Телеграфный столб - это хорошо отредактированная елка (с) | socially awkward penguin (c)
автор: medb
название: Этюды средь листвы
персонажи: Хайяте, Югао, Изумо и Котетсу, Ирука, семья Хайяте
жанр: джен, drama, angst
рейтинг: PG
статус: закончен
саммари: Несколько эпизодов из детства и ранней юности Хайяте. В первом этюде ему девять лет, в последнем – шестнадцать.
дисклэймер: Мир и канонические персонажи принадлежат Кишимото.
посвящение: подарок для LyusyaPedalkina
примечания: Было написано на Второй S-фест, проведенный сообществом S-фанфики в ноябре прошлого года. Данная история является самым началом так и не дописанного большого цикла, посвященного жизни Гекко Хайяте.
количество слов: 10 734
читать
Воспоминания похожи на цветные витражи. Вся жизнь как беспорядочная на первый взгляд последовательность цветных осколков, но стоит отступить всего на пару шагов – и эти осколки сливаются в единую картину. Превращаются в живое, дышащее и движущееся полотно.
Воспоминания – разноцветными стеклышками, цветочными лепестками, осенними листьями…
Синий, как крупные сладкие сливы в саду Академии. Они были своеобразным испытанием, тестом на ловкость и хитрость: учителя всегда надежно стерегли эти сливы, и счастливчиком считался тот ученик, которому удавалось стащить хотя бы несколько плодов. Хайяте помнил, как в первый год учебы они развернули полномасштабную ночную операцию, нарвали целую кучу еще недозрелых слив – и поплатились позорным для шиноби расстройством желудка.
Желтый, как солнечный свет на заборах Конохи. Хайяте помнил, как Котетсу и Изумо однажды разрисовали целую улицу карикатурами на учителей – и весь класс потом заставили перекрашивать этот дурацкий забор. Хокаге-сама был уверен, что это научит неугомонную парочку отвечать за свои поступки… а в итоге забор красили только Хайяте, Югао и Аири, потому что все остальные гонялись по деревне за Котетсу и Изумо. Иногда Гекко казалось, что, сосредоточившись, он снова может почувствовать в своей руке тяжелую малярную кисть, снова может увидеть, как медленно она тонет в банке с краской, похожей по цвету на яичный желток.
Зеленый, как трава на тренировочном полигоне. Эта трава каждый день вытаптывалась почти под корень, но за ночь каким-то непонятным образом умудрялась восстать и снова упрямо тянулась к солнцу. Хайяте помнил, как приятно лежать на ней, жесткой и немного колючей, и смотреть в бесконечное небо.
Красный, как ритуальные бумажные фонарики. Ночью в праздник, когда повсюду горели рыжие огни, эти фонарики легко покачивались на ветру, и тогда казалось, будто их держат невидимые руки. Хайяте помнил, как однажды они вместе с Югао пытались самостоятельно склеить такой фонарик. У них ничего толком не вышло, но он знал, что Югао все равно зачем-то хранит у себя того кособокого уродца.
Серый, как глаза отца и старшей сестры. Серый, как холодный блеск обнаженной катаны. Серый, как тяжелое, низко провисшее небо перед дождем. Хайяте помнил, как стоял посреди мокрого двора с боккеном в руках, и отец, неправдоподобно похожий в тот момент на деда, лаконично отдавал приказы, а сестра молча прошла мимо, закрыла за собой калитку и больше не вернулась.
Рыжий, как костер во время ночной стоянки. Такаширо-сенсей был мастером огненных дзюцу, но всегда заставлял своих учеников добывать огонь естественным образом и вообще говорил, что не стоит слишком полагаться на чакру. Хайяте помнил, как после особенно тяжелой миссии они с Югао и Ирукой, продрогшие и голодные, дрожали под одним плащом, а сенсей медленно и обстоятельно варил на костре суп из кореньев.
Черный, как праздничное одеяние. В клане Гекко всегда особое значение придавалось праздникам и традициям, все, абсолютно все подчинялось понятию «должного». Хайяте помнил, как вместе с матерью изучал старые книги по церемониалу и учился правильно завязывать оби.
Сиреневый, как волосы Югао и небо в сумерках. Этот цвет всегда почему-то казался призрачным, иллюзорным, ненастоящим. Хайяте помнил, как Югао раньше заплетала косу и постоянно ворчала, что волосы путаются и мешаются, а еще помнил, как бегал весной в лес собирать для матери фиалки.
Белый, как лепестки жасмина и лебяжий пух. Хайяте слишком хорошо помнил, что цвет траура – именно белый.
Вся жизнь распадается на цепь отдельных ярких эпизодов, между которыми – какая-то вязкая мутная хмарь…
Но Хайяте знает, что у него было счастливое детство.
