а как с Хокаге.
Правда, во все остальное время Хаширама был по-прежнему невыносим. Пару раз они просматривали вместе с Мадарой отчёты в кабинете Хокаге, и Учиха кипел от злости: Узумаки проверял за ним каждую бумажку, после чего спокойным и скучным голосом сообщал о найденных ошибках и неточностях. Вообще, он стал невероятным занудой, Хаширама; просто помешался на правилах. Ведь не всегда же был таким, с чего вдруг?
…Изуна дослушал брата, на миг опустил глаза, обдумывая услышанное, а потом снова посмотрел на него жадным взглядом и спросил про отношения Хаширамы с матерью.
Здесь всё было ещё сложнее. Хаширама часто не появлялся дома по несколько дней подряд, и если с отцом он постоянно виделся в резиденции Хокаге, то мать, как понял Мадара, не знала о нём вообще ничего. Иногда она спрашивала о старшем сыне у Тобирамы; тот отвечал неохотно, однако она всегда удовлетворялась его словами и не выпытывала подробностей — отворачивалась и глядела задумчиво в сторону.
Мадара был однажды в гостиной, когда Хаширама вернулся после трёхдневного отсутствия. Когда домой приходил её муж, Хината-сан вся расцветала и бросалась ему навстречу; когда появился сын, она тоже встрепенулась, однако сдержала себя и подошла медленно, остановившись на некотором расстоянии от него. Они действительно были похожи, однако рядом казались скорее братом и сестрой, нежели сыном и матерью: Хаширама был выше её на целую голову, а она выглядела довольно молодо, особенно в своих красивых нежно-сиреневых кимоно, расшитых райскими птицами и цветущей сакурой.
— Добрый вечер, — сказал Хаширама, склонив голову, и она улыбнулась, ласково и печально.
С ней он тоже разговаривал почтительно, и всё же совершенно не так, как с отцом — более холодно, более отстранённо. Хотя, задумавшись об этом сейчас, Мадара не мог бы сказать, что Хаширама мать не любит и общается с ней только из вежливости — скорее, между ними была какая-то странная преграда, причинявшая боль обоим.
Однажды Мадара, обнаружив, что уже неделю не курит, и почти что испугавшись по этому поводу, всё-таки вышел на террасу с пачкой сигарет и увидел Хашираму с матерью во дворе: они сидели друг напротив друга за летним столиком и молчали. На секунду Учихе показалось, будто он увидел картинку из прошлого, красивую гравюру, изображающую придворных даймё: сад был усыпан белоснежными лепестками яблони и бледно-розовыми — вишни, на матери было кимоно, на сыне — косоде, ветер развевал длинные волосы обоих.
Старший Узумаки сидел, выпрямив спину и церемонно сложив руки, будто на дипломатическом приёме; Хината-сан перебирала какие-то причудливые вещицы, разложенные перед ней на столе — разноцветные свечи, веера, расписные фонарики — и показывала их ему, не говоря ни слова. Хаширама так же молча брал их из её рук, внимательно разглядывал и осторожно клал обратно.
Мадаре казалось, что он видит сцены из какого-то сюрреалистического фильма.
Наконец, Хината-сан заговорила, и он облегчённо вздохнул — это нескончаемое молчание становилось невыносимым даже для него, однако те двое, похоже, просидели так уже не один час.
— Я хочу показать тебе ещё одну вещь, — сказала она с лёгкой улыбкой. — Можно сказать, фамильную драгоценность.
Сын чуть кивнул ей, и она ушла в дом. Мадара притаился между деревянными перилами на террасе: взглянуть на сокровище клана было любопытно и ему.
Оставшись в одиночестве, Хаширама по-прежнему сидел неподвижный, как истукан. В каменной статуе Первого Хокаге и то было больше жизни, чем в нём в этот момент; однако когда мать вернулась с катаной в руках, глаза его сверкнули — это было заметно даже со второго этажа.
— Я знаю, ты предпочитаешь искусство войны, — сказала Хината-сан, протягивая ему меч. — Он принадлежал Кагамитару Хьюга, одному из основателей клана.
Хаширама встал, вынул катану из ножен и вытянул руку, глядя, как солнце отражается в начищенной стали, — а потом вдруг подскочил и скрылся среди яблоневой листвы. Секунду, нет, долю секунды спустя он уже стоял позади матери, а с неба падали, медленно кружась в воздухе, срезанные им цветки.
Мадара скривился: он терпеть не мог, когда Хаширама выпендривался.
Хината-сан повернулась к сыну.
— Ты по-прежнему лучший, мой мальчик.
— Да?
Тот сжал катану в левой руке, а пальцы правой, не отрывая от матери пристального взгляда, сомкнул вокруг острого лезвия. Хината-сан чуть заметно вздрогнула, однако глаз не опустила — смотрела на то, как он сжимал кулак всё сильнее и сильнее, не обращая внимания на кровь, заструившуюся между пальцами.
Хаширама не выдержал первым и отбросил катану в сторону; длинный рукав его косоде окрасился багровыми пятнами.
«А он ко всему прочему ещё и идиот, — подумал Мадара. — Как он печати будет складывать, поранив себе пальцы?»
Хаширама, тем временем, поднял катану и положил её на стол.
— Спасибо, — сказал он матери.
— За что? — тихо спросила она.
— За всё.
Тон, которым он это произнёс, был таким жёстким, что к нему куда больше подошли бы слова «ненавижу тебя».
Хаширама развернулся и пошёл к дому, однако на полпути вдруг остановился и сказал уже совсем другим голосом:
— Да, все эти вещи… — он кивнул в сторону стола с разложенными на нём веерами и фонариками, — …они красивые, мама.
Мадара из всего этого представления понял только то, что Хьюга жутко пафосны — впрочем, это он знал и раньше — и что Хаширама таит за что-то на мать обиду.
На секунду у него промелькнуло безумное предположение, но он тут же его отмёл:
«Нет, не может такого быть. Глаза-то у обоих синие…»
Всю эту сцену, за исключением собственных мыслей, он пересказал теперь Изуне, постаравшись представить Хашираму в наиболее невыгодном свете, однако маленький глупый брат его усилий, похоже, и не заметил: смотрел затуманившимся взглядом и явно витал в облаках.
Вечно он видел в Узумаки кого-то, вроде полубога.
Мадара почувствовал острый укол ревности.
— Ну, я пойду, — небрежно бросил он.
Развернулся — и так и прирос к месту, увидев последнего человека, которого ожидал здесь увидеть: собственного отца.
— Ты, — сказал Саске таким тоном, как будто встретил посреди деревни преступника S-класса, объявленного в розыск всеми пяти великими странами.
«Поражаюсь твоей наглости», — вот что он на самом деле имел в виду.
— Я, — ответил Мадара, усилием воли подавив в себе дрожь, поднимавшуюся от взгляда отца: холодного, яростного, ненавидящего. Нет, он больше не станет его бояться.
— Что ты здесь делаешь?
— С братом разговариваю. — Он смотрел ему прямо в глаза и говорил настолько вызывающе, насколько это было возможно. — Что, нельзя?
— Нельзя, — отрезал Саске.
— Да ну? — издевательски протянул Мадара. — Ты издал приказ, запрещающий мне появляться на улицах Конохи?
Чёрные глаза отца сузились.
— Предлагаешь мне это сделать?
— Чёрта с два! Ты не Хокаге, чтобы издавать приказ! А Хокаге тебе не позволит! — внезапно выпалил Мадара, сам не ожидая от себя таких слов.
Сказал — и внутренне содрогнулся: с чего он вообще взял, что Хокаге есть до него какое-то дело? К тому же, они с отцом лучшие друзья…
Однако Саске он из себя вывел — эта цель была достигнута. Лицо его расслабилось, но во взгляде бушевала такая ярость, что будь у него активирован шаринган — никого живого вокруг бы уже не осталось.
— Понравилось, значит, подбирать объедки со стола Хокаге? — спросил он притворно задумчивым голосом. — Ну, удачи. Видимо, ты только на это и годен. Пойдём, Изуна.
— Изуна, если ты пойдёшь сейчас с ним, то со мной можешь попрощаться навсегда! — заорал Мадара вне себя от бешенства. — Ты понял?!
Изуна посмотрел на них широко раскрытыми от ужаса глазами.
— Нет. Не надо. Пожалуйста, — попросил он
— Пошли. — Саске положил руку ему на плечо.
— Я тебе сказал — пойдёшь с ним, меня больше никогда в жизни не увидишь! Выбирай — или он, или я!
«Если он выберет меня — что я буду с ним делать?» — мелькнула в голове запоздавшая мысль, однако остановиться Мадара уже не мог.
Лицо брата жалко искривилось.
— Изуна, — сказал Саске спокойно.
— Ну?! И с кем ты останешься? — выдавил из себя Мадара.
— Я… — младший брат опустил голову и глухо ответил: — С отцом.
Мадара похолодел раньше, чем осознал значение его слов.
«Нет. Не может быть».
Не думая ни о чём, он шагнул вперёд и влепил брату такую затрещину, что тот не устоял на ногах и рухнул на землю.
— Ты… предатель, — выдавил он, едва дыша от ярости. — Да больно ты мне нужен! Бесполезный, никчёмный… ничтожество! Ненавижу тебя. Пошёл вон отсюда!
Сам внутренне содрогнулся, ожидая, что отец его, как минимум, четвертует за то, что он сделал, однако отступить не мог — что же, показать, что он его боится?!
Однако Саске его не тронул. Не отрывая от старшего сына презрительного взгляда, он подал младшему руку, помогая ему подняться.
— Изуна, напомни мне вечером написать доклад Хокаге о том, что в этой части деревни водятся бешеные собаки. Посмотрим, что Наруто скажет по этому поводу, — произнёс он притворно задумчивым голосом и, подтолкнув младшего сына, отправился с ним вниз по улице.
До дома они так и не дошли.
— Мне плохо, — сказал Изуна, и отец усадил его на скамейку, опустившись на корточки рядом.
Голова у него болела так, что каждый вдох отзывался ударами по вискам; перед глазами всё расплывалось, и пару раз мелькала какая-то тень, заставлявшая его вздрагивать и покрываться ледяным потом.
После удара брата во рту до сих пор ощущался солоноватый привкус крови, но ещё сильнее был вкус горькой обиды.
В чём он был виноват?! Что он сделал?!
Разве непонятно было, как ему хотелось остаться с братом? Может, Наруто-сан и его бы взял к себе в дом?.. Быть там вместе со всеми, вместе с Хаширамой, вчетвером, как раньше… Соблазн был столь велик, что у него до сих пор всё внутри разрывалось от сознания упущенной возможности.
Вместо этого ему придётся вернуться в пустой холодный дом, откуда пропала даже атмосфера уюта, создаваемая раньше матерью — та продолжала заниматься домашними делами, готовить обеды, ужины, однако делала это настолько автоматически, что казалось, будто вместо неё им подсунули робота. С отцом они действительно больше не ссорились, но и почти не разговаривали, а спали и вовсе в разных комнатах.
Точнее, отец вообще практически не спал. Изуна часто слышал его шаги в коридоре — и это было даже хуже, чем рыдания матери в ту ночь, когда брат не вернулся домой. Из-за этого он сам не мог подолгу уснуть — а потом просыпался по несколько раз за ночь, иногда обнаруживая рядом Саске. Тот неизменно говорил ему, что всё в порядке, и Изуна притворялся спящим, мучаясь от невозможности перевернуться лишний раз на бок или поправить одеяло.
Утром начинался другой кошмар.
В его новом сенсее как будто уживались два разных человека, и оба казались одинаково ужасными. Во время тренировок Изуми была жестока и неумолима, похуже любого мужчины — она действительно обладала большим запасом знаний и умений и стремилась передать их своим ученикам, однако ни о каких поблажках, ни физических, ни психологических, и речи идти не могло, и Изуна, не привыкший к подобному отношению, чувствовал себя совершенно никчёмным.
Зато в остальное время Изуми словно отыгрывалась за эти часы, когда была холодной и безжалостной, и превращалась в воплощение женственности и материнского инстинкта: любила потрепать Изуну по волосам, назвать его как-нибудь ласково, обнять.
А ещё она была девушкой Хаширамы.
Всего этого было достаточно, чтобы превратить его жизнь в ад.
Единственным утешением оказались, как ни странно, книги.
Изуна никогда не был особенно охотлив до чтения — его воображению вполне хватало и того, что рассказывали о себе братья. Однако в то утро, когда он встретил Хашираму, по пути домой он обратил внимание на книжный магазин, мимо которого каждый раз проходил, даже не замечая вывески, и, чуть помедлив, спустился по лестнице внутрь.
Около прилавка на видном месте стояли стенды с литературой подешевле — комиксами, раскрасками, многочисленными романами под одним и тем же заголовком «Приди, приди, рай». Изуне захотелось полистать их — Тобирама любил эту серию, может, и Хаширама тоже? — однако вокруг толпились дети, читавшие мангу, и он прошёл внутрь, к книжным полкам, заставленным толстыми фолиантами.
Там было тепло и тихо, солнечно и спокойно; в столбах света золотились, медленно опускаясь на пол, пылинки. Изуна побродил между стендами, разглядывая разноцветные корешки и изредка проводя рукой по какому-нибудь роскошному, инкрустированному камнями переплёту. Он даже не решался вытащить и полистать одну из книг, настолько красивыми они выглядели. Впрочем, ему нравилось и просто стоять так — в одиночестве, вдыхая странноватый, но приятный запах типографской краски и чувствуя, как тревоги и волнения дня постепенно отступают на второй план.
— Заблудились среди лабиринта чужих иллюзий, молодой человек? — к нему внезапно подошёл, улыбаясь, старичок с длинными белыми волосами.
Изуна замер на мгновение, раздумывая, не является ли это обращение насмешкой: обычно его называли только «малышом Изу», ну или «мальчиком», если это были незнакомые люди. Смысла фразы он тоже не очень понял — однако улыбка у старика была добрая, и он неуверенно пожал плечами, подумав, что есть что-то приятное в том, когда тебя называют на «вы».
— Ищете что-то конкретное?
Вообще говоря, да — искал. Однако не скажешь же: «мне нужно что-нибудь про осенний лес»! Тогда его сочтут полным идиотом.
— Нет, я просто… — он замялся. — Не знаю. Может, стихи…
И тут же мысленно проклял себя: стихи! Да если это услышит кто-нибудь из его одноклассников — а возле стенда с комиксами толпилось немало ребятни — то над ним будут смеяться всей деревней. Стихи он читает… Нет, чтобы какой-нибудь «роман с приключениями» сказал или хотя бы «Приди, приди рай» — книжки Джирайи сам Хокаге читал, это было не так позорно.
Однако старику его ответ, похоже, понравился.
— Редко встретишь в наше время юного шиноби, увлекающегося поэзией, — добродушно сказал он, и Изуна мучительно покраснел, опасаясь, что эти слова мог услышать кто-нибудь ещё. — Могу я порекомендовать вам что-нибудь на свой вкус?
Он торопливо кивнул, надеясь побыстрее от него отделаться, однако старик, как назло, ходил между полками медленно, то и дело останавливаясь и разглядывая иероглифы на каком-нибудь корешке. Некоторые книги он вытаскивал, а потом ставил, даже не раскрыв, на место, некоторые листал, над некоторыми улыбался, над другими — неодобрительно цокал языком.