Тени в саду удлинились и достигли крыльца, переплелись клубком черных прядей. Солнце почти село, и в опустившихся на землю серо-сиреневых сумерках громада дома казалась живым существом. Хищником, затаившимся в засаде.
В саду было тихо, только вкрадчиво журчала вода в маленьком ручейке и время от времени глухо стукала бамбуковая трубка. Тихо – и совершенно пусто: все взрослые куда-то ушли, и Хайяте наконец-то после возвращения домой из Храма получил возможность побыть в одиночестве. Воздух был чистым и колюче-свежим, он пах мокрой зеленой листвой, и кашель, терзавший Хайяте всю последнюю неделю, наконец-то успокоился и отступил.
На большом мокром камне сидела крупная стрекоза. Гекко долго пристально смотрел на нее, пока она не сорвалась и не улетела куда-то вверх. Сегодня приехал с визитом дядя, брат мамы, и родители принимали его в своих покоях. Все слуги бегали и суетились, и только здесь, в тихом мамином саду, можно было никому не мешать. Хайяте собирался немного потренироваться, даже взял с собой боккен, но засмотрелся на стрекозу.
Внезапный легкий шорох, раздавшийся где-то справа, привлек его внимание. Гекко мгновенно насторожился – конечно, никто посторонний не мог проникнуть на территорию кланового поместья… но он слышал, как взрослые говорили о грядущей войне и вражеских шпионах.
В саду снова стало абсолютно тихо, но Хайяте беззвучно поднялся на ноги и скользнул к крыльцу. Он попытался нащупать, почувствовать биение чужой чакры, как учил дед… Конечно, он будет полным дураком, если это окажется просто какой-нибудь зверь, случайно забредший в дом, - но тогда об этом ведь все равно никто не узнает?
Гекко сделал еще один шаг и замер. Он вслушивался в тишину, боясь дышать… а в следующее мгновение перед глазами мелькнула стрекоза – и какая-то гибкая черная тень прыгнула на него прямо с крыши.
Хайяте отскочил назад, блокировал удар боккеном, увернулся, сделал подсечку, но противник вовремя подпрыгнул и нанес очередной удар. Гекко почувствовал, как в дерево боккена впилось лезвие куная. Он не успел ни испугаться, ни сосредоточиться, ни даже подумать о чем-либо – просто скользнул в сторону и ударил противника локтем в солнечное сплетение. Тот коротко вскрикнул и отскочил на несколько шагов назад, едва не споткнувшись о ступени крыльца… и Хайяте вместо того, чтобы воспользоваться возможностью и атаковать, замер, пристально глядя на соперника.
Все заняло секунды четыре. Глухо ударила бамбуковая трубка, откуда-то из глубины дома донесся веселый смех служанок. Противник выпрямился, тряхнул головой и хмуро уставился на Хайяте. А тот в свою очередь изумленно выдохнул и непонимающе склонил голову набок.
Девочка. Примерно его возраста, лет восьми-девяти. Худая, невысокая, с тонкими руками и бледным лицом. Глаза темно-фиолетовые, почти черные, и очень сердитые, а волосы – странного лилово-сиреневого оттенка, короткие, как у мальчика, такие, что едва прикрывали уши. И одежда тоже совсем не девчачья – черные штаны до середины икр и черная майка с сетчатыми рукавами. А на поясе – сумка с кунаями и сюрикенами.
Почти минуту они стояли молча, с подозрением оглядывая друг друга, но прежде, чем Гекко успел спросить, кем является эта странная гостья и что она вообще делает в их поместье, девочка заговорила сама.
Она снова тряхнула головой, упрямо поджала губы и с удивленно-недовольной интонацией протянула:
- Значит, ты и есть сын тети Ханако…
Хайяте удивленно моргнул, но снова не успел ничего сказать: белые бумажные двери дома вдруг с легким стуком раздвинулись, и в сад выглянул Удзуки Катсуро, старший брат мамы. Он был облачен в парадное одеяние, переливавшееся блеском парчи, и казался снизошедшим на землю богом – ну или по крайней мере принцем крови. За его спиной маячило испуганное лицо служанки.
Катсуро, худой черноволосый человек с усталым лицом, мягко улыбнулся девочке, которая при виде него напряглась натянутой струной.
- Вот ты где, Югао. Разве можно пропадать так внезапно? – он перевел взгляд на настороженного Гекко и улыбнулся шире. – О, вижу, ты уже познакомилась со своим двоюродным братом! Ты сильно изменился за те два года, что мы не виделись, Хайяте-кун.
Гекко изумленно моргнул, но вовремя вспомнил, что ему следует приветственно поклониться.
Девочка громко фыркнула и дерзко вздернула подбородок.
- Ты прав, отец, мы уже успели познакомиться, - протянула она со странной интонацией.
Хайяте отчего-то вспомнил стрекозу и спокойно ответил, глядя прямо в глаза своей недавней противнице:
- И я очень рад знакомству.