Наконец, он вручил Изуне целую стопку увесистых фолиантов.
— Здесь не только стихи, но и другие произведения, которые, смею думать, могут вам понравиться.
Да чего он к нему вообще привязался?!
Изуна торопливо кивнул и потащил книги на кассу, опасаясь, что в противном случае старик предложит ему что-нибудь ещё. К тому же, всё равно ведь собирался что-нибудь купить…
Потом мелькнула запоздалая мысль про деньги, и он пришёл в ужас: книжек было так много, и они были такие дорогие — однако было уже поздно. Минут десять Изуна стоял возле кассы, выгребая из карманов и рюкзака мелочь. Каким-то чудом, а точнее благодаря тому, что Сакура давала ему деньги на обеды на неделю вперёд, он всё-таки наскрёб необходимую сумму — и следующие шесть дней был вынужден голодать, потому что скорее умер бы, чем признался кому угодно, даже матери, что накупил книжек, в том числе со стихами.
Он и домой-то с трудом их дотащил — но потом его страдания окупились стократно.
Сначала он никак не мог заставить себя взяться за чтение; лишь к вечеру, убедившись, что снова не может заснуть, Изуна вытащил наугад одну из книг — это оказались не стихи, а какой-то исторический роман. Первые страниц пятьдесят дались ему с трудом — сказалось отсутствие привычки к чтению, однако он честно не пропускал даже самые скучные моменты, вспоминая слова Хаширамы.
«Я эти описания у одного поэта вычитал… или писателя, не помню».
А вдруг это был тот самый писатель?!
Промучившись часа полтора, Изуна неожиданно для себя увлёкся повествованием, а ещё через час позабыл обо всём не свете и полностью погрузился в мир тайных интриг и кровавых столкновений между кланами, происходивших на заре становления мира шиноби. Он видел перед собой благородных правителей и не менее благородных злодеев, хитрых помощников, бесчестных предателей и демонов-оборотней.
Оторвался от страницы он только тогда, когда от усталости начали слезиться глаза — и обнаружил, что за окном уже рассвело, и пора идти на тренировку.
В тот день Изуми была особенно беспощадна к его промахам и заставила его часов шесть без передышки отрабатывать метание куная, однако он воображал себя одним из героев романа, который в юности перенес много лишений и оскорблений, а потом отомстил всем своим врагам.
Вторая история, за которую он взялся, была довольно кровавой — вражда, ненависть, месть, убийства, жестокие пытки, и поначалу его слегка подташнивало от реалистичности описаний, однако он думал, что уж Хаширама-то, наверное, и не такое видел в миссиях, и заставлял себя читать дальше.
К моменту встречи с братом он заканчивал последнюю из купленных тогда книг, и рассказы Мадары упали на благодатную почву — его воображение, растревоженное прочитанным, мигом нарисовало сцены из романа с собственными героями.
Он видел их и сейчас, стоило закрыть слезившиеся от боли глаза.
— Это он!.. — зашептали вокруг, и люди расступились, освобождая ему дорогу.
Хокаге приподнялся со своего трона.
— Кто вы? — спросил он надменно.
Юный черноволосый и черноглазый воин склонился в приветственном, но не подобострастном поклоне.
— Позвольте вам представиться, Хокаге-сама: Учиха Изуна, глава клана Учиха, — сказал он с лёгкой улыбкой и протянул ему свиток, перевязанный алой шёлковой лентой. — Я пришёл с предложением заключить мирный договор между нашими кланами.
— Мирный договор!.. — изумлённо повторили вокруг несколько раз.
Жена Хокаге, сидевшая по правую руку от него, посмотрела на юного воина с ненавистью — однако тот с достоинством выдержал взгляд её тёмных глаз в обрамлении густо накрашенных ресниц. Говорили, что эта женщина с золотистыми волосами — колдунья, и именно она виновата в том, что Хокаге допускает стратегические ошибки и проигрывает в последнее время битву за битвой.
Учиха Изуна собирался освободить его от неё.
— Вы лжёте! — сказала женщина гневно. — Клан Учиха никогда бы на такое не пошёл!
— Я заставил их, — ответил юный воин невозмутимо. — Кого-то с помощью слов, кого-то с помощью оружия.
Обнажив свою катану, он взмахнул ею, и она со свистом рассекла воздух. Лезвие было покрыто бурыми пятнами крови — так же, как и тёмно-фиолетовое косоде воина.
— Она ваша, Хаширама-сама, — сказал Учиха Изуна, поклонившись, и протянул ему катану. — Как и моя жизнь.
…или лучше наоборот?
— Изуна-сама, ваше задание выполнено.
Никто и не надеялся, что ему это удастся: отбить с жалкой горсткой воинов нападение вражеского клана, насчитывавшего сотни и тысячи опытных шиноби. Однако Учиха Изуна ни секунды не сомневался в своём военачальнике.
— Я верил в вас, Хаширама-сан.
В синих глазах последнего промелькнуло что-то, похожее на смущение, однако правитель предпочёл этого не замечать и взмахнул рукой, жестом приказывая всем удалиться.
Хаширама тоже повернулся, однако его удержали за рукав.
— Останьтесь, — попросил правитель тихо.
— Как прикажете, Изуна-сама.
Военачальник опустился перед ним на колени и почтительно склонил голову.
— Я хотел бы отблагодарить вас, Хаширама-сан, — улыбнулся правитель. — Просите любую награду; я дам вам всё, что вы пожелаете.
— Моей единственной наградой будет всегда находиться подле вас, Изуна-сама, — жарко прошептал тот и коснулся губами его пальцев. — И у меня есть только одна просьба: простите мне мою дерзость.
Правитель не успел ответить — за дверьми внезапно послышались шум и крики, а потом в зал ворвалась группа вооружённых людей.
Хаширама вскочил на ноги, однако было уже поздно — чья-то стрела пролетела через всю комнату и вонзилась правителю в горло. Тот соскользнул с возвышения, на котором сидел, и упал прямо на руки своему военачальнику, снова рухнувшему на колени, чтобы его подхватить. Длинные чёрные волосы рассыпались по полу, алая кровь залила белоснежный шёлк, расшитый цветами и птицами.
Синие глаза смотрели на него с отчаянием и мольбой.
— Прошу вас, Изуна-сама… Прошу вас, потерпите немного, я не позволю вам умереть…
Правитель с трудом приподнял руку и коснулся его щеки, рассеченной шрамом.
— Я…
Он хотел сказать, что это была бы лучшая смерть для него — на руках у самого преданного и самого любимого из своих подданных, однако сил уже не хватало.
«…А эти-то, которые совершили нападение, чего там стоят и глазеют, пока Хаширама уговаривает меня потерпеть?» — подумал настоящий Изуна, не-глава клана Учиха и не-правитель Страны Огня, и вздохнул.
Новый приступ боли в висках и затылке заставил его содрогнуться, и это не имело ничего общего с благородной болью даймё, умиравшего на руках у своего военачальника — а глаза, пристально смотревшие на него, даже близко не напоминали синие глаза Хаширамы.
Но…
Изуна боялся потерять ощущение странной и едва уловимой связи с отцом, появившееся после того, как пропала близость со всеми остальными — даже с матерью, которая после ухода Мадары перестала расспрашивать младшего сына о том, как прошёл день, и пытаться его обнять. Впрочем, он ведь и сам потребовал, чтобы она не относилась к нему, как к маленькому…
С отцом было сложно. Изуна вдруг обнаружил, что само его присутствие будто давит, и как никогда понимал слова Мадары о том, что в доме Хокаге становилось легко дышать — там просто не было Саске. Ночи, когда тот приходил к младшему сыну и подолгу сидел на его постели, были невероятно мучительны. Но всё-таки…
Изуне казалось, что он его понимал. То есть, логически не понимал совершенно, но чувствовал какие-то вещи — как, например, то, что если бы он остался сейчас с Мадарой, то отец бы обиделся не меньше, просто никогда об этом не сказал.
Поэтому он не мог этого сделать. Не мог его бросить.
А брат не понимал.
Изуна знал, что нужен отцу, и что отец нужен ему, хотя какая-то его часть отчаянно хотела уйти подальше, сбежать туда, где не было бы этой гнетущей атмосферы и ощущения безнадёжности, бесполезности любых попыток что-то изменить.
Двенадцать лет своей жизни он провёл вместе с братьями в светлом, радостном мире, а теперь как будто остался наедине с отцом с пыльной тёмной комнате — однако первое было иллюзией, лопнувшей, как мыльный пузырь, а второе казалось настолько реальным, что ощущалось физически.
Изуна подвинулся к краю скамейки, наклонился, положил голову отцу на плечо. Сделать это теперь было не так страшно, как тогда, в первый раз, в его комнате, однако всё равно тяжело — чувство было такое, что за любую попытку преодолеть незримый барьер, отделявший отца от окружающего мира, платить придётся собственной кровью.
Он и заплатил — головная боль усилилась до тошноты. Однако Саске поднял руку, чуть неловко коснулся его шеи под волосами и провёл по ней пальцами. Изуна понял, что это единственная ласка, которой он дождётся — и всё-таки она стоила сотни самых жарких объятий и поцелуев Сакуры, столько в ней было горьких, сдерживаемых эмоций.
Изуне внезапно стало стыдно перед матерью — он как будто принимал сторону отца против неё, не говоря уж о том, что фактически официально принял его сторону против брата.
Но…
Саске отстранился. Взгляд у него был недовольный, как будто он злился — однако на себя, а не на сына.
— Прошла голова? — спросил он.
— Да, — соврал Изуна и поднялся на ноги. — А почему ты сегодня не на работе?
— Покурить вышел.
«Повидать меня», — автоматически перевёл Изуна, и ему вдруг стало страшно: он как будто чужие мысли прочитал, причём безо всякого на то желания.
К тому же, раньше отец ни за что на свете не отлучился бы из полицейского корпуса посреди рабочего дня. Значит, что-то случилось.
Что-то случилось с ними со всеми — с братом, который ушёл из дома к Наруто-сану, с Хаширамой, который разглядывал странные вывески и отчитывал младшего брата, с матерью, которая рыдала и пила сливовое вино, с отцом, который не спал по ночам и встречал его после тренировок.
— Я не знал, что ты куришь.
— Никто не знает.
«Кроме меня».
Изуну захлестнуло странное чувство, обжигающее и леденящее одновременно: отец явно выделял его среди остальных — жены, старшего сына, своих подчинённых. И в то же время от этого было жутко, как будто его заклеймили какой-то тайной, груз которой придётся нести до конца жизни.
Он постарался сбросить напряжение, представив себе сцену, как в предпоследнем романе про демонов: отец-Повелитель Тьмы и он — его единственный и верный прислужник, однако легче не стало.
— А мне покурить можно? — спросил Изуна притворно весёлым голосом, не желая выдавать своих истинных чувств.
— Нет.
— Ну пожалуйста!
Саске вытащил из кармана пачку сигарет и протянул ему.
Казалось бы — что такого, отец просто выполнил его просьбу, однако Изуну снова бросило в дрожь.
— Да я просто так сказал. Не буду, — пробормотал он.
Саске молча убрал сигареты обратно, и они пошли дальше.
Добравшись до дома, оба остановились. Отцу нужно было возвращаться на работу, понимал Изуна, однако он словно ждал чего-то и не уходил. Чего он мог ждать? Ну не поцелуя же в щёку.
В голове промелькнула мысль.
— Пап… — в первый раз назвал его «папой», не «отцом». — Ты не мог бы мне денег одолжить?
Сакура обязательно поинтересовалась бы, на что, поэтому он и не просил у неё. На обед она ему в последнее время забывала давать, а плату за миссии забирала Изуми («Чтобы не расхолаживало»), обещая отдать всё в конце года, поэтому денег на то, чтобы снова зайти в книжный, у Изуны не было — а последний роман был прочитан уже на три четверти.
Саске достал кошелёк, вытащил оттуда самую крупную купюру и протянул ему.
У Изуны чуть глаза на лоб не полезли — на эту сумму он мог скупить половину книжного магазина. Будь здесь брат, он бы снова пришёл в бешенство: его карманные расходы отец всегда ограничивал.
Однако просить меньше тоже было неловко. Да и к тому же — книги…
— Спасибо, — поблагодарил он и положил деньги в карман.
— Я хочу, чтобы ты держался подальше от брата, — внезапно сказал Саске, и эти слова как будто повисли в воздухе.
— Х-хорошо…
— Пообещай мне.
Изуна опустил глаза. Нет, не то чтобы он когда-либо отличался особенной честностью и даже помыслить не мог о том, чтобы соврать, однако сказать эти слова сейчас и потом не сдержать обещание казалось ему недопустимым. Отец ведь верил ему, возлагал на него какие-то надежды — правда, непонятно, какие именно.
Брат за весь месяц даже не поинтересовался, как он. Брат наслаждался жизнью в доме у Наруто-сана, оставив его одного мучиться от раздора родителей и затаённой боли обоих. Брат сказал, что ненавидит его. Брат ударил его.
Отец единственный из всех не считал его маленьким и глупым.
Внутри него снова поднималась, нарастая, глухая обида.
— Обещаю, — сказал он.
И, прикрыв глаза, представил, против собственного желания, очередную сцену.
Брат толкнул его, и он повалился на землю, испачкав штаны и косоде в грязи.
Тобирама, который уселся на ветке дерева, положив ногу на ногу, захохотал.
— Ничтожество, — сказал Учиха Мадара, презрительно глядя на него сверху вниз. — Кому ты здесь нужен? Никому. Я, как глава клана, приказываю тебе убираться.
— Ну-ка, ну-ка, — запротестовал Тобирама. — Я, конечно, тоже считаю, что этой бездарности среди нас не место, но выгнать его из деревни может только Хокаге. Давай-ка спросим у моего братца!
Учиха Изуна, растрёпанный и жалкий, поднял голову и с надеждой посмотрел на подошедшего Хашираму сквозь пряди спутанных волос, упавших на лицо.
— Пусть останется, если способен драться, — спокойно сказал тот и протянул ему катану, принадлежавшую когда-то Кагамитару Хьюге.
— Но я не хочу быть шиноби, — прошептал Изуна, дотронувшись до острого лезвия.
— Тогда извини, — Хаширама вежливо улыбнулся, однако взгляд его остался холоден, как лёд. — Ты мне не интересен.
Он развернулся и ушёл, не оглядываясь.
— Слышал?! — закричал Мадара. — Пошёл вон отсюда!
— Стой, у меня есть идея получше, — сказал Тобирама и спрыгнул с ветки.
Он связал Изуне руки за спиной и прикрутил его к дереву.
— Продержишься семь дней без воды и питья на жаре — останешься в Конохе, согласен? — ухмыльнулся он. — Брата я уговорю.
…В последнем романе, который читал Изуна, было много описаний различных пыток, и это — далеко не самое страшное. Куда хуже было сдирание кожи заживо, отпиливание конечностей по одной, медленное утопление. Однако он не хотел себе этого представлять; особенно пугало почему-то вырывание глаз.
…Пять дней спустя к Учихе Изуне, измученному и исхудавшему, явился его собственный отец. Глаза Изуны слезились от песка, который бросал в лицо горячий, иссушающий ветер, и он не мог понять, был ли это действительно Саске, или всего лишь галлюцинация — однако он отчётливо видел кровавый блеск шарингана.
— Какое тебе до них до всех дело? — спросил отец и дотронулся до его волос. — Есть только ты и я.