Югао удивленно приподняла брови – а потом вдруг подмигнула и весело улыбнулась.
Август в том году выдался холодным и дождливым. Яблоки во дворе не успели вызреть полностью, были мелкими и кислыми и годились только в варенье. Их могли собрать слуги, но отец считал, что тренировки прежде всего, и поэтому устроил из двора тренировочный полигон для своих детей.
Хайяте было очень интересно: а все ниндзя собирают яблоки, сшибая их боккеном в прыжке или срезая сюрикеном? Или отец изобрел это странное развлечение специально для них с сестрой?
Впрочем, далеко не все тренировки представляли из себя сбор яблок. Гораздо чаще отец просто ставил Хайяте и Хотару в спарринг и заставлял до бесконечности отрабатывать основные удары.
У Хотару оказалась неожиданно тяжелая рука, вдобавок сестра была выше и сильнее. Хайяте, пусть он и прошел суровую выучку у деда, все равно приходилось несладко – ему редко удавалось обойтись без пары-тройки синяков на руках, торсе и даже лице. Жалеть его сестра не пыталась никогда, и Хайяте был благодарен ей за это.
Холодный ветер пробирался под одежду, скрипел стволами старых яблонь и теснившихся у забора сливовых деревьев, яростно дергал привязанные к краю крыши красные атласные ленточки. Отец стоял на крыльце и невозмутимо наблюдал за тренировкой. Все было как обычно, пока Хотару вдруг не опустила боккен и не отошла на пару шагов, раздраженно отбросив с лица растрепавшиеся волосы.
- Надоело! – раздраженно выдохнула она и нахмурилась. – Сколько можно повторять одни и те же силовые приемы?! Почему мы не можем отрабатывать техники и учиться контролю над чакрой?
Ее взгляд схлестнулся со взглядом отца, и у обоих глаза были, как весенний лед. Хайяте почувствовал себя лишним, но он стоял посреди двора между ними и не мог незаметно скрыться.
- Потому что этому тебя обязан учить твой сенсей, а здесь ты будешь учить то, что считаю необходимым я, - наконец жестко ответил отец. Он так и не пошевелился, по-прежнему стоял на крыльце неподвижно, словно мраморная статуя.
На щеках Хотару вспыхнули лихорадочные пятна, она одернула форменный жилет и процедила сквозь зубы:
- Проклятье, но почему я должна тренироваться именно с ним?! – она дернула подбородком, указывая на застывшего Хайяте. – Я, в конце концов, уже чуунин!
Глаза отца стали еще холодней.
- Ты женщина, - сухо ответил он. Почти выплюнул.
Хотару от этих слов буквально взвилась:
- Зато я старше его почти в два раза! Девять демонов, как же меня уже достала эта ваша твердолобая уверенность, что Хайяте – чертов маленький гений!.. – она бросила быстрый взгляд на брата и отрывисто добавила вполголоса. – Не обижайся, мелкий.
Хайяте в ответ только молча кивнул, сжимая боккен так, что от напряжения заныли пальцы. Он хорошо знал, что слова сестры не имели целью задеть его или намеренно причинить боль. Она просто всегда прямо говорила то, что думала.
Хотару было шестнадцать, она недавно получила звание чуунина и ходила со своей командой на серьезные миссии, но при этом дома ее все равно не считали воином. И заставляли постоянно присматривать за младшим братом.
- Дочь, ты забываешься, - наконец тихо, с явно различимой угрозой произнес отец.
Хотару упрямо вскинула голову и тряхнула волосами, с неожиданной усталостью в голосе ответив:
- Ха, да если б я могла – забыться…
Она бросила свой боккен брату и решительно прошла в дом мимо неподвижного отца, едва не задев его локтем.
А Хайяте остался стоять посреди двора, чувствуя на плечах почти неподъемную тяжесть разговора, свидетелем которого он стал, и уже зная, что отвечать за выходку сестры придется именно ему и что он сегодня ночью опять не сможет заснуть из-за боли в перетруженных мышцах.
Хайяте плохо знал свою сестру. У них была слишком серьезная разница в возрасте, к тому же, он с пяти лет воспитывался у деда в Храме Воды и дома бывал очень редко, только в праздники.
Он знал, что сестра совсем не умела готовить и обращаться с швейной иглой, зато ей не было равных во владении метательным оружием и создании шпионских ловушек. Она любила пасту из сладких бобов и терпеть не могла чистить рыбу, а еще всегда завязывала волосы в хвост и никогда не носила платья. Но Хайяте понятия не имел, о чем Хотару мечтала, чего хотела добиться в жизни, даже просто – чем она интересовалась помимо бытовых мелочей и на какие миссии ходила. А еще он никак не мог понять, что происходило между ней, отцом и мамой.
В такие моменты Хайяте чувствовал себя лишним в своей собственной семье.
Гекко Хидейоши женился в первый раз совсем молодым по велению клана, на девушке из семьи, союз с которой был выгоден их роду. Но его жена, которая была куноичи и талантливым ниндзя-медиком, вскоре погибла на одной из миссий. Все считали, что Хидейоши так и останется вдовцом, а у клана Гекко не будет прямого наследника мужского пола… Однако, когда Хотару исполнилось семь лет, Хидейоши против воли главы клана женился на младшей дочери клана Удзуки. Его отец после шумного скандала сложил с себя полномочия главы клана в пользу Хидейоши и удалился в Храм Воды… а через год после этого родился Хайяте. Все родственники ожидали, что дед не признает внука, как не признал невестку, однако, когда мальчику исполнилось пять лет, дед забрал его в Храм и взялся за его обучение.
Иногда ночью, лежа без сна в своей комнате, которая казалась чужой, Хайяте думал: а что стало бы с ним, если б дед не заболел и он мог бы остаться в Храме?
В саду было очень мало цветов: мама любила только ирисы и фиалки, но фиалки росли лишь в лесу, а ирисы в их доме почему-то очень быстро вяли. Но все равно, сад, тихий и замкнутый, как раковина, был для Хайяте самым лучшим местом в поместье. Он часто прятался там, когда отец и сестра в очередной раз ссорились, или когда ему просто не хотелось ни с кем разговаривать.
Хайяте не любил гулять по Конохе: друзей у него не было, к тому же, он неуютно чувствовал себя на широких людных улицах. Вдобавок кашель снова вернулся и терзал легкие, как хищный зверь, и Хайяте перестали отпускать куда бы то ни было в одиночку.
Мама постоянно болела и была очень слаба, поэтому безвылазно сидела дома, в саду или в своих покоях. Иногда вечером она звала сына к себе и негромко читала ему вслух какую-нибудь книгу, а потом просто молча перебирала его волосы и о чем-то думала.
В тот день в гости опять приехал дядя Катсуро, и Хайяте, не желая с ним видеться, решил спрятаться в саду, но опоздал: когда он туда прокрался, дядя и мама уже сидели на скамейке в тени бамбука.
Хайяте хотел уйти, но что-то заставило его замереть.
Редкие солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь пасмурное небо, искрились на тонком шелковом кимоно матери, блестели на ее длинных, почти до колен, прямых черных волосах. Она сидела неподвижно, как изящная статуэтка, сложив белые тонкие руки на коленях и с легкой улыбкой внимательно смотрела на брата.
Катсуро что-то возбужденно рассказывал, потом вскочил на ноги и заговорил громче, принявшись расхаживать перед сестрой из стороны в сторону.
- Югао совсем не похожа на тебя! – вдруг громко воскликнул он, заставив притаившегося Хайяте вздрогнуть от неожиданности.
Ханако расправила бледно-желтый рукав кимоно и спокойно спросила:
- Но почему она должна быть похожа, дорогой брат?
Катсуро замер и смущенно потер затылок, глядя куда-то в сторону:
- Не знаю… Когда я смотрю на нее, я вижу тебя в детстве – но она капризна, упряма и совершенно не хочет подчиняться, - он снова сел на скамью и вздохнул. – Она не знает, когда нужно смолчать, она дерзит и постоянно пытается что-то всем доказать… А на прошлой неделе посмела заявить, что хочет стать куноичи! Это что-то немыслимое – женщины из рода Удзуки никогда не были воинами! – он возмущенно всплеснул руками и снова вскочил.
А Хайяте на мгновение показалось, будто он услышал в кустах неподалеку странный шорох.
Ханако прикрыла глаза и, все так же улыбаясь, негромко заметила:
- Ты можешь ей запретить.
Катсуро запустил руки в волосы и досадливо поморщился:
- Не могу. Отец уже дал свое согласие. Более того, по его просьбе один его старый друг уже начал ее учить! В следующем году она поступит в Академию. Проклятье!
Хайяте задержал дыхание.
Он слышал недавно, что его самого тоже собираются отправить в Академию на будущий год…
Ханако убрала с лица прилипшую к губам прядь и невозмутимо произнесла:
- Югао – дочь младшего сына. У клана Удзуки достаточно наследников, поэтому ей не обязательно выходить замуж и рожать ребенка.
Катсуро судорожно выдохнул, словно его ударили под дых, а Ханако вдруг спросила:
- Ты снова уезжаешь в столицу?
Дядя склонил голову, нахмурившись:
- Да. Я должен ехать с посольством, на два года, Югао останется у отца… Сестра! – внезапно воскликнул он, падая на колени, и схватил руки Ханако, крепко сжав ее хрупкие пальцы в своих ладонях. – Сестра, я знаю, ты несчастлива здесь! Ты как птица в клетке… Хочешь, я помогу тебе устроить развод? Ты уже родила этому человеку сына, тебе необязательно оставаться здесь! – он запрокинул голову, глядя на нее лихорадочно блестевшими глазами. – Сестра, хочешь, мы уедем вместе?!