Делать этого было нельзя, однако Мадара всё-таки не выдержал и пошёл за ними следом. Крался, прячась за деревьями, сливаясь со стенами, скрываясь в тени от домов.
Видел, как отец усадил младшего брата на скамейку, как обнимал его, как гладил по шее, как протянул ему сигареты, как вручил такую сумму денег, которую Мадара и за десять миссий класса «А» не получил бы.
Ненавидел.
Ненавидел. Ненавидел. НЕНАВИДЕЛ обоих.
Подумал о том, что убил бы маленького глупого брата, и не ради какого-то там Мангекьо Шарингана, а просто так — чтобы не видеть его больше.
Достал из рюкзака скрученные в свиток листы, до которых не дотрагивался почти месяц и жадно перечитал строчки.
Злорадно посмеялся над собой: а он-то и вправду решил, что всё это ничего не значит, что, пожив в доме у Хокаге, он стал другим. Не стал, и к чёрту все!
Отец сказал: «Я хочу, чтобы ты держался подальше от брата».
Изуна ответил: «Обещаю».
Мадара стиснул кулаки и достал из рюкзака кунай.
Когда Саске развернулся и отправился обратно на работу, он бесшумно зашёл в дом вслед за братом и встал позади него. Изуна ничего не замечал — куда уж ему! Как шиноби он всегда был полным ничтожеством… да и не как шиноби тоже. Что он умел? Ничего!
В голове назойливо жужжал противоречащий голосок: умел слушать, умел радоваться чужим успехам в отличие от него, умел любить… обнимал, когда было плохо, болтал, когда хотелось поговорить, молчал, когда хотелось тишины, всегда ждал его прихода, забирался к нему в постель…
Да плевать на всё это! Проще котёнка завести — тот разве что болтать не умеет, а в остальном — вот тебе и младший братец, можно Изуной назвать, и никакой разницы!
«Он взял с собой игрушку, плюшевого котёнка…»
Кунай в его руке дрогнул.
Проклятье!..
Изуна остановился посреди комнаты, постоял, опустив голову.
— Я один. Меня все бросили, — внезапно сказал он в пустоту тёмного, неуютного дома.
«И поделом тебе! — злорадно подумал Мадара. — Двенадцать лет наслаждался тем, что тебя любили, пора и честь знать!»
Он незаметно последовал за братом, когда тот отправился наверх; Изуна по-прежнему не ощущал его присутствия, и Мадару охватило торжество: он всё-таки был лучшим! Лучше их всех, лучше брата, лучше Тобирамы, лучше Хаширамы… даже Хокаге это заметил. Хокаге дал ему работу, более важную, чем ту, что делал его собственный сын!
Вот, должно быть, Хаширама злился.
И замечательно. Он ещё заставит беситься этого высокомерного ублюдка, и не один раз!
Изуна зашёл в комнату, их общую с детства комнату, знакомую до боли; разделся, забрался под одеяло, достал какую-то книжку. На тумбочке возле его кровати высилась целая гора книг — ха, нашёл себе новое увлечение!..
Мадара стоял в коридоре, активировав шаринган, и рука его, сжимавшая кунай, дрожала.
Подождать, пока братец заснёт, подкрасться, вонзить кунай ему в горло — только и всего… крови, конечно, море будет.
Наконец, Изуна погасил свет, отложил книжку, перевернулся на бок.
«Сейчас!..» — подумал Мадара минут через десять, когда услышал его ровное дыхание, и пробрался в комнату.
Здесь всё было по-прежнему, разве что его собственная кровать — пустая, очень аккуратно застеленная. На обоях кое-где — разноцветные разводы, следы их с братом так и не отмытых до конца рисунков.
Он подошёл к Изуне, занёс над ним руку с кунаем… посмотрел в его широко открытые чёрные глаза, полные боли и ужаса.
…не спал.
Не спал, гадёныш.
Простенькое гендзюцу заставило брата тотчас же провалиться в глубокий обморок, а Мадара прислонился к стене и опустил голову, краем глаза наблюдая, как колышутся лёгкие занавески от слабых порывов ветра из распахнутого окна.
Потом он вытащил из рюкзака пожелтевшие листы дневника, расправил их и вложил между страниц одной из многочисленных книжек Изуны.
— Подарочек тебе от старшего брата, — пробормотал он. — Почитаешь на досуге. Одному мне, что ли, эту херню в ночных кошмарах видеть?
Он вышел из комнаты, неторопливо спустился по лестнице, посмотрел на мать, разбиравшую покупки. Та подняла голову, увидела его и испуганно вскрикнула. Мадара махнул в знак приветствия.
Сакура ничего не сказала и только уставилась на кунай, зажатый в его руке.
— А, это? — спросил Мадара, проследив направление её взгляда. — Это кунай, да. Я, собственно, заходил брату горло перерезать.
Он помолчал немного, внимательно наблюдая за бледным лицом матери, последовательно отражавшим переживаемые ею чувства: изумление, недоверие, ужас. Потом продолжил:
— Но чего-то струсил в последний момент. Так что не волнуйся. — Он ухмыльнулся, прошёл мимо неё к двери и бросил напоследок: — Да, и не забудь отцу сказать, что я приходил. Может, тогда горло перережут мне, и всем станет спокойнее.
На улице Мадара глотнул свежего воздуха, деактивировал шаринган, и ему стало легче. Он вытащил из рюкзака бутылку с водой, плеснул себе на ладони, умылся, откинул прилипшие ко лбу волосы.
Послонялся по улицам, не зная, куда себя деть; ярость прошла, однако осталось какое-то назойливое беспокойное чувство, заставившее его тут же подскочить со скамейки, стоило на неё сесть, чтобы отдохнуть и перекусить.
Решил было пойти домой (нет, не туда, где оставались испуганная мать и чуть не прирезанный во сне брат, а туда, где жил весь последний месяц), однако потом подумал, что если встретит там Хашираму, то добром это точно не кончится. Ладно брат, но вот если эта высокомерная сволочь опять отпустит какое-нибудь замечание, то он точно сорвётся, выжжет ему шаринганом голубые глаза, так что тот до конца жизни будет передвигаться, ощупывая руками стены.
Он шумно вздохнул.
Хотелось сделать что-нибудь, пойти куда-нибудь… прекратить как-то всё это.
Воспоминания подсказывали ему, что был один человек, который мог… рядом с которым становилось легче.
«Это я. Я запретил ему. Ты слышишь?»
Мадара замер на месте. Пойти в резиденцию Хокаге… просто так? И что он ему скажет? Нет, лучше до вечера подождать.
«Изуна, напомни мне вечером написать доклад Хокаге о том, что в этой части деревни водятся бешеные собаки. Посмотрим, что Наруто скажет по этому поводу», — вспомнил он внезапно и похолодел.
Ну уж нет. Он не позволит отцу этого сделать.
Через пятнадцать минут Мадара поднимался по лестнице на второй этаж резиденции Хокаге.
В коридорах было на удивление тихо, и уже сама эта тишина подарила некоторое спокойствие. Он прислонился к одной из дверей — и внезапно услышал внутри шум, как будто что-то разбилось.
— Стой!
Мадара едва успел отскочить в сторону, как дверь распахнулась, и на пороге появился Хаширама. Вслед за ним вышёл какой-то человек… Мадара позабыл его имя, но он точно был кем-то из Хьюга, — и схватил его за руку.
Хаширама вырвался, и в глазах у него сверкнула ярость.
— Боюсь, у меня нет сейчас времени, Неджи-сан, — процедил он. — Мне нужно идти на собрание к моему отцу.
Он сделал шаг вперёд, увидел Учиху и застыл на месте. Во взгляде его вдруг ясно отразился испуг — то, чего Мадара ожидал от него меньше всего на свете — а потом он опустил голову и выдавил сквозь зубы:
— Ты-то что здесь делаешь?!
И развернулся, отправившись по направлению к кабинету отца.
Мадара минуты две стоял, приходя в себя, а потом обозлился так, что предыдущий приступ ярости из-за брата показался ему цветочками, и ринулся вслед за Хаширамой.
Он ворвался в кабинет Хокаге как раз тогда, когда все собравшиеся успели рассесться по местам и приготовить бумаги для докладов.
— Я хочу поговорить с Хокаге-сама! — заорал он, и Хаширама выронил свитки, которые держал в руках.
К нему подошла какая-то женщина.
— Боюсь, сейчас не время…
— Сейчас!!!
Хокаге встал со своего места, посмотрел на него.
Мадара встретил его взгляд — упрямо, отчаянно и решительно.
— Выйдете все, — наконец, приказал Наруто-сан, и собравшиеся стали покидать кабинет, посматривая на Учиху неприязненно.
Старший из братьев Узумаки задержался дольше всех.
— Мне… тоже уйти, отец? — спросил он как будто даже немного растерянно.
Наруто-сан прикрыл глаза.
— Да, — сказал он мягко.
Хаширама кивнул и вышел, одарив Мадару ледяным взглядом.
Хокаге закрыл двери, развернулся, подошёл к Учихе.
Потом встряхнул его за плечи и спросил:
— Что это значит?
Спросил так жёстко, что Мадара испугался. Он с чего-то вдруг решил, что, предложив ему пожить в своём доме, Наруто-сан позволит ему вообще всё что угодно, и что он относится к нему как-то… особенно. Но…
— Я… — пробормотал он.
…И внезапно выложил ему всю историю с дневником, от начала и до конца — сбивчиво и торопливо, путаясь в словах и не соблюдая логики повествования. Рассказал про отца, про мать, про то, что в детстве ему снились ночные кошмары, а что теперь он видит кошку, выбирающуюся из-под храма с глазами маленького Учихи в зубах, что проще убить брата, а потом завести котёнка и назвать его Изуной, чем…
— Он. Твой. Брат!
Мадара замотал головой.
— Вы не понимаете! Я ненавижу их, ненавижу их обоих, и отца, и Изуну…
— Да не ненавидишь ты их! — Голос Хокаге тоже сорвался в крик. — Они твоя семья, подумай об этом, единственные, кто у тебя есть! Представь себе, что однажды ты возвращаешься домой и находишь их всех убитыми, отца и мать в луже крови, брата с вырванными глазами — только во всех подробностях представь! Что, после этого ты почувствуешь себя счастливым, удовлетворённым жизнью?!
Перед глазами, против воли, замелькали картинки.
— Нет… — пробормотал Мадара пристыженно.
— А теперь представь, что всё это сделал ты!
Повисло молчание.
— Но какого чёрта отец так ко мне относится?! — закричал Мадара, делая попытку всё-таки отстоять свою правоту. — Чем я это заслужил?!
— У твоего отца была тяжёлая юность — гораздо тяжелее, чем у тебя. Есть вещи, которые я не имею права тебе говорить, но ты можешь мне просто поверить? Можешь?
— Могу, — согласился Мадара неохотно.
— Я полагаю, что Саске видит в тебе себя в молодости. И боится, что ты повторишь его ошибки.
— Повторю его ошибки? — переспросил Мадара. — Он что, вырвал у своего брата глаза, чтобы получить Мангекьо шаринган?!
— Нет. Позволил ненависти захватить его душу.
Учиха отвернулся.
— Я не хочу, чтобы то же самое произошло и с тобой, — продолжал Хокаге. — Не хочу, чтобы история повторилась! Ты не такой, как Саске, хотя и похож на него — возьми от отца лучшее и иди по прямой дороге! У тебя для этого все предпосылки — ум, талант, решительный характер. Для тебя открыты все пути, тебя любит множество людей: мама… Видел ты, какой заплаканной она была, когда пришла ко мне? Плакала потому, что боялась за тебя! Твой брат, мой сын… Ты хочешь уничтожить всё это в угоду беспочвенной ненависти? Хочешь разрушить из-за того, что ревнуешь отца к брату, жизни стольких людей — свою, родителей, Изуны… мою, если уж на то пошло. Потому что каким, к чёрту, Хокаге я могу быть, если допущу, чтобы сын моего лучшего друга сделал такое?
Мадара сжал кулаки и поднял голову.
— Ну так помогите мне!.. — сказал он и повторил тише: — Помогите…
Хокаге шагнул к нему, обнял, и Мадара уткнулся лицом в жёсткую ткань его плаща.
— Я всё, что угодно, для этого сделаю. Всё, что угодно. Хоть весь мир переверну.
«Почему он отец Хаширамы, а не мой? — подумал Мадара с горечью. — Ну почему?»
Хокаге потрепал его по волосам.
— Что ты сделал с тем дневником?
— Выкинул, — соврал Мадара, не желая признаваться, что на самом деле оставил найденные листы «в подарок» Изуне. Ладно, потом сходит домой и заберёт, может, братец и не успеет ничего прочитать.
— Хорошо. Не рассказывай никому, мы с тобой вдвоём с этой историей разберёмся. Согласен?
— Согласен, — вздохнул Мадара, прижавшись к нему крепче.
В дверь постучали и, не услышав ответа, заглянули.
— Отец…
Хаширама зашёл и остановился, посмотрев на них как-то потерянно и с болью.
В груди у Мадары поднялось торжество: ха! Видишь? Твой отец меня ценит! Лучше бы он был моим отцом, чем твоим…
«А, может, он и не отец тебе вовсе?»
То самое безумное предположение, которое однажды мелькнуло у него при мысли о Хашираме, обиженном на мать, внезапно вернулось и показалось на этот раз не таким уж и невозможным.
Он придирчиво оглядел Хашираму: ну ведь не похож же, ни капли не похож! Синие глаза — это да, но ведь Наруто-сан не единственный голубоглазый человек в стране. Если подумать, в Хашираме куда больше сходства… да хотя бы с этим Хьюгой Неджи.
А, может быть, он и есть его…
Мадара вздрогнул и почувствовал характерное волнение, которое всегда испытывал, обнаруживая какую-нибудь зацепку, важную для выполнения миссии.
Вспомнилось — а ведь каким голосом Хаширама сказал: «Мне нужно идти на собрание к моему отцу»!.. Ведь специально же подчеркнул последние слова!
— Что случилось, сынок? — спросил Наруто-сан как будто устало и отстранился от Мадары.
«Сынок». Надо же, а ведь раньше так его не называл, по крайней мере, при посторонних!
Ничего, вот если окажется, что этот Хьюга ему и в самом деле не сын…
— Отец, там… — начал Хаширама.
Впрочем, продолжать ему не потребовалось.
— Наруто! — Послышался крик из коридора. — Мне нужно с тобой поговорить, и мне плевать, даже если у тебя там совет пяти Каге!
Мадара вздрогнул, узнав голос собственного отца.
— Саске, — выдавил Хокаге и внезапно подтолкнул обоих, и сына, и Учиху, к противоположным дверям. — А ну-ка, быстро.
Хаширама кивнул и, буквально схватив Мадару за шиворот, выволок его из кабинета. Как только двери захлопнулись, Учиха вырвался, что было силы заехав бывшему другу коленом в живот, и прижался к двери ухом. Услышать ему ничего не удалось: Хаширама снова вцепился в него железной, несмотря на аристократическую тонкость пальцев, хваткой, и они начали драку, по-прежнему не говоря друг другу ни слова.
Мадара активировал шаринган, и на лице Хаширамы отобразилось чуть заметное волнение: ага-а, помнит, значит, что было в прошлый раз! Он воспользовался этим секундным замешательством противника, чтобы схватить его за длинные распущенные волосы и, рванув их, сбить Узумаки с ног — однако поскользнулся и сам.