Хайяте внезапно почувствовал, что не может дышать. В груди что-то больно сдавило, а горло зацарапало кашлем. Нет, нет, он не должен кашлять сейчас, он не имеет права выдать своего присутствия!..
Ханако молча, все так же спокойно улыбаясь, высвободила руки, осторожно провела пальцами по щеке брата, потом поднялась на ноги и заскользила к дому, шурша шелком. Полы ее кимоно были похожи на крылья бабочки. Уже на крыльце она обернулась и, прежде чем скрыться за дверью, с тихой улыбкой произнесла:
- Не надо больше приходить, дорогой брат.
Какое-то время Катсуро, совершенно бледный, оставался неподвижен, потом вскочил на ноги и стрелой вылетел из сада.
А Хайяте наконец смог вдохнуть – и увидел в соседних кустах испуганные, почерневшие от обиды глаза Югао.
Тяжелые серые облака полностью затянули солнце, и сад вдруг показался чужим.
Хайяте никогда не умел рисовать. Именно поэтому картины всегда казались ему чем-то почти волшебным, живущим своей собственной жизнью, а люди, которым удавалось искусно обращаться с кистями и красками, вызывали у него искреннее восхищение.
Мама иногда занималась росписью по шелку. Она натягивала тонкий полупрозрачный шелковый платок на деревянную раму и создавала на нем нездешние пейзажи, легкие и прозрачные, как паутина. Ее действия, все ее движения были похожи на ритуальную церемонию, и Хайяте был счастлив, если ему дозволяли тихо сидеть в углу и наблюдать. А однажды, после того как он вернулся из госпиталя, куда попал с особенно тяжелым приступом, мама подарила ему белый шелковый шарф, на котором написала короткое стихотворение. У нее был очень красивый и стремительный почерк, на зависть любому профессиональному каллиграфу.
Этот шарф Хайяте считал едва ли не самым большим своим сокровищем.
Гекко очень хорошо помнил свой первый день в Академии. Из-за болезни ему пришлось пропустить почти два месяца занятий, и в итоге он оказался в классе «новеньким». И уже на первой перемене очутился в центре внимания.
Его поймали в коридоре, загнали в угол и обступили полукругом, разглядывая с исследовательским любопытством. Хайяте не знал, чего ждать, но сам удивился тому, что был странно спокоен. Возможно, просто потому, что знал: его уровень изначально гораздо выше, чем у сверстников, и в случае драки ему удастся одержать победу.
Гекко прижался спиной к стене и окинул своих чрезмерно общительных одноклассников настороженным взглядом. Пять мальчишек, две девчонки – все очень самодовольные на вид. Командовали ими двое мальчишек постарше, сидевших в классе на последней парте: один, лохматый, с пластырем на подбородке, постоянно шмыгал носом, а второй, с косой челкой, закрывавшей глаз, очень многозначительно улыбался.
- Ну что, дружище, давай знакомиться! – после непродолжительного молчания заявил лохматый и ухмыльнулся.
- Погоди, Котетсу, - прервал его второй, - ты напугаешь нашего товарища…
- Что ты, Изумо, у меня и в мыслях не было! – искренне удивился Котетсу. – Я всего лишь хотел помочь нашему новому другу освоиться в незнакомом месте… Ну и еще думал предложить ему это, - вдруг закончил он, жестом фокусника извлекая из рукава белый шарф.
Тот самый шелковый шарф, который расписала мама Хайяте.
Гекко резко дернулся вперед, не успев подумать.
- Отдай!
Как, когда они успели его забрать?!
Однако Котетсу со смехом отскочил в сторону и протянул:
- Ну неееет, сначала нужно заслужить!
- Именно, иначе неинтересно, - поддакнул Изумо, улыбаясь, как самый невинный из всех ангелов.
Остальные весело захихикали, предвкушая развлечение.
Хайяте снова замер, стиснув кулаки и глядя на обидчиков исподлобья. Он совсем не ожидал, что первый его визит в Академию приведет к таким последствиям… К тому же, он раньше почти не общался с другими детьми и толком не знал, что предпринять в сложившейся ситуации и как теперь себя вести. Впрочем, одно было очевидно: его явно посчитали беспомощным и слабым, исходя из болезненного внешнего вида. Эта мысль оказалась неожиданно обидной.
Какое другие имеют право судить его, совсем его не зная?
Гекко отбросил падавшую на глаза челку и негромко спросил:
- Чего вы хотите от меня?
- Во-о-от, уже совсем другой разговор! – с довольной ухмылкой протянул Котетсу.
Изумо забрал у него шарф и намотал на руку:
- Да, так уже гораздо интересней! Ты не думай, мы совсем не собираемся тебя обижать, мы просто хотим предложить тебе одну игру.
Хайяте еще раз окинул всех внимательным взглядом и уточнил, потому что от него явно ожидали именно этого:
- Какую?
Изумо улыбнулся еще невинней и открыл было рот, но тут вдруг из дальнего конца коридора донесся пронзительный девичий крик:
- А ну расступились все!!!
Дети от неожиданности послушались, и между их разошедшимися рядами прямо к Хайяте подлетела Югао. Гневно сверкнула глазами, заслонила его собой и, уперев кулаки в бедра, грозно рявкнула:
- Какого демона вы прицепились к моему брату?!
Ее короткие волосы смешно топорщились на затылке, как петушиный гребень.
Хайяте, совершенно не ожидавший ничего подобного, потрясенно заморгал.
- Ох, да это ведь бешеная Удзуки! – Котетсу со страдальческим видом закатил глаза.
Изумо откинул с лица челку и удивленно посмотрел сначала на Югао, потом на Хайяте:
- Брату?.. Ну ничего себе!
Югао не удостоила их ответом, только громко фыркнула и повернулась к изумленному Гекко.
- Ну что смотришь на меня, как ворона на зеленую хурму? – она снова фыркнула и небрежно махнула рукой назад. – Прости, меня сенсей задержал… Познакомься, это Камизуки и Хагане, главная головная боль всей Академии, второгодники и редкостные придурки! Собрали вокруг себя целую банду и теперь считают себя самыми умными.
Остальные мальчишки возмущенно заговорили все разом, но Изумо остановил их взмахом руки.
- Удзуки, - ласково протянул он. – А мы, по правде, только тебя и ждали. Спасибо за такие лестные слова…
- Ну и что ты будешь делать теперь? – перебил друга Котетсу, вопросительно шмыгнув носом.
Югао открыла было рот, но Хайяте, наконец справившийся с удивлением, шагнул вперед и оттеснил ее в сторону.
- Я рад, что ты здесь, - просто сказал он, - но я могу справиться сам. Чего вы от меня хотите? – повторил он свой вопрос.
Югао возмущенно хмыкнула и скрестила руки на груди. Котетсу и Изумо переглянулись, ухмыльнулись, как зеркала, и хором ответили:
- Отними!!!
- Мы предлагаем тебе спарринг, - продолжил Котетсу.
- В Академии имеют право учиться только самые сильные, - Изумо с важным видом поднял вверх один палец. – Поэтому мы должны проверить твою силу! Но мы даем тебе поблажку: ты сам можешь выбрать себе противника. Я или Тетсу?
Хайяте склонил голову набок, обдумывая это предложение. Его потенциальные «партнеры по спаррингу» явно рассчитывали на то, что старше и физически сильнее… Интересно, они всех новичков проверяют именно так?
- Хорошо, - медленно произнес он. – Я выбираю того, кто держит шарф.
Девчонки негромко захихикали, мальчишки заухмылялись. Югао раздраженно хлопнула себя ладонью по лбу, прошипев:
- Дурак, надо было выбирать Котетсу, Изумо хитрый и играет нечестно!..
Гекко в ответ на ее слова только чуть качнул головой и распрямил плечи:
- Где?
Противники огляделись, о чем-то посовещались вполголоса, потом Котетсу заявил, победно шмыгнув носом:
- Да хоть прямо здесь, если не боишься опозориться перед учителями!
Хайяте спокойно кивнул:
- Хорошо.
Это его вполне устраивало: он рассчитывал вернуть шарф как можно быстрее.
Югао шумно вздохнула и отступила на пару шагов:
- Предупреждаю, никакого оружия, иначе я сообщу сенсею! Просто обычный спарринг.
- За кого ты нас принимаешь, Удзуки?! – подмигнул Котетсу.
- За двух самодовольных идиотов без стыда и совести, - невозмутимо ответила Югао.
Наблюдавшие замкнулись в круг, вытолкнув в центр Хайяте и Изумо.
Над их головами надрывно продребезжал звонок, возвещая о начале занятий, и все одновременно вздрогнули, но даже не подумали двинуться в сторону класса.
Изумо мечтательно улыбался, наматывая шарф на кулак, и выглядел почти безмятежно. Хайяте настороженно следил за ним, потом заставил себя расслабиться, медленно вдохнул – и первым скользнул навстречу противнику.
Все оказалось совсем не так просто, как он ожидал. Изумо явно не в первый раз участвовал в драках, и у него в запасе оказалось много приемов и хитрых ударов. Он ловко уворачивался, пользовался преимуществом своего веса и успел чувствительно съездить Хайяте по скуле, но тот в долгу не остался и ударил противника кулаком в живот, а потом поставил подножку.
Все оказалось совсем не так просто, но одновременно куда легче, чем полноценный спарринг с Хотару.