Вместе они распластались на полу.
«Слаба-а-ак, — с наслаждением протянул Мадара, усевшись на него верхом. — Где же наш непобедимый гениальный Хаширама-сама, скажи нам?»
Он даже знал, какую иллюзию шарингана подарить ему на этот раз:
— Я не желаю видеть отродье Хьюга в моём доме.
Вряд ли, конечно, Наруто-сан прогонит его, даже если узнает, но…
На этот раз промедлением в схватке воспользовался Хаширама и, скинув Мадару с себя, припечатал его кулаком в подбородок. Тот аж закачался, так зазвенело в голове от удара, однако остался доволен собой. Настолько доволен, что даже драку продолжать не хотелось.
Он поднялся на ноги. Хаширама тоже вскочил и загородил собой дверь.
Мадара махнул рукой, кинул презрительно:
— Да к чёрту тебя, Хьюга. Давай, поработай у Хокаге верной собачонкой, тебе идёт. В следующий раз поводок подарю. Наруто-сану, не тебе.
И ухмыльнулся: отныне он только Хьюгой его называть и будет.
— Делай, что хочешь, но чтобы я этого ублюдка рядом с моим сыном больше не видел, — напрямую заявил Саске, плотно закрыв двери в кабинет Хокаге.
Наруто прищурил синие, потемневшие глаза.
— «Этот ублюдок» вообще-то тоже твой сын, Саске.
— И очень плохо. Для меня. Для него — нет, потому что если бы это было не так, он бы уже давно валялся в канаве с перерезанной глоткой.
Наруто стукнул кулаком по столу так, что лежавшие на нём бумаги разлетелись по сторонам.
— Ещё одно слово в таком духе — и я сам тебе глотку перережу! — прорычал он. — И за Сакуру-чан тоже.
— За Сакуру? — повторил Саске очень медленно. Брови его поползли вверх. — Да ну? Снова прочитаешь мне проповедь? Забыл уже, на каких условиях я остался тогда в этой деревне? Забыл, да?
Наруто стиснул зубы, а Саске обошёл вокруг него, издевательски улыбаясь.
— Кажется, кто-то обещал мне, что не будет вмешиваться в мою жизнь? Что не будет пытаться влезть мне в душу? Что не будет навязывать идеалы добра, справедливости, вечной дружбы и прочего? Ты, помнится, говорил, что примешь меня таким, какой я есть, даже преступником класса S с десятками искалеченных жизней за спиной. Снова не исполняешь свои обещания, Наруто-кун?
Саске усмехнулся, заметив, что удар попал точно в цель — значит, эта старая рана у Хокаге всё ещё болела.
Против воли захотелось смеяться.
«Наруто, придурок, ты же сдержал тогда своё слово, я вернулся в деревню, что ты страдаешь из-за этого до сих пор…»
— Зачем ты ломаешь ему жизнь? — спросил Наруто сдавленно. — Он ведь любит тебя.
— А я его — нет! — Саске развёл руками. — Ну что поделаешь, Наруто, я не готов, как ты, любить каждого встречного и принимать живейшее участие в его судьбе!
— Он не встречный, он твой сын, чёрт побери!
— И что? Когда-то у меня была семья, и я любил их всех просто за то, что они — моя кровь. Но то время ушло, и того Саске больше нет. Слово «семья» для меня больше ничего не значит, единственную семью, которая у меня была, вырезал мой собственный брат, и другой у меня не будет.
Наруто не выдержал, подскочил к нему, схватил его за плечи, тряхнул изо всех сил.
— Тогда какого чёрта ты женился на Сакуре-чан?! — заорал он. — Я думал… ты её любишь!
— А на ком ещё мне было жениться? — Саске тоже сорвался в крик. — Ты же понимаешь, что чем дальше, тем сложнее мне заводить какие-то отношения вообще, ты да она — вот единственные, кто значил для меня хоть немного! И я, чёрт побери, думал, что неправильно жениться на любой другой женщине, которой я не мог дать даже этого! Я был не прав? А?! Не прав?!
Наруто отпустил его и уставился потрясённо в пол.
— Прав, — глухо сказал он.
Саске прикрыл глаза.
— Я не знаю, что там тебе наговорила Сакура, — продолжил он, — однако то, что у меня с ней — это максимум того, что я могу предложить женщине вообще. Да не только женщине, любому! Что касается Мадары… знаешь, что он мне заявил сегодня? «Хокаге тебе не позволит»! Он ни черта не знает ни о моём прошлом, ни о наших с тобой отношениях, ни о чём вообще, и уже использует тебя как козырь в рукаве! Как тебе это?
Наруто молчал.
— Он всегда думал о себе бог знает что, — зло сказал Саске. — Что он лучший, самый умный, самый талантливый. Если бы я поддерживал в нём эти иллюзии, или даже не иллюзии, хорошо, то из него бы вырос второй Итачи! Точнее, тот Итачи, каким он был… в моём воображении все те годы, пока я не знал правды.
Голос его дрогнул и исказился от боли.
Наруто провёл рукой по лбу.
— Саске…
Несколько минут они молчали.
— Отдай его мне, — наконец, сказал Хокаге, подняв голову. — Не трогай его больше, отдай его мне, и я не допущу, чтобы история повторилась. Если же она всё-таки повторится… то убей меня, я и слова не скажу.
«Вот и твои тараканы выползли, Наруто, — подумал Саске устало. — Хочешь с его помощью переписать прошлое, так? Доказать себе, что эти годы прошли не зря, что тогда ты упустил меня, потому что был маленьким и слабым, но теперь всё изменилось. Какого чёрта мы с тобой оба живём прошлым, а, Наруто?»
Он махнул рукой.
— Да забирай.
В глубине души против воли, против логики, против собственного желания всколыхнулось что-то, напоминающее ревность: «он же всё-таки мой сын, а не твой!», но Саске без особых усилий подавил в себе это чувство.
— В конце концов, здесь наши желания совпадают. Я тоже меньше всего хочу, чтобы прошлое, в любом его виде, повторилось.
— Саске. — Наруто вздохнул, откинул со лба волосы и уселся на стол, скрестив на груди руки. Очевидно, он принял решение и теперь чувствовал себя гораздо спокойнее. — Но ведь Мадара и Изуна — братья. Тебе не кажется несправедливым запретить им видеться? Представь… если бы такое произошло с тобой и Итачи. Тогда, в детстве. Когда всё было ещё хорошо.
«Когда всё было ещё хорошо», — мысленно повторил Саске, и ему внезапно стало так больно от этих простых слов, что он забыл обо всём и сказал, искренне и честно:
— Мне просто страшно, Наруто. Я боюсь собственного сына. Иногда мне кажется, что если он отнимет у меня последнего дорогого мне человека, то это будет… заслуженно. Как наказание. Понимаешь?
Наруто посмотрел на него широко открытыми глазами, очевидно, потрясённый до глубины души тем, что он вот так легко признался. А потом отвернулся и застонал.
— Да, Наруто, — сказал Саске, глядя в потолок. — Так получилось, что я люблю его. Сам не понимаю, когда и как это могло произойти, я ведь сказал тебе, что чем дальше, тем сложнее мне испытывать к кому-либо чувства. Это не потому, что он мой сын. Это… не знаю почему. Можно объяснить любовь?
— Нельзя, — согласился Наруто, не поворачивая к нему головы.
— Тридцать… да, почти тридцать лет назад я был слишком слаб и позволил убить всех тех, кого я любил. Но есть одна вещь, в которой мы с тобой похожи, Наруто. Я тоже собираюсь доказать себе и другим, что это не повторится. Что я теперь сильнее. — Голос его стал жёстче, губы сжались, в чёрных глазах расцвели алые, кроваво-огненные лепестки Мангекьо Шарингана. — Любого, кто дотронется до Изуны хоть пальцем, ждёт такая мучительная смерть, что он станет умолять о том, чтобы его лучше заживо сварили в кипятке, предварительно четвертовав и содрав с него кожу. Уж это-то я могу себе позволить. — Он горько усмехнулся. — Поверить, что для этого моя сила, купленная ценой жизни брата, и нужна.
Саске прошёлся по комнате, испытывая какое-то странное чувство: как будто нашёл, наконец, ответ на терзавший его долгие годы вопрос, хотя никакими вопросами он, сколько себя помнил, не задавался. Потом он приблизился к Наруто и посмотрел ему прямо в глаза.
— Пообещай, что не станешь мне в этом мешать. Сегодня прямо какой-то день обещаний, — он чуть усмехнулся, вспомнив, как требовал несколько часов назад того же от Изуны, — но всё равно. Обещай!
— А ты поверишь моему слову? — спросил Наруто горько.
— Да. Поверю, — ответил Саске твёрдо.
— Хорошо. Обещаю.
— Даже если это будет второй мой сын?
— Даже если это будет второй твой сын, — подтвердил Хокаге, вздохнув. — Но до этого не дойдёт. Мадара не сделает ничего своему брату. А если сделает… тогда я тем более не стану тебе мешать. Потому что я же сказал, Саске. Убей меня, если это произойдёт.
— Ты идиот, Наруто.
— Не больший, чем ты, Саске.
— Тоже верно.
Оба рассмеялись. Горько и устало… но всё-таки это был смех, напоминавший о том, что когда-то они так же смеялись вместе, лучшие друзья: Наруто весело, Саске — чуть приподняв уголки губ, — и о том, что те времена не канули безвозвратно в прошлое. Точнее, канули… но не бесследно. Что-то всё-таки осталось.
И ради этого «чего-то», возможно, и стоило жить.
Продолжение в комментариях
Автор: Mokushiroku
Бета: Essy Ergana
Персонажи (Пейринг): Саске, Сакура, Наруто, Хината и их дети, переживающие кризис взросления, в различных комбинациях.
Рейтинг: R
Жанр: ангст, семейная драма, романс.
Состояние: в процессе.
Дисклеймер: старшее поколение принадлежит Кишимото.
Предупреждение: гет и слэш (в дальнейшем), ОМП и ОЖП, возможный ООС.
От автора:
Детей Саске и Наруто зовут Изуна, Мадара, Хаширама и Тобирама соответственно. Да, это дань прихоти автора, который никак не может расстаться с полюбившимися ему Основателями, но не хочет писать АУшку или смириться с возможными расхождениями с каноном.
Главы 1-5 несколькими постами ниже
Главы 6-12
6.
«…после чего провёл два года на службе у дамьё».
«Чего-о-о? Какого ещё дамьё?»
Мадара отложил листок, потёр глаза, потом прочитал предложение снова и, наконец, понял, что, очевидно, имелось в виду «даймё».
«Хоть бы без ошибок научились писать, что ли».
Он зевнул.
Да уж, чтение этих бумажек и в самом деле оказалось занудством, какое поискать.
Но — сам же хотел ответственную работу. И Наруто-сан её ему предоставил — такую, о которой он раньше и мечтать не смел: решать судьбу большинства новоприбывших и даже некоторых хорошо знакомых ему шиноби, присваивая ранг их миссиям и оценивая итоги выполненных заданий. Их карьерное продвижение зависело от того, с каким настроением он поднялся с утра с кровати — точнее, с футона.
Мадаре было приятно.
С того дня, как его мать появилась в доме Хокаге, заплаканная и дрожащая, прошёл почти месяц. Тогда Наруто заперся с ней в кабинете, и они разговаривали почти час, после чего Сакура вышла, и глаза её по-прежнему блестели от слёз, но она чуть улыбалась и сказала Хокаге: «Спасибо».
А Наруто, как ни в чём не бывало, спросил у Мадары, какую еду тот предпочитает, и не против ли он, если по воскресеньям это будет всё-таки рамен.
Учиха понял, что это было приглашением остаться.
И принял его — потому что ему действительно хотелось.
В последующие дни он не раз жалел об этом, ругаясь без конца с Тобирамой и Хаширамой и будучи вынужден поступиться некоторыми своими привычками — например, слушать громкую музыку. Дома отец не позволял ему, но Саске обычно приходил за полночь, а здесь была Хината-сан, и хотя она, пожалуй, и слова бы ему не сказала, было неудобно.
Однако мысли о дневнике и маленьком слепом Учихе перестали его мучить, и ночные кошмары — тоже.
Мадара всё так же ходил на миссии, а в свободное время шатался по деревне один или с Тобирамой, однако теперь по утрам он проводил пару часов в кабинете Хокаге, разбирая отчёты, а вечером ужинал вместе со всеми, и это было так странно и непривычно — что за столом собиралась вся семья.
Он бросил курить — просто не хотелось, а к концу месяца понял, что скучает по брату.
Что бы там ни было, и как бы Изуна ни раздражал его своей глупостью и беспечностью, всё-таки они с детства были вместе, и теперь его присутствия не хватало даже на физическом уровне: Мадара не скучал и не томился, однако чувствовал, что что-то не так.
Он знал, что команду его брата курирует девушка Хаширамы. Когда он услышал об этом, то был шокирован — Изуми имела звание джунина, которое позволяло ей быть наставником генинов, однако обычно никто в таком возрасте не стремился брать под свою ответственность малышей. А она, по слухам, сама попросила… Хаширама наверняка знал подробности, однако упрямо молчал. Их отношения вообще катастрофически испортились после той незабываемой драки. Мадара не мог простить Хашираме унижения, которое испытал, упрашивая его прийти на встречу с Изуной, а тот ему, очевидно, — шрама на щеке, который не желал заживать, и кошмарных видений, подаренных шаринганом. Что это были за видения, Мадара не знал и знать не хотел.
Они разговаривали друг с другом: «Не подашь мне соль?» — «Да, конечно», и ссору вслух не упоминали, однако всем было ясно, что былой дружбы не вернуть.
Зато с Тобирамой, наоборот, наметился некий сдвиг. Тот, похоже, серьёзно воспринял слова, сказанные Мадарой во время ночной истерики, и теперь, по крайней мере, честно старался называть его по имени — хотя бы иногда.
Это было жутко забавно — смотреть, как он кривится и морщится, поправляя себя: «Учи… Мадара», ну и в целом приятно — слышать своё имя.
Оставалось только выяснить отношения с братом.
Впрочем, «выяснить» — это было громко сказано. Что он ему скажет? «Я в ярости, потому что родители любят тебя больше, чем меня»? Он не знал — и откладывал встречу.
А потом прошёл случайно мимо Академии и увидел брата на качелях, одиноко читавшего какую-то книгу. Внутри что-то кольнуло, и он подошёл ближе.
Изуна заметил его и поспешно сунул увесистый том в рюкзак; на щеках у него проступил лёгкий румянец. У Мадары промелькнуло нехорошее подозрение: что это за книжка такая, уж не из серии ли «Приди, приди, рай»? Правда, обложка была не похожа, но братец так подозрительно покраснел…
Изуна встал с качелей, и Мадара заметил, что он стал ещё выше. Да и вообще как-то изменился — особенно взгляд, который стал более печальным и глубоким что ли, и напомнил ему… взгляд Хинаты-сан, вот чей. Вот только что общего могло быть у его глупого маленького брата и жены Хокаге?
— Что дома? — спросил Мадара без предисловий.
Обычно Изуна любил подробно рассказывать о своих впечатлениях или наблюдениях, однако сейчас он ограничился простыми формальностями: да, всё нормально… нет, мама с папой не ссорятся…
А потом спросил:
— Почему ты ушёл?