Они кружили друг вокруг друга, обмениваясь редкими ударами, наверное, минуты две-три, а потом Гекко удалось снова поставить сопернику подножку и с грохотом повалить его на пол. Потолок смешался с полом, все вокруг закачалось и поехало, но в следующее мгновение встало на свои места, и Хайяте обнаружил, что Изумо лежит на спине, пытаясь проморгаться, а сам он сидит на нем, надежно зафиксировав чужие руки.
А через секунду его скрутил приступ болезненного судорожного кашля, такого сильного, что он вынужден был выпустить поверженного противника и отползти в сторону, и в голове осталась одна-единственная мысль: «Когдажеэтонаконецзакончится…»
Когда Гекко смог снова вдохнуть и черные круги перед глазами рассеялись, он понял, что стоит на коленях, его поддерживает за плечо испуганная Югао, а Изумо все так же лежит на полу, приподнявшись на локте, и смотрит на него с изумлением.
- Ну ни фига себе, - наконец протянул недавний противник, не делая попыток подняться. – Еще никому не удавалось уложить меня на лопатки так быстро…
- Ага, - без особого энтузиазма подтвердил изрядно растерянный Котетсу.
Хайяте неопределенно передернул плечами и постарался как можно незаметней вытереть о штаны ладонь, которой зажимал себе рот, чтобы никто не заметил на ней крови.
Почти минуту они все молча смотрели друг на друга, а потом коридор вдруг огласил негодующий вопль учителя:
- Что здесь происходит?!
Дети мгновенно прыснули в стороны, и через секунду в коридоре остались только Хайяте, Югао, Котетсу с Изумо и одна из девочек – светловолосая, с огромными карими глазами.
Сенсей подбежал к ним и остановился, уперев руки в колени в попытках отдышаться, потом выпрямился и вперил в Котетсу и Изумо грозный взгляд.
- Хагане!! Камизуки!!! – прорычал он. – Снова драка! До каких пор будет продолжаться это безобразие?! Еще немного – и вы вообще вылетите из Академии! Вам и так пошли навстречу, позволив продолжить обучение! Для истинного шиноби прежде всего – дисциплина!!! Вы наказаны, отправляйтесь на кухню чистить котлы! Немедленно!!!
Под конец своего яростного монолога учитель уже брызгал слюной от высшей степени возмущения. Котетсу шмыгнул носом, поморщился и, протянув руку, помог другу подняться:
- Ничего нового…
Изумо кивнул, потом молча кинул шарф Хайяте.
Тот спрятал свое сокровище в карман, тоже поднялся на ноги, отстранив помощь Югао, и негромко позвал:
- Сенсей.
- А? – учитель удивленно обернулся к нему.
Котетсу и Изумо замерли и тоже посмотрели на него со странным подозрением.
Они что, ожидали, что он сейчас начнет жаловаться?..
Хайяте тряхнул головой, отбрасывая челку с глаз, и спокойно сообщил:
- Я пойду с ними. Я тоже нарушил дисциплину.
Отец будет в ярости.
Югао весело хмыкнула, словно и не ожидала ничего иного, светловолосая девочка изумленно захлопала ресницами, сенсей просто молча раскрыл рот. А Котетсу и Изумо… Хайяте был уверен, что запомнит этот их взгляд навсегда.
- Не волнуйтесь, сенсей, я их проконтролирую! – вдруг заявила Югао, с силой подтолкнула замешкавшихся Хагане и Камизуки, взяла за руку Гекко и кивнула светловолосой девочке. – Аири-чан, ты с нами?
Та поспешно кивнула и улыбнулась так, будто всю жизнь мечтала чистить котлы на кухне Академии.
А учитель так и не нашелся, что ответить.
День выдался неожиданно солнечным для октября. Вернувшись домой после прогулки с Югао, Хайяте с некоторым удивлением увидел, что Хотару сидела на ступенях крыльца и играла на бамбуковой свирели.
Негромкая, тоскливая мелодия кралась по саду, как кошка. Хайяте нерешительно замер у калитки, но сестра скоро прекратила играть и махнула ему рукой, велев подойти.
Ее черные волосы, почти такие же черные, как у мамы и самого Хайяте, против обыкновения были распущены и плащом укутывали плечи, как дорогой шелк. А загорелое лицо казалось странно спокойным и умиротворенным, словно Хотару наконец пришла к какому-то решению.
Сестра не была красивой, и тем более она не была такой красивой, как мама… но сейчас она напоминала сказочного водного духа, и Хайяте вглядывался во все глаза, впитывая в себя этот новый облик Хотару.
Во дворе было тихо, косые лучи закатного солнца расчерчивали каменные плиты диагональными полосами. Старые яблони медитативно шелестели листвой на почти неуловимым ветру.
Сестра посмотрела на него снизу вверх и криво улыбнулась:
- Ну что, мелкий, как учеба?