Мадара присел на качели, посмотрел в сторону леса, на верхушки деревьев, зажигавшиеся золотисто-багряным отсветом заходящего солнца.
— Да просто так. Достало всё. Семейка эта… У Хокаге лучше. — Он усмехнулся. — На то он и Хокаге.
— Хокаге...
Солнечные лучи позолотили на миг и глаза брата, а может, это так ярко вспыхнул в них интерес. Голос Изуны, до этого ровный и бесцветный, зазвучал взволнованно, и сам он тоже весь ожил, как будто в бледную акварельную картинку добавили густого ярко-алого цвета.
«А он ведь будет страстным», — внезапно подумал Мадара и понял, что в очередной раз проиграл спор Тобираме. Тот знал, что лучший друг неадекватно реагирует на любые упоминания слов «Изуна» и «секс» вместе, и неизменно пользовался этим, чтобы вывести Учиху из себя.
— О-о-о, наш малыш Изу натворит ещё дел из-за любви и страсти, вот увидишь, — многозначительно ухмылялся он, и Мадара жутко бесился.
— Какая любовь?! Какая страсть?! Что ты вообще несёшь? — возмущался он. — Ему двенадцать лет!
— Да он и девственности лишится раньше, чем ты, — дразнил его Тобирама и с хохотом уворачивался от тумаков.
— Расскажи, как там у них, — попросил, тем временем, Изуна.
Братец всегда умел слушать жадно: про Академию, когда ещё сам там не учился, про экзамены, про миссии, про опасных злодеев и могущественных защитников, про далёкие земли и необычные техники. Не имея собственной жизни, он проживал чужие, о которых ему рассказывали, и проживал так, что рассказчик чувствовал себя центром мироздания и непобедимым героем. На фоне Изуны вообще легко было почувствовать себя всесильным — и это подкупало.
Поэтому Мадара, Тобирама и Хаширама наперебой расписывали ему свои приключения, не забывая присовокупить в конце: «Ну, пройдёт ещё немного времени, и ты будешь вместе с нами», чтобы он не обижался — однако в глубине души ни один из них не имел этого в виду. Малыш Изу оставался малышом Изу, как его можно было представить рядом с собой на миссии или заговорить с ним о чём-то личном, о чём-то взрослом? Нет, гораздо приятнее было наслаждаться его восторженным, изумлённым взглядом.
Но не вечно же тешить самолюбие за счёт глупого маленького брата; Мадаре это, в конце концов, надоело — он жаждал большего.
Теперь его амбиции были в некоторой степени удовлетворены — сам Хокаге доверил ему судьбу своих подчинённых! — и, глядя Изуне в глаза, Мадара внезапно вспомнил то детское чувство «Я — герой!», которое возникало раньше, даже если он рассказывал брату всего лишь про контрольную в академии.
— У них… легко, — ответил Мадара на его вопрос, не зная, как ещё описать то чувство, которое возникало в доме у Наруто-сана. Нет, проблемы у него были и там — да хотя бы тот же Хаширама, который его раздражал — однако они, скорее, добавляли жизни остроты. Тяжесть вечной глухой озлобленности на весь свет, мучившая его в родительском доме, внезапно рассеялась, и это было непривычно, как будто он смог, наконец, дышать полной грудью.
И дневник… Раньше при мысли о нём Мадара леденел, и на душе становилось так беспросветно гадко, как будто всё в жизни было потеряно, однако теперь, даже если он и вспоминал о нём вскользь, казалось, что это ерунда, давно забытые тайны минувших дней.
«Всё, что мне требовалось, чтобы получить то, о чём я мечтал наяву и во сне, — это отобрать у моего брата его красивые глупые глаза».
Взгляд Мадары, почти против воли, скользнул по лицу брата, по его девчачьим длинным ресницам.
Он бы никогда такого не сделал. Никогда.
«…сила и свобода, власть и могущество, даваемые Мангекьо Шаринганом».
А ещё откуда-то появилось вдруг слово, которого, он точно помнил, в дневнике не было: «Бессмертие».
Он отступил на шаг.
Изуна, поглощённый своими мыслями, ничего не заметил.
— А какие у них отношения в семье? Ну… у Хаширамы с Наруто-саном, например. Они не ссорятся?
Мадара встряхнул волосами, заставляя себя вернуться к реальности. Ощущение было такое, как будто он только что уходил с головой под воду и теперь вынырнул и не может прийти в себя.
— Отношения… — повторил он, подумав мимоходом: почему брата это волнует?
Впрочем, ему хотелось отвлечься, и он начал рассказывать.
Рядом с отцом Хаширама становился забавным — почтительным, благоговеющим, почти что робким, и поначалу Мадара поверить не мог в подобную перемену: высокомерный Узумаки, который только и знал, что раздавать приказы — и вдруг такое подобострастное поведение. Он даже думал, что Хаширама над ним смеётся; подслушивал, надеясь его раскусить, но нет — тот и наедине с Наруто-саном разговаривал с ним не как с отцом, а как с Хокаге.
Правда, во все остальное время Хаширама был по-прежнему невыносим. Пару раз они просматривали вместе с Мадарой отчёты в кабинете Хокаге, и Учиха кипел от злости: Узумаки проверял за ним каждую бумажку, после чего спокойным и скучным голосом сообщал о найденных ошибках и неточностях. Вообще, он стал невероятным занудой, Хаширама; просто помешался на правилах. Ведь не всегда же был таким, с чего вдруг?
…Изуна дослушал брата, на миг опустил глаза, обдумывая услышанное, а потом снова посмотрел на него жадным взглядом и спросил про отношения Хаширамы с матерью.
Здесь всё было ещё сложнее. Хаширама часто не появлялся дома по несколько дней подряд, и если с отцом он постоянно виделся в резиденции Хокаге, то мать, как понял Мадара, не знала о нём вообще ничего. Иногда она спрашивала о старшем сыне у Тобирамы; тот отвечал неохотно, однако она всегда удовлетворялась его словами и не выпытывала подробностей — отворачивалась и глядела задумчиво в сторону.
Мадара был однажды в гостиной, когда Хаширама вернулся после трёхдневного отсутствия. Когда домой приходил её муж, Хината-сан вся расцветала и бросалась ему навстречу; когда появился сын, она тоже встрепенулась, однако сдержала себя и подошла медленно, остановившись на некотором расстоянии от него. Они действительно были похожи, однако рядом казались скорее братом и сестрой, нежели сыном и матерью: Хаширама был выше её на целую голову, а она выглядела довольно молодо, особенно в своих красивых нежно-сиреневых кимоно, расшитых райскими птицами и цветущей сакурой.
— Добрый вечер, — сказал Хаширама, склонив голову, и она улыбнулась, ласково и печально.
С ней он тоже разговаривал почтительно, и всё же совершенно не так, как с отцом — более холодно, более отстранённо. Хотя, задумавшись об этом сейчас, Мадара не мог бы сказать, что Хаширама мать не любит и общается с ней только из вежливости — скорее, между ними была какая-то странная преграда, причинявшая боль обоим.
Однажды Мадара, обнаружив, что уже неделю не курит, и почти что испугавшись по этому поводу, всё-таки вышел на террасу с пачкой сигарет и увидел Хашираму с матерью во дворе: они сидели друг напротив друга за летним столиком и молчали. На секунду Учихе показалось, будто он увидел картинку из прошлого, красивую гравюру, изображающую придворных даймё: сад был усыпан белоснежными лепестками яблони и бледно-розовыми — вишни, на матери было кимоно, на сыне — косоде, ветер развевал длинные волосы обоих.
Старший Узумаки сидел, выпрямив спину и церемонно сложив руки, будто на дипломатическом приёме; Хината-сан перебирала какие-то причудливые вещицы, разложенные перед ней на столе — разноцветные свечи, веера, расписные фонарики — и показывала их ему, не говоря ни слова. Хаширама так же молча брал их из её рук, внимательно разглядывал и осторожно клал обратно.
Мадаре казалось, что он видит сцены из какого-то сюрреалистического фильма.
Наконец, Хината-сан заговорила, и он облегчённо вздохнул — это нескончаемое молчание становилось невыносимым даже для него, однако те двое, похоже, просидели так уже не один час.
— Я хочу показать тебе ещё одну вещь, — сказала она с лёгкой улыбкой. — Можно сказать, фамильную драгоценность.
Сын чуть кивнул ей, и она ушла в дом. Мадара притаился между деревянными перилами на террасе: взглянуть на сокровище клана было любопытно и ему.
Оставшись в одиночестве, Хаширама по-прежнему сидел неподвижный, как истукан. В каменной статуе Первого Хокаге и то было больше жизни, чем в нём в этот момент; однако когда мать вернулась с катаной в руках, глаза его сверкнули — это было заметно даже со второго этажа.
— Я знаю, ты предпочитаешь искусство войны, — сказала Хината-сан, протягивая ему меч. — Он принадлежал Кагамитару Хьюга, одному из основателей клана.
Хаширама встал, вынул катану из ножен и вытянул руку, глядя, как солнце отражается в начищенной стали, — а потом вдруг подскочил и скрылся среди яблоневой листвы. Секунду, нет, долю секунды спустя он уже стоял позади матери, а с неба падали, медленно кружась в воздухе, срезанные им цветки.
Мадара скривился: он терпеть не мог, когда Хаширама выпендривался.
Хината-сан повернулась к сыну.
— Ты по-прежнему лучший, мой мальчик.
— Да?
Тот сжал катану в левой руке, а пальцы правой, не отрывая от матери пристального взгляда, сомкнул вокруг острого лезвия. Хината-сан чуть заметно вздрогнула, однако глаз не опустила — смотрела на то, как он сжимал кулак всё сильнее и сильнее, не обращая внимания на кровь, заструившуюся между пальцами.
Хаширама не выдержал первым и отбросил катану в сторону; длинный рукав его косоде окрасился багровыми пятнами.
«А он ко всему прочему ещё и идиот, — подумал Мадара. — Как он печати будет складывать, поранив себе пальцы?»
Хаширама, тем временем, поднял катану и положил её на стол.
— Спасибо, — сказал он матери.
— За что? — тихо спросила она.
— За всё.
Тон, которым он это произнёс, был таким жёстким, что к нему куда больше подошли бы слова «ненавижу тебя».
Хаширама развернулся и пошёл к дому, однако на полпути вдруг остановился и сказал уже совсем другим голосом:
— Да, все эти вещи… — он кивнул в сторону стола с разложенными на нём веерами и фонариками, — …они красивые, мама.
Мадара из всего этого представления понял только то, что Хьюга жутко пафосны — впрочем, это он знал и раньше — и что Хаширама таит за что-то на мать обиду.
На секунду у него промелькнуло безумное предположение, но он тут же его отмёл:
«Нет, не может такого быть. Глаза-то у обоих синие…»
Всю эту сцену, за исключением собственных мыслей, он пересказал теперь Изуне, постаравшись представить Хашираму в наиболее невыгодном свете, однако маленький глупый брат его усилий, похоже, и не заметил: смотрел затуманившимся взглядом и явно витал в облаках.
Вечно он видел в Узумаки кого-то, вроде полубога.
Мадара почувствовал острый укол ревности.
— Ну, я пойду, — небрежно бросил он.
Развернулся — и так и прирос к месту, увидев последнего человека, которого ожидал здесь увидеть: собственного отца.
— Ты, — сказал Саске таким тоном, как будто встретил посреди деревни преступника S-класса, объявленного в розыск всеми пяти великими странами.
«Поражаюсь твоей наглости», — вот что он на самом деле имел в виду.
— Я, — ответил Мадара, усилием воли подавив в себе дрожь, поднимавшуюся от взгляда отца: холодного, яростного, ненавидящего. Нет, он больше не станет его бояться.
— Что ты здесь делаешь?
— С братом разговариваю. — Он смотрел ему прямо в глаза и говорил настолько вызывающе, насколько это было возможно. — Что, нельзя?
— Нельзя, — отрезал Саске.
— Да ну? — издевательски протянул Мадара. — Ты издал приказ, запрещающий мне появляться на улицах Конохи?
Чёрные глаза отца сузились.
— Предлагаешь мне это сделать?
— Чёрта с два! Ты не Хокаге, чтобы издавать приказ! А Хокаге тебе не позволит! — внезапно выпалил Мадара, сам не ожидая от себя таких слов.
Сказал — и внутренне содрогнулся: с чего он вообще взял, что Хокаге есть до него какое-то дело? К тому же, они с отцом лучшие друзья…
Однако Саске он из себя вывел — эта цель была достигнута. Лицо его расслабилось, но во взгляде бушевала такая ярость, что будь у него активирован шаринган — никого живого вокруг бы уже не осталось.
— Понравилось, значит, подбирать объедки со стола Хокаге? — спросил он притворно задумчивым голосом. — Ну, удачи. Видимо, ты только на это и годен. Пойдём, Изуна.
— Изуна, если ты пойдёшь сейчас с ним, то со мной можешь попрощаться навсегда! — заорал Мадара вне себя от бешенства. — Ты понял?!
Изуна посмотрел на них широко раскрытыми от ужаса глазами.
— Нет. Не надо. Пожалуйста, — попросил он
— Пошли. — Саске положил руку ему на плечо.
— Я тебе сказал — пойдёшь с ним, меня больше никогда в жизни не увидишь! Выбирай — или он, или я!
«Если он выберет меня — что я буду с ним делать?» — мелькнула в голове запоздавшая мысль, однако остановиться Мадара уже не мог.
Лицо брата жалко искривилось.
— Изуна, — сказал Саске спокойно.
— Ну?! И с кем ты останешься? — выдавил из себя Мадара.
— Я… — младший брат опустил голову и глухо ответил: — С отцом.
Мадара похолодел раньше, чем осознал значение его слов.
«Нет. Не может быть».
Не думая ни о чём, он шагнул вперёд и влепил брату такую затрещину, что тот не устоял на ногах и рухнул на землю.
— Ты… предатель, — выдавил он, едва дыша от ярости. — Да больно ты мне нужен! Бесполезный, никчёмный… ничтожество! Ненавижу тебя. Пошёл вон отсюда!
Сам внутренне содрогнулся, ожидая, что отец его, как минимум, четвертует за то, что он сделал, однако отступить не мог — что же, показать, что он его боится?!
Однако Саске его не тронул. Не отрывая от старшего сына презрительного взгляда, он подал младшему руку, помогая ему подняться.
— Изуна, напомни мне вечером написать доклад Хокаге о том, что в этой части деревни водятся бешеные собаки. Посмотрим, что Наруто скажет по этому поводу, — произнёс он притворно задумчивым голосом и, подтолкнув младшего сына, отправился с ним вниз по улице.
***
До дома они так и не дошли.
— Мне плохо, — сказал Изуна, и отец усадил его на скамейку, опустившись на корточки рядом.
Голова у него болела так, что каждый вдох отзывался ударами по вискам; перед глазами всё расплывалось, и пару раз мелькала какая-то тень, заставлявшая его вздрагивать и покрываться ледяным потом.
После удара брата во рту до сих пор ощущался солоноватый привкус крови, но ещё сильнее был вкус горькой обиды.
В чём он был виноват?! Что он сделал?!
Разве непонятно было, как ему хотелось остаться с братом? Может, Наруто-сан и его бы взял к себе в дом?.. Быть там вместе со всеми, вместе с Хаширамой, вчетвером, как раньше… Соблазн был столь велик, что у него до сих пор всё внутри разрывалось от сознания упущенной возможности.
Вместо этого ему придётся вернуться в пустой холодный дом, откуда пропала даже атмосфера уюта, создаваемая раньше матерью — та продолжала заниматься домашними делами, готовить обеды, ужины, однако делала это настолько автоматически, что казалось, будто вместо неё им подсунули робота. С отцом они действительно больше не ссорились, но и почти не разговаривали, а спали и вовсе в разных комнатах.
Точнее, отец вообще практически не спал. Изуна часто слышал его шаги в коридоре — и это было даже хуже, чем рыдания матери в ту ночь, когда брат не вернулся домой. Из-за этого он сам не мог подолгу уснуть — а потом просыпался по несколько раз за ночь, иногда обнаруживая рядом Саске. Тот неизменно говорил ему, что всё в порядке, и Изуна притворялся спящим, мучаясь от невозможности перевернуться лишний раз на бок или поправить одеяло.
Утром начинался другой кошмар.
В его новом сенсее как будто уживались два разных человека, и оба казались одинаково ужасными. Во время тренировок Изуми была жестока и неумолима, похуже любого мужчины — она действительно обладала большим запасом знаний и умений и стремилась передать их своим ученикам, однако ни о каких поблажках, ни физических, ни психологических, и речи идти не могло, и Изуна, не привыкший к подобному отношению, чувствовал себя совершенно никчёмным.
Зато в остальное время Изуми словно отыгрывалась за эти часы, когда была холодной и безжалостной, и превращалась в воплощение женственности и материнского инстинкта: любила потрепать Изуну по волосам, назвать его как-нибудь ласково, обнять.
А ещё она была девушкой Хаширамы.
Всего этого было достаточно, чтобы превратить его жизнь в ад.
Единственным утешением оказались, как ни странно, книги.
Изуна никогда не был особенно охотлив до чтения — его воображению вполне хватало и того, что рассказывали о себе братья. Однако в то утро, когда он встретил Хашираму, по пути домой он обратил внимание на книжный магазин, мимо которого каждый раз проходил, даже не замечая вывески, и, чуть помедлив, спустился по лестнице внутрь.
Около прилавка на видном месте стояли стенды с литературой подешевле — комиксами, раскрасками, многочисленными романами под одним и тем же заголовком «Приди, приди, рай». Изуне захотелось полистать их — Тобирама любил эту серию, может, и Хаширама тоже? — однако вокруг толпились дети, читавшие мангу, и он прошёл внутрь, к книжным полкам, заставленным толстыми фолиантами.
Там было тепло и тихо, солнечно и спокойно; в столбах света золотились, медленно опускаясь на пол, пылинки. Изуна побродил между стендами, разглядывая разноцветные корешки и изредка проводя рукой по какому-нибудь роскошному, инкрустированному камнями переплёту. Он даже не решался вытащить и полистать одну из книг, настолько красивыми они выглядели. Впрочем, ему нравилось и просто стоять так — в одиночестве, вдыхая странноватый, но приятный запах типографской краски и чувствуя, как тревоги и волнения дня постепенно отступают на второй план.
— Заблудились среди лабиринта чужих иллюзий, молодой человек? — к нему внезапно подошёл, улыбаясь, старичок с длинными белыми волосами.
Изуна замер на мгновение, раздумывая, не является ли это обращение насмешкой: обычно его называли только «малышом Изу», ну или «мальчиком», если это были незнакомые люди. Смысла фразы он тоже не очень понял — однако улыбка у старика была добрая, и он неуверенно пожал плечами, подумав, что есть что-то приятное в том, когда тебя называют на «вы».
— Ищете что-то конкретное?
Вообще говоря, да — искал. Однако не скажешь же: «мне нужно что-нибудь про осенний лес»! Тогда его сочтут полным идиотом.
— Нет, я просто… — он замялся. — Не знаю. Может, стихи…
И тут же мысленно проклял себя: стихи! Да если это услышит кто-нибудь из его одноклассников — а возле стенда с комиксами толпилось немало ребятни — то над ним будут смеяться всей деревней. Стихи он читает… Нет, чтобы какой-нибудь «роман с приключениями» сказал или хотя бы «Приди, приди рай» — книжки Джирайи сам Хокаге читал, это было не так позорно.
Однако старику его ответ, похоже, понравился.
— Редко встретишь в наше время юного шиноби, увлекающегося поэзией, — добродушно сказал он, и Изуна мучительно покраснел, опасаясь, что эти слова мог услышать кто-нибудь ещё. — Могу я порекомендовать вам что-нибудь на свой вкус?
Он торопливо кивнул, надеясь побыстрее от него отделаться, однако старик, как назло, ходил между полками медленно, то и дело останавливаясь и разглядывая иероглифы на каком-нибудь корешке. Некоторые книги он вытаскивал, а потом ставил, даже не раскрыв, на место, некоторые листал, над некоторыми улыбался, над другими — неодобрительно цокал языком.
Наконец, он вручил Изуне целую стопку увесистых фолиантов.
— Здесь не только стихи, но и другие произведения, которые, смею думать, могут вам понравиться.
Да чего он к нему вообще привязался?!
Изуна торопливо кивнул и потащил книги на кассу, опасаясь, что в противном случае старик предложит ему что-нибудь ещё. К тому же, всё равно ведь собирался что-нибудь купить…
Потом мелькнула запоздалая мысль про деньги, и он пришёл в ужас: книжек было так много, и они были такие дорогие — однако было уже поздно. Минут десять Изуна стоял возле кассы, выгребая из карманов и рюкзака мелочь. Каким-то чудом, а точнее благодаря тому, что Сакура давала ему деньги на обеды на неделю вперёд, он всё-таки наскрёб необходимую сумму — и следующие шесть дней был вынужден голодать, потому что скорее умер бы, чем признался кому угодно, даже матери, что накупил книжек, в том числе со стихами.
Он и домой-то с трудом их дотащил — но потом его страдания окупились стократно.
Сначала он никак не мог заставить себя взяться за чтение; лишь к вечеру, убедившись, что снова не может заснуть, Изуна вытащил наугад одну из книг — это оказались не стихи, а какой-то исторический роман. Первые страниц пятьдесят дались ему с трудом — сказалось отсутствие привычки к чтению, однако он честно не пропускал даже самые скучные моменты, вспоминая слова Хаширамы.
«Я эти описания у одного поэта вычитал… или писателя, не помню».
А вдруг это был тот самый писатель?!
Промучившись часа полтора, Изуна неожиданно для себя увлёкся повествованием, а ещё через час позабыл обо всём не свете и полностью погрузился в мир тайных интриг и кровавых столкновений между кланами, происходивших на заре становления мира шиноби. Он видел перед собой благородных правителей и не менее благородных злодеев, хитрых помощников, бесчестных предателей и демонов-оборотней.
Оторвался от страницы он только тогда, когда от усталости начали слезиться глаза — и обнаружил, что за окном уже рассвело, и пора идти на тренировку.
В тот день Изуми была особенно беспощадна к его промахам и заставила его часов шесть без передышки отрабатывать метание куная, однако он воображал себя одним из героев романа, который в юности перенес много лишений и оскорблений, а потом отомстил всем своим врагам.
Вторая история, за которую он взялся, была довольно кровавой — вражда, ненависть, месть, убийства, жестокие пытки, и поначалу его слегка подташнивало от реалистичности описаний, однако он думал, что уж Хаширама-то, наверное, и не такое видел в миссиях, и заставлял себя читать дальше.
К моменту встречи с братом он заканчивал последнюю из купленных тогда книг, и рассказы Мадары упали на благодатную почву — его воображение, растревоженное прочитанным, мигом нарисовало сцены из романа с собственными героями.
Он видел их и сейчас, стоило закрыть слезившиеся от боли глаза.
— Это он!.. — зашептали вокруг, и люди расступились, освобождая ему дорогу.
Хокаге приподнялся со своего трона.
— Кто вы? — спросил он надменно.
Юный черноволосый и черноглазый воин склонился в приветственном, но не подобострастном поклоне.
— Позвольте вам представиться, Хокаге-сама: Учиха Изуна, глава клана Учиха, — сказал он с лёгкой улыбкой и протянул ему свиток, перевязанный алой шёлковой лентой. — Я пришёл с предложением заключить мирный договор между нашими кланами.
— Мирный договор!.. — изумлённо повторили вокруг несколько раз.
Жена Хокаге, сидевшая по правую руку от него, посмотрела на юного воина с ненавистью — однако тот с достоинством выдержал взгляд её тёмных глаз в обрамлении густо накрашенных ресниц. Говорили, что эта женщина с золотистыми волосами — колдунья, и именно она виновата в том, что Хокаге допускает стратегические ошибки и проигрывает в последнее время битву за битвой.
Учиха Изуна собирался освободить его от неё.
— Вы лжёте! — сказала женщина гневно. — Клан Учиха никогда бы на такое не пошёл!
— Я заставил их, — ответил юный воин невозмутимо. — Кого-то с помощью слов, кого-то с помощью оружия.
Обнажив свою катану, он взмахнул ею, и она со свистом рассекла воздух. Лезвие было покрыто бурыми пятнами крови — так же, как и тёмно-фиолетовое косоде воина.
— Она ваша, Хаширама-сама, — сказал Учиха Изуна, поклонившись, и протянул ему катану. — Как и моя жизнь.
…или лучше наоборот?
— Изуна-сама, ваше задание выполнено.
Никто и не надеялся, что ему это удастся: отбить с жалкой горсткой воинов нападение вражеского клана, насчитывавшего сотни и тысячи опытных шиноби. Однако Учиха Изуна ни секунды не сомневался в своём военачальнике.
— Я верил в вас, Хаширама-сан.
В синих глазах последнего промелькнуло что-то, похожее на смущение, однако правитель предпочёл этого не замечать и взмахнул рукой, жестом приказывая всем удалиться.
Хаширама тоже повернулся, однако его удержали за рукав.
— Останьтесь, — попросил правитель тихо.
— Как прикажете, Изуна-сама.
Военачальник опустился перед ним на колени и почтительно склонил голову.
— Я хотел бы отблагодарить вас, Хаширама-сан, — улыбнулся правитель. — Просите любую награду; я дам вам всё, что вы пожелаете.
— Моей единственной наградой будет всегда находиться подле вас, Изуна-сама, — жарко прошептал тот и коснулся губами его пальцев. — И у меня есть только одна просьба: простите мне мою дерзость.
Правитель не успел ответить — за дверьми внезапно послышались шум и крики, а потом в зал ворвалась группа вооружённых людей.
Хаширама вскочил на ноги, однако было уже поздно — чья-то стрела пролетела через всю комнату и вонзилась правителю в горло. Тот соскользнул с возвышения, на котором сидел, и упал прямо на руки своему военачальнику, снова рухнувшему на колени, чтобы его подхватить. Длинные чёрные волосы рассыпались по полу, алая кровь залила белоснежный шёлк, расшитый цветами и птицами.
Синие глаза смотрели на него с отчаянием и мольбой.
— Прошу вас, Изуна-сама… Прошу вас, потерпите немного, я не позволю вам умереть…
Правитель с трудом приподнял руку и коснулся его щеки, рассеченной шрамом.
— Я…
Он хотел сказать, что это была бы лучшая смерть для него — на руках у самого преданного и самого любимого из своих подданных, однако сил уже не хватало.
«…А эти-то, которые совершили нападение, чего там стоят и глазеют, пока Хаширама уговаривает меня потерпеть?» — подумал настоящий Изуна, не-глава клана Учиха и не-правитель Страны Огня, и вздохнул.
Новый приступ боли в висках и затылке заставил его содрогнуться, и это не имело ничего общего с благородной болью даймё, умиравшего на руках у своего военачальника — а глаза, пристально смотревшие на него, даже близко не напоминали синие глаза Хаширамы.
Но…
Изуна боялся потерять ощущение странной и едва уловимой связи с отцом, появившееся после того, как пропала близость со всеми остальными — даже с матерью, которая после ухода Мадары перестала расспрашивать младшего сына о том, как прошёл день, и пытаться его обнять. Впрочем, он ведь и сам потребовал, чтобы она не относилась к нему, как к маленькому…
С отцом было сложно. Изуна вдруг обнаружил, что само его присутствие будто давит, и как никогда понимал слова Мадары о том, что в доме Хокаге становилось легко дышать — там просто не было Саске. Ночи, когда тот приходил к младшему сыну и подолгу сидел на его постели, были невероятно мучительны. Но всё-таки…
Изуне казалось, что он его понимал. То есть, логически не понимал совершенно, но чувствовал какие-то вещи — как, например, то, что если бы он остался сейчас с Мадарой, то отец бы обиделся не меньше, просто никогда об этом не сказал.
Поэтому он не мог этого сделать. Не мог его бросить.
А брат не понимал.
Изуна знал, что нужен отцу, и что отец нужен ему, хотя какая-то его часть отчаянно хотела уйти подальше, сбежать туда, где не было бы этой гнетущей атмосферы и ощущения безнадёжности, бесполезности любых попыток что-то изменить.
Двенадцать лет своей жизни он провёл вместе с братьями в светлом, радостном мире, а теперь как будто остался наедине с отцом с пыльной тёмной комнате — однако первое было иллюзией, лопнувшей, как мыльный пузырь, а второе казалось настолько реальным, что ощущалось физически.
Изуна подвинулся к краю скамейки, наклонился, положил голову отцу на плечо. Сделать это теперь было не так страшно, как тогда, в первый раз, в его комнате, однако всё равно тяжело — чувство было такое, что за любую попытку преодолеть незримый барьер, отделявший отца от окружающего мира, платить придётся собственной кровью.
Он и заплатил — головная боль усилилась до тошноты. Однако Саске поднял руку, чуть неловко коснулся его шеи под волосами и провёл по ней пальцами. Изуна понял, что это единственная ласка, которой он дождётся — и всё-таки она стоила сотни самых жарких объятий и поцелуев Сакуры, столько в ней было горьких, сдерживаемых эмоций.
Изуне внезапно стало стыдно перед матерью — он как будто принимал сторону отца против неё, не говоря уж о том, что фактически официально принял его сторону против брата.
Но…
Саске отстранился. Взгляд у него был недовольный, как будто он злился — однако на себя, а не на сына.
— Прошла голова? — спросил он.
— Да, — соврал Изуна и поднялся на ноги. — А почему ты сегодня не на работе?
— Покурить вышел.
«Повидать меня», — автоматически перевёл Изуна, и ему вдруг стало страшно: он как будто чужие мысли прочитал, причём безо всякого на то желания.
К тому же, раньше отец ни за что на свете не отлучился бы из полицейского корпуса посреди рабочего дня. Значит, что-то случилось.
Что-то случилось с ними со всеми — с братом, который ушёл из дома к Наруто-сану, с Хаширамой, который разглядывал странные вывески и отчитывал младшего брата, с матерью, которая рыдала и пила сливовое вино, с отцом, который не спал по ночам и встречал его после тренировок.
— Я не знал, что ты куришь.
— Никто не знает.
«Кроме меня».
Изуну захлестнуло странное чувство, обжигающее и леденящее одновременно: отец явно выделял его среди остальных — жены, старшего сына, своих подчинённых. И в то же время от этого было жутко, как будто его заклеймили какой-то тайной, груз которой придётся нести до конца жизни.
Он постарался сбросить напряжение, представив себе сцену, как в предпоследнем романе про демонов: отец-Повелитель Тьмы и он — его единственный и верный прислужник, однако легче не стало.
— А мне покурить можно? — спросил Изуна притворно весёлым голосом, не желая выдавать своих истинных чувств.
— Нет.
— Ну пожалуйста!
Саске вытащил из кармана пачку сигарет и протянул ему.
Казалось бы — что такого, отец просто выполнил его просьбу, однако Изуну снова бросило в дрожь.
— Да я просто так сказал. Не буду, — пробормотал он.
Саске молча убрал сигареты обратно, и они пошли дальше.
Добравшись до дома, оба остановились. Отцу нужно было возвращаться на работу, понимал Изуна, однако он словно ждал чего-то и не уходил. Чего он мог ждать? Ну не поцелуя же в щёку.
В голове промелькнула мысль.
— Пап… — в первый раз назвал его «папой», не «отцом». — Ты не мог бы мне денег одолжить?
Сакура обязательно поинтересовалась бы, на что, поэтому он и не просил у неё. На обед она ему в последнее время забывала давать, а плату за миссии забирала Изуми («Чтобы не расхолаживало»), обещая отдать всё в конце года, поэтому денег на то, чтобы снова зайти в книжный, у Изуны не было — а последний роман был прочитан уже на три четверти.
Саске достал кошелёк, вытащил оттуда самую крупную купюру и протянул ему.
У Изуны чуть глаза на лоб не полезли — на эту сумму он мог скупить половину книжного магазина. Будь здесь брат, он бы снова пришёл в бешенство: его карманные расходы отец всегда ограничивал.
Однако просить меньше тоже было неловко. Да и к тому же — книги…
— Спасибо, — поблагодарил он и положил деньги в карман.
— Я хочу, чтобы ты держался подальше от брата, — внезапно сказал Саске, и эти слова как будто повисли в воздухе.
— Х-хорошо…
— Пообещай мне.
Изуна опустил глаза. Нет, не то чтобы он когда-либо отличался особенной честностью и даже помыслить не мог о том, чтобы соврать, однако сказать эти слова сейчас и потом не сдержать обещание казалось ему недопустимым. Отец ведь верил ему, возлагал на него какие-то надежды — правда, непонятно, какие именно.
Брат за весь месяц даже не поинтересовался, как он. Брат наслаждался жизнью в доме у Наруто-сана, оставив его одного мучиться от раздора родителей и затаённой боли обоих. Брат сказал, что ненавидит его. Брат ударил его.
Отец единственный из всех не считал его маленьким и глупым.
Внутри него снова поднималась, нарастая, глухая обида.
— Обещаю, — сказал он.
И, прикрыв глаза, представил, против собственного желания, очередную сцену.
Брат толкнул его, и он повалился на землю, испачкав штаны и косоде в грязи.
Тобирама, который уселся на ветке дерева, положив ногу на ногу, захохотал.
— Ничтожество, — сказал Учиха Мадара, презрительно глядя на него сверху вниз. — Кому ты здесь нужен? Никому. Я, как глава клана, приказываю тебе убираться.
— Ну-ка, ну-ка, — запротестовал Тобирама. — Я, конечно, тоже считаю, что этой бездарности среди нас не место, но выгнать его из деревни может только Хокаге. Давай-ка спросим у моего братца!
Учиха Изуна, растрёпанный и жалкий, поднял голову и с надеждой посмотрел на подошедшего Хашираму сквозь пряди спутанных волос, упавших на лицо.
— Пусть останется, если способен драться, — спокойно сказал тот и протянул ему катану, принадлежавшую когда-то Кагамитару Хьюге.
— Но я не хочу быть шиноби, — прошептал Изуна, дотронувшись до острого лезвия.
— Тогда извини, — Хаширама вежливо улыбнулся, однако взгляд его остался холоден, как лёд. — Ты мне не интересен.
Он развернулся и ушёл, не оглядываясь.
— Слышал?! — закричал Мадара. — Пошёл вон отсюда!
— Стой, у меня есть идея получше, — сказал Тобирама и спрыгнул с ветки.
Он связал Изуне руки за спиной и прикрутил его к дереву.
— Продержишься семь дней без воды и питья на жаре — останешься в Конохе, согласен? — ухмыльнулся он. — Брата я уговорю.
…В последнем романе, который читал Изуна, было много описаний различных пыток, и это — далеко не самое страшное. Куда хуже было сдирание кожи заживо, отпиливание конечностей по одной, медленное утопление. Однако он не хотел себе этого представлять; особенно пугало почему-то вырывание глаз.
…Пять дней спустя к Учихе Изуне, измученному и исхудавшему, явился его собственный отец. Глаза Изуны слезились от песка, который бросал в лицо горячий, иссушающий ветер, и он не мог понять, был ли это действительно Саске, или всего лишь галлюцинация — однако он отчётливо видел кровавый блеск шарингана.
— Какое тебе до них до всех дело? — спросил отец и дотронулся до его волос. — Есть только ты и я.
7.
Делать этого было нельзя, однако Мадара всё-таки не выдержал и пошёл за ними следом. Крался, прячась за деревьями, сливаясь со стенами, скрываясь в тени от домов.
Видел, как отец усадил младшего брата на скамейку, как обнимал его, как гладил по шее, как протянул ему сигареты, как вручил такую сумму денег, которую Мадара и за десять миссий класса «А» не получил бы.
Ненавидел.
Ненавидел. Ненавидел. НЕНАВИДЕЛ обоих.
Подумал о том, что убил бы маленького глупого брата, и не ради какого-то там Мангекьо Шарингана, а просто так — чтобы не видеть его больше.
Достал из рюкзака скрученные в свиток листы, до которых не дотрагивался почти месяц и жадно перечитал строчки.
Злорадно посмеялся над собой: а он-то и вправду решил, что всё это ничего не значит, что, пожив в доме у Хокаге, он стал другим. Не стал, и к чёрту все!
Отец сказал: «Я хочу, чтобы ты держался подальше от брата».
Изуна ответил: «Обещаю».
Мадара стиснул кулаки и достал из рюкзака кунай.
Когда Саске развернулся и отправился обратно на работу, он бесшумно зашёл в дом вслед за братом и встал позади него. Изуна ничего не замечал — куда уж ему! Как шиноби он всегда был полным ничтожеством… да и не как шиноби тоже. Что он умел? Ничего!
В голове назойливо жужжал противоречащий голосок: умел слушать, умел радоваться чужим успехам в отличие от него, умел любить… обнимал, когда было плохо, болтал, когда хотелось поговорить, молчал, когда хотелось тишины, всегда ждал его прихода, забирался к нему в постель…
Да плевать на всё это! Проще котёнка завести — тот разве что болтать не умеет, а в остальном — вот тебе и младший братец, можно Изуной назвать, и никакой разницы!
«Он взял с собой игрушку, плюшевого котёнка…»
Кунай в его руке дрогнул.
Проклятье!..
Изуна остановился посреди комнаты, постоял, опустив голову.
— Я один. Меня все бросили, — внезапно сказал он в пустоту тёмного, неуютного дома.
«И поделом тебе! — злорадно подумал Мадара. — Двенадцать лет наслаждался тем, что тебя любили, пора и честь знать!»
Он незаметно последовал за братом, когда тот отправился наверх; Изуна по-прежнему не ощущал его присутствия, и Мадару охватило торжество: он всё-таки был лучшим! Лучше их всех, лучше брата, лучше Тобирамы, лучше Хаширамы… даже Хокаге это заметил. Хокаге дал ему работу, более важную, чем ту, что делал его собственный сын!
Вот, должно быть, Хаширама злился.
И замечательно. Он ещё заставит беситься этого высокомерного ублюдка, и не один раз!
Изуна зашёл в комнату, их общую с детства комнату, знакомую до боли; разделся, забрался под одеяло, достал какую-то книжку. На тумбочке возле его кровати высилась целая гора книг — ха, нашёл себе новое увлечение!..
Мадара стоял в коридоре, активировав шаринган, и рука его, сжимавшая кунай, дрожала.
Подождать, пока братец заснёт, подкрасться, вонзить кунай ему в горло — только и всего… крови, конечно, море будет.
Наконец, Изуна погасил свет, отложил книжку, перевернулся на бок.
«Сейчас!..» — подумал Мадара минут через десять, когда услышал его ровное дыхание, и пробрался в комнату.
Здесь всё было по-прежнему, разве что его собственная кровать — пустая, очень аккуратно застеленная. На обоях кое-где — разноцветные разводы, следы их с братом так и не отмытых до конца рисунков.
Он подошёл к Изуне, занёс над ним руку с кунаем… посмотрел в его широко открытые чёрные глаза, полные боли и ужаса.
…не спал.
Не спал, гадёныш.
Простенькое гендзюцу заставило брата тотчас же провалиться в глубокий обморок, а Мадара прислонился к стене и опустил голову, краем глаза наблюдая, как колышутся лёгкие занавески от слабых порывов ветра из распахнутого окна.
Потом он вытащил из рюкзака пожелтевшие листы дневника, расправил их и вложил между страниц одной из многочисленных книжек Изуны.
— Подарочек тебе от старшего брата, — пробормотал он. — Почитаешь на досуге. Одному мне, что ли, эту херню в ночных кошмарах видеть?
Он вышел из комнаты, неторопливо спустился по лестнице, посмотрел на мать, разбиравшую покупки. Та подняла голову, увидела его и испуганно вскрикнула. Мадара махнул в знак приветствия.
Сакура ничего не сказала и только уставилась на кунай, зажатый в его руке.
— А, это? — спросил Мадара, проследив направление её взгляда. — Это кунай, да. Я, собственно, заходил брату горло перерезать.
Он помолчал немного, внимательно наблюдая за бледным лицом матери, последовательно отражавшим переживаемые ею чувства: изумление, недоверие, ужас. Потом продолжил:
— Но чего-то струсил в последний момент. Так что не волнуйся. — Он ухмыльнулся, прошёл мимо неё к двери и бросил напоследок: — Да, и не забудь отцу сказать, что я приходил. Может, тогда горло перережут мне, и всем станет спокойнее.
На улице Мадара глотнул свежего воздуха, деактивировал шаринган, и ему стало легче. Он вытащил из рюкзака бутылку с водой, плеснул себе на ладони, умылся, откинул прилипшие ко лбу волосы.
Послонялся по улицам, не зная, куда себя деть; ярость прошла, однако осталось какое-то назойливое беспокойное чувство, заставившее его тут же подскочить со скамейки, стоило на неё сесть, чтобы отдохнуть и перекусить.
Решил было пойти домой (нет, не туда, где оставались испуганная мать и чуть не прирезанный во сне брат, а туда, где жил весь последний месяц), однако потом подумал, что если встретит там Хашираму, то добром это точно не кончится. Ладно брат, но вот если эта высокомерная сволочь опять отпустит какое-нибудь замечание, то он точно сорвётся, выжжет ему шаринганом голубые глаза, так что тот до конца жизни будет передвигаться, ощупывая руками стены.
Он шумно вздохнул.
Хотелось сделать что-нибудь, пойти куда-нибудь… прекратить как-то всё это.
Воспоминания подсказывали ему, что был один человек, который мог… рядом с которым становилось легче.
«Это я. Я запретил ему. Ты слышишь?»
Мадара замер на месте. Пойти в резиденцию Хокаге… просто так? И что он ему скажет? Нет, лучше до вечера подождать.
«Изуна, напомни мне вечером написать доклад Хокаге о том, что в этой части деревни водятся бешеные собаки. Посмотрим, что Наруто скажет по этому поводу», — вспомнил он внезапно и похолодел.
Ну уж нет. Он не позволит отцу этого сделать.
Через пятнадцать минут Мадара поднимался по лестнице на второй этаж резиденции Хокаге.
В коридорах было на удивление тихо, и уже сама эта тишина подарила некоторое спокойствие. Он прислонился к одной из дверей — и внезапно услышал внутри шум, как будто что-то разбилось.
— Стой!
Мадара едва успел отскочить в сторону, как дверь распахнулась, и на пороге появился Хаширама. Вслед за ним вышёл какой-то человек… Мадара позабыл его имя, но он точно был кем-то из Хьюга, — и схватил его за руку.
Хаширама вырвался, и в глазах у него сверкнула ярость.
— Боюсь, у меня нет сейчас времени, Неджи-сан, — процедил он. — Мне нужно идти на собрание к моему отцу.
Он сделал шаг вперёд, увидел Учиху и застыл на месте. Во взгляде его вдруг ясно отразился испуг — то, чего Мадара ожидал от него меньше всего на свете — а потом он опустил голову и выдавил сквозь зубы:
— Ты-то что здесь делаешь?!
И развернулся, отправившись по направлению к кабинету отца.
Мадара минуты две стоял, приходя в себя, а потом обозлился так, что предыдущий приступ ярости из-за брата показался ему цветочками, и ринулся вслед за Хаширамой.
Он ворвался в кабинет Хокаге как раз тогда, когда все собравшиеся успели рассесться по местам и приготовить бумаги для докладов.
— Я хочу поговорить с Хокаге-сама! — заорал он, и Хаширама выронил свитки, которые держал в руках.
К нему подошла какая-то женщина.
— Боюсь, сейчас не время…
— Сейчас!!!
Хокаге встал со своего места, посмотрел на него.
Мадара встретил его взгляд — упрямо, отчаянно и решительно.
— Выйдете все, — наконец, приказал Наруто-сан, и собравшиеся стали покидать кабинет, посматривая на Учиху неприязненно.
Старший из братьев Узумаки задержался дольше всех.
— Мне… тоже уйти, отец? — спросил он как будто даже немного растерянно.
Наруто-сан прикрыл глаза.
— Да, — сказал он мягко.
Хаширама кивнул и вышел, одарив Мадару ледяным взглядом.
Хокаге закрыл двери, развернулся, подошёл к Учихе.
Потом встряхнул его за плечи и спросил:
— Что это значит?
Спросил так жёстко, что Мадара испугался. Он с чего-то вдруг решил, что, предложив ему пожить в своём доме, Наруто-сан позволит ему вообще всё что угодно, и что он относится к нему как-то… особенно. Но…
— Я… — пробормотал он.
…И внезапно выложил ему всю историю с дневником, от начала и до конца — сбивчиво и торопливо, путаясь в словах и не соблюдая логики повествования. Рассказал про отца, про мать, про то, что в детстве ему снились ночные кошмары, а что теперь он видит кошку, выбирающуюся из-под храма с глазами маленького Учихи в зубах, что проще убить брата, а потом завести котёнка и назвать его Изуной, чем…
— Он. Твой. Брат!
Мадара замотал головой.
— Вы не понимаете! Я ненавижу их, ненавижу их обоих, и отца, и Изуну…
— Да не ненавидишь ты их! — Голос Хокаге тоже сорвался в крик. — Они твоя семья, подумай об этом, единственные, кто у тебя есть! Представь себе, что однажды ты возвращаешься домой и находишь их всех убитыми, отца и мать в луже крови, брата с вырванными глазами — только во всех подробностях представь! Что, после этого ты почувствуешь себя счастливым, удовлетворённым жизнью?!
Перед глазами, против воли, замелькали картинки.
— Нет… — пробормотал Мадара пристыженно.
— А теперь представь, что всё это сделал ты!
Повисло молчание.
— Но какого чёрта отец так ко мне относится?! — закричал Мадара, делая попытку всё-таки отстоять свою правоту. — Чем я это заслужил?!
— У твоего отца была тяжёлая юность — гораздо тяжелее, чем у тебя. Есть вещи, которые я не имею права тебе говорить, но ты можешь мне просто поверить? Можешь?
— Могу, — согласился Мадара неохотно.
— Я полагаю, что Саске видит в тебе себя в молодости. И боится, что ты повторишь его ошибки.
— Повторю его ошибки? — переспросил Мадара. — Он что, вырвал у своего брата глаза, чтобы получить Мангекьо шаринган?!
— Нет. Позволил ненависти захватить его душу.
Учиха отвернулся.
— Я не хочу, чтобы то же самое произошло и с тобой, — продолжал Хокаге. — Не хочу, чтобы история повторилась! Ты не такой, как Саске, хотя и похож на него — возьми от отца лучшее и иди по прямой дороге! У тебя для этого все предпосылки — ум, талант, решительный характер. Для тебя открыты все пути, тебя любит множество людей: мама… Видел ты, какой заплаканной она была, когда пришла ко мне? Плакала потому, что боялась за тебя! Твой брат, мой сын… Ты хочешь уничтожить всё это в угоду беспочвенной ненависти? Хочешь разрушить из-за того, что ревнуешь отца к брату, жизни стольких людей — свою, родителей, Изуны… мою, если уж на то пошло. Потому что каким, к чёрту, Хокаге я могу быть, если допущу, чтобы сын моего лучшего друга сделал такое?
Мадара сжал кулаки и поднял голову.
— Ну так помогите мне!.. — сказал он и повторил тише: — Помогите…
Хокаге шагнул к нему, обнял, и Мадара уткнулся лицом в жёсткую ткань его плаща.
— Я всё, что угодно, для этого сделаю. Всё, что угодно. Хоть весь мир переверну.
«Почему он отец Хаширамы, а не мой? — подумал Мадара с горечью. — Ну почему?»
Хокаге потрепал его по волосам.
— Что ты сделал с тем дневником?
— Выкинул, — соврал Мадара, не желая признаваться, что на самом деле оставил найденные листы «в подарок» Изуне. Ладно, потом сходит домой и заберёт, может, братец и не успеет ничего прочитать.
— Хорошо. Не рассказывай никому, мы с тобой вдвоём с этой историей разберёмся. Согласен?
— Согласен, — вздохнул Мадара, прижавшись к нему крепче.
В дверь постучали и, не услышав ответа, заглянули.
— Отец…
Хаширама зашёл и остановился, посмотрев на них как-то потерянно и с болью.
В груди у Мадары поднялось торжество: ха! Видишь? Твой отец меня ценит! Лучше бы он был моим отцом, чем твоим…
«А, может, он и не отец тебе вовсе?»
То самое безумное предположение, которое однажды мелькнуло у него при мысли о Хашираме, обиженном на мать, внезапно вернулось и показалось на этот раз не таким уж и невозможным.
Он придирчиво оглядел Хашираму: ну ведь не похож же, ни капли не похож! Синие глаза — это да, но ведь Наруто-сан не единственный голубоглазый человек в стране. Если подумать, в Хашираме куда больше сходства… да хотя бы с этим Хьюгой Неджи.
А, может быть, он и есть его…
Мадара вздрогнул и почувствовал характерное волнение, которое всегда испытывал, обнаруживая какую-нибудь зацепку, важную для выполнения миссии.
Вспомнилось — а ведь каким голосом Хаширама сказал: «Мне нужно идти на собрание к моему отцу»!.. Ведь специально же подчеркнул последние слова!
— Что случилось, сынок? — спросил Наруто-сан как будто устало и отстранился от Мадары.
«Сынок». Надо же, а ведь раньше так его не называл, по крайней мере, при посторонних!
Ничего, вот если окажется, что этот Хьюга ему и в самом деле не сын…
— Отец, там… — начал Хаширама.
Впрочем, продолжать ему не потребовалось.
— Наруто! — Послышался крик из коридора. — Мне нужно с тобой поговорить, и мне плевать, даже если у тебя там совет пяти Каге!
Мадара вздрогнул, узнав голос собственного отца.
— Саске, — выдавил Хокаге и внезапно подтолкнул обоих, и сына, и Учиху, к противоположным дверям. — А ну-ка, быстро.
Хаширама кивнул и, буквально схватив Мадару за шиворот, выволок его из кабинета. Как только двери захлопнулись, Учиха вырвался, что было силы заехав бывшему другу коленом в живот, и прижался к двери ухом. Услышать ему ничего не удалось: Хаширама снова вцепился в него железной, несмотря на аристократическую тонкость пальцев, хваткой, и они начали драку, по-прежнему не говоря друг другу ни слова.
Мадара активировал шаринган, и на лице Хаширамы отобразилось чуть заметное волнение: ага-а, помнит, значит, что было в прошлый раз! Он воспользовался этим секундным замешательством противника, чтобы схватить его за длинные распущенные волосы и, рванув их, сбить Узумаки с ног — однако поскользнулся и сам.
Вместе они распластались на полу.
«Слаба-а-ак, — с наслаждением протянул Мадара, усевшись на него верхом. — Где же наш непобедимый гениальный Хаширама-сама, скажи нам?»
Он даже знал, какую иллюзию шарингана подарить ему на этот раз:
— Я не желаю видеть отродье Хьюга в моём доме.
Вряд ли, конечно, Наруто-сан прогонит его, даже если узнает, но…
На этот раз промедлением в схватке воспользовался Хаширама и, скинув Мадару с себя, припечатал его кулаком в подбородок. Тот аж закачался, так зазвенело в голове от удара, однако остался доволен собой. Настолько доволен, что даже драку продолжать не хотелось.
Он поднялся на ноги. Хаширама тоже вскочил и загородил собой дверь.
Мадара махнул рукой, кинул презрительно:
— Да к чёрту тебя, Хьюга. Давай, поработай у Хокаге верной собачонкой, тебе идёт. В следующий раз поводок подарю. Наруто-сану, не тебе.
И ухмыльнулся: отныне он только Хьюгой его называть и будет.
***
— Делай, что хочешь, но чтобы я этого ублюдка рядом с моим сыном больше не видел, — напрямую заявил Саске, плотно закрыв двери в кабинет Хокаге.
Наруто прищурил синие, потемневшие глаза.
— «Этот ублюдок» вообще-то тоже твой сын, Саске.
— И очень плохо. Для меня. Для него — нет, потому что если бы это было не так, он бы уже давно валялся в канаве с перерезанной глоткой.
Наруто стукнул кулаком по столу так, что лежавшие на нём бумаги разлетелись по сторонам.
— Ещё одно слово в таком духе — и я сам тебе глотку перережу! — прорычал он. — И за Сакуру-чан тоже.
— За Сакуру? — повторил Саске очень медленно. Брови его поползли вверх. — Да ну? Снова прочитаешь мне проповедь? Забыл уже, на каких условиях я остался тогда в этой деревне? Забыл, да?
Наруто стиснул зубы, а Саске обошёл вокруг него, издевательски улыбаясь.
— Кажется, кто-то обещал мне, что не будет вмешиваться в мою жизнь? Что не будет пытаться влезть мне в душу? Что не будет навязывать идеалы добра, справедливости, вечной дружбы и прочего? Ты, помнится, говорил, что примешь меня таким, какой я есть, даже преступником класса S с десятками искалеченных жизней за спиной. Снова не исполняешь свои обещания, Наруто-кун?
Саске усмехнулся, заметив, что удар попал точно в цель — значит, эта старая рана у Хокаге всё ещё болела.
Против воли захотелось смеяться.
«Наруто, придурок, ты же сдержал тогда своё слово, я вернулся в деревню, что ты страдаешь из-за этого до сих пор…»
— Зачем ты ломаешь ему жизнь? — спросил Наруто сдавленно. — Он ведь любит тебя.
— А я его — нет! — Саске развёл руками. — Ну что поделаешь, Наруто, я не готов, как ты, любить каждого встречного и принимать живейшее участие в его судьбе!
— Он не встречный, он твой сын, чёрт побери!
— И что? Когда-то у меня была семья, и я любил их всех просто за то, что они — моя кровь. Но то время ушло, и того Саске больше нет. Слово «семья» для меня больше ничего не значит, единственную семью, которая у меня была, вырезал мой собственный брат, и другой у меня не будет.
Наруто не выдержал, подскочил к нему, схватил его за плечи, тряхнул изо всех сил.
— Тогда какого чёрта ты женился на Сакуре-чан?! — заорал он. — Я думал… ты её любишь!
— А на ком ещё мне было жениться? — Саске тоже сорвался в крик. — Ты же понимаешь, что чем дальше, тем сложнее мне заводить какие-то отношения вообще, ты да она — вот единственные, кто значил для меня хоть немного! И я, чёрт побери, думал, что неправильно жениться на любой другой женщине, которой я не мог дать даже этого! Я был не прав? А?! Не прав?!
Наруто отпустил его и уставился потрясённо в пол.
— Прав, — глухо сказал он.
Саске прикрыл глаза.
— Я не знаю, что там тебе наговорила Сакура, — продолжил он, — однако то, что у меня с ней — это максимум того, что я могу предложить женщине вообще. Да не только женщине, любому! Что касается Мадары… знаешь, что он мне заявил сегодня? «Хокаге тебе не позволит»! Он ни черта не знает ни о моём прошлом, ни о наших с тобой отношениях, ни о чём вообще, и уже использует тебя как козырь в рукаве! Как тебе это?
Наруто молчал.
— Он всегда думал о себе бог знает что, — зло сказал Саске. — Что он лучший, самый умный, самый талантливый. Если бы я поддерживал в нём эти иллюзии, или даже не иллюзии, хорошо, то из него бы вырос второй Итачи! Точнее, тот Итачи, каким он был… в моём воображении все те годы, пока я не знал правды.
Голос его дрогнул и исказился от боли.
Наруто провёл рукой по лбу.
— Саске…
Несколько минут они молчали.
— Отдай его мне, — наконец, сказал Хокаге, подняв голову. — Не трогай его больше, отдай его мне, и я не допущу, чтобы история повторилась. Если же она всё-таки повторится… то убей меня, я и слова не скажу.
«Вот и твои тараканы выползли, Наруто, — подумал Саске устало. — Хочешь с его помощью переписать прошлое, так? Доказать себе, что эти годы прошли не зря, что тогда ты упустил меня, потому что был маленьким и слабым, но теперь всё изменилось. Какого чёрта мы с тобой оба живём прошлым, а, Наруто?»
Он махнул рукой.
— Да забирай.
В глубине души против воли, против логики, против собственного желания всколыхнулось что-то, напоминающее ревность: «он же всё-таки мой сын, а не твой!», но Саске без особых усилий подавил в себе это чувство.
— В конце концов, здесь наши желания совпадают. Я тоже меньше всего хочу, чтобы прошлое, в любом его виде, повторилось.
— Саске. — Наруто вздохнул, откинул со лба волосы и уселся на стол, скрестив на груди руки. Очевидно, он принял решение и теперь чувствовал себя гораздо спокойнее. — Но ведь Мадара и Изуна — братья. Тебе не кажется несправедливым запретить им видеться? Представь… если бы такое произошло с тобой и Итачи. Тогда, в детстве. Когда всё было ещё хорошо.
«Когда всё было ещё хорошо», — мысленно повторил Саске, и ему внезапно стало так больно от этих простых слов, что он забыл обо всём и сказал, искренне и честно:
— Мне просто страшно, Наруто. Я боюсь собственного сына. Иногда мне кажется, что если он отнимет у меня последнего дорогого мне человека, то это будет… заслуженно. Как наказание. Понимаешь?
Наруто посмотрел на него широко открытыми глазами, очевидно, потрясённый до глубины души тем, что он вот так легко признался. А потом отвернулся и застонал.
— Да, Наруто, — сказал Саске, глядя в потолок. — Так получилось, что я люблю его. Сам не понимаю, когда и как это могло произойти, я ведь сказал тебе, что чем дальше, тем сложнее мне испытывать к кому-либо чувства. Это не потому, что он мой сын. Это… не знаю почему. Можно объяснить любовь?
— Нельзя, — согласился Наруто, не поворачивая к нему головы.
— Тридцать… да, почти тридцать лет назад я был слишком слаб и позволил убить всех тех, кого я любил. Но есть одна вещь, в которой мы с тобой похожи, Наруто. Я тоже собираюсь доказать себе и другим, что это не повторится. Что я теперь сильнее. — Голос его стал жёстче, губы сжались, в чёрных глазах расцвели алые, кроваво-огненные лепестки Мангекьо Шарингана. — Любого, кто дотронется до Изуны хоть пальцем, ждёт такая мучительная смерть, что он станет умолять о том, чтобы его лучше заживо сварили в кипятке, предварительно четвертовав и содрав с него кожу. Уж это-то я могу себе позволить. — Он горько усмехнулся. — Поверить, что для этого моя сила, купленная ценой жизни брата, и нужна.
Саске прошёлся по комнате, испытывая какое-то странное чувство: как будто нашёл, наконец, ответ на терзавший его долгие годы вопрос, хотя никакими вопросами он, сколько себя помнил, не задавался. Потом он приблизился к Наруто и посмотрел ему прямо в глаза.
— Пообещай, что не станешь мне в этом мешать. Сегодня прямо какой-то день обещаний, — он чуть усмехнулся, вспомнив, как требовал несколько часов назад того же от Изуны, — но всё равно. Обещай!
— А ты поверишь моему слову? — спросил Наруто горько.
— Да. Поверю, — ответил Саске твёрдо.
— Хорошо. Обещаю.
— Даже если это будет второй мой сын?
— Даже если это будет второй твой сын, — подтвердил Хокаге, вздохнув. — Но до этого не дойдёт. Мадара не сделает ничего своему брату. А если сделает… тогда я тем более не стану тебе мешать. Потому что я же сказал, Саске. Убей меня, если это произойдёт.
— Ты идиот, Наруто.
— Не больший, чем ты, Саске.
— Тоже верно.
Оба рассмеялись. Горько и устало… но всё-таки это был смех, напоминавший о том, что когда-то они так же смеялись вместе, лучшие друзья: Наруто весело, Саске — чуть приподняв уголки губ, — и о том, что те времена не канули безвозвратно в прошлое. Точнее, канули… но не бесследно. Что-то всё-таки осталось.
И ради этого «чего-то», возможно, и стоило жить.
Продолжение в комментариях
@темы: angst, Mokushiroku, drama, гет, слеш, romance, лист, авторский, редкие пейринги
-
-
25.07.2011 в 15:18С недавних пор я стала фанаткой вашего творения под названием: "Последнее лето".
Это фанфик наделен очень сильными эмоциями, которые заставили меня переживать за героев и сочувствовать их нелегкой судьбе.
Поэтому прошу разрешения на размещение этого шедевра на yaoi-naruxsasu.ru/
Разхумееться я оставлю шапку и укажу вас как автора.
С нетерпением жду вашего ответа!
С уважением, ваша Kirihara
-
-
31.07.2011 в 20:52Спасибо за лестные слова)
Размещайте, если хотите, но вынуждена спросить: вы знаете, что это не конец фанфика?
Всего в нём 52 главы, но оставшуюся часть я в этом сообществе не выкладывала.