Она почему-то никогда не звала его по имени. Только «мелкий» и иногда, ласково, «братишка».
Хайяте склонил голову:
- Все хорошо.
- Да-а? А вот у меня никогда ничего в Академии хорошо не было… Но, впрочем, ты ведь у нас маленький гений! – Хотару издала невеселый смешок и похлопала ладонью по ступеньке рядом с собой. – Садись, - и вдруг добавила. - Знаешь, иногда ты смотришь так, что мне становится страшно.
Хайяте послушно сел и удивленно моргнул.
- Почему? – осторожно уточнил он.
Сестра неопределенно пожала плечами, чуть нахмурившись:
- Ты слишком похож на свою мать. И выглядишь гораздо старше, чем есть на самом деле. Скажи, вот что в действительности скрывается у тебя в башке, за этими черными глазищами? – спросила она абсолютно серьезно и несильно постучала его кулаком по макушке.
Хайяте увернулся, удивленно глядя на сестру, и, немного подумав, наконец ответил.
- Там скрываюсь я.
Хотару посмотрела на него очень пристально, словно видела впервые в жизни. Потом отвела взгляд, снова усмехнулась. Откинулась назад, опираясь локтями о ступеньку, и посмотрела в небо, вопросительно протянув:
- Ну что, скоро собираешься стать чуунином?
Хайяте передернул плечами, не понимая, к чему она клонит. От этого разговора он чувствовал себя неловко и неуютно.
- Я пока еще даже не генин, до выпуска остался год…
- Ничего, это мелочи, - Хотару небрежно фыркнула и прищурилась. – Готова поспорить, что экзамен ты сдашь с первой попытки… если тебя, конечно, вообще к нему допустят – с твоим здоровьем.
Хайяте вздрогнул, но ничего не ответил.
Последнее время сестра все чаще намекала, что на самом деле он ни на что не годен из-за своей болезни…
- Дед и отец ошиблись, - продолжила тем временем Хотару, задумчиво нахмурив брови. – Тебе нельзя становиться воином. Был бы лучше гражданским, ремесленником каким-нибудь…
- Я ничего не умею, - попытался возразить он, сцепив пальцы в замок и глядя на ползшего по ступеньке черного жука.
Сестра только небрежно пожала плечами:
- Научился бы.
Хайяте не успел придумать ответа.
Было очень тихо, только поэтому он сумел различить легкие шаги в доме. Дверь бесшумно отъехала в сторону, и на пороге показалась мама. Сегодня она была одета в длинное шелковое кимоно цвета красной сливы, и ее волосы оказались собраны в причудливую прическу, а лицо выглядело еще более бледным, чем обычно, особенно по контрасту с густыми угольными ресницами.
- Хотару, дорогая, - позвала она негромко, улыбнувшись Хайяте, и ее голос звучал, как бамбуковая свирель. – Я отправляюсь в храм Эбису. Все остается на твоем попечении, скоро должны прибыть представители младшей ветви клана Гекко… Я ведь могу рассчитывать на тебя?
- Как будто что-то изменится, если я отвечу нет, - криво усмехнулась сестра, даже не обернувшись.
Хайяте испуганно вздрогнул, но мама в ответ только спокойно кивнула и так же бесшумно прикрыла дверь.
Лицо Хотару побледнело мгновенно, словно ей в лицо плеснули белой краской, на щеках заходили желваки. Пристально глядя прямо перед собой потемневшими глазами, она со свистом выдохнула:
- Ну уж нет, я не собираюсь долго оставаться в этом склепе… - и, не глядя на брата, резко бросила. – Вали к себе, мелкий, не мешай.
Хайяте крепко стиснул в пальцах прохладный шелк маминого шарфа, который теперь постоянно носил в кармане, и молча проскользнул в дом.
Ему совсем не хотелось думать о том, что он услышал.
А через несколько месяцев на Коноху напал Девятихвостый, и все изменилось, чтобы уже никогда не стать прежним.
Это было странно, но клан Гекко война почти никак не затронула. Все родственники Хайяте остались живы и даже относительно здоровы, а сам он вместе с остальными учениками Академии оставался в тылу, и те дни застыли в его памяти чем-то огненным и ненастояще-прозрачным, как рисунок на шелке.
А через месяц после победы, когда занятия в Академии были возобновлены – потому что жизнь продолжается всегда, невзирая ни на что – в их классе появился очередной новенький. Он был младше всех остальных детей на целый год, но его родители погибли, и некому было за ним присматривать, поэтому Хокаге распорядился принять его в Академию раньше срока.
Ничего удивительного, что он стал очередной жертвой шуточек Котетсу и Изумо. Удивительным было то, что он потом отплатил им той же монетой и вообще оказался едва ли не большим хулиганом и шутом, чем неугомонная парочка.
Его звали Умино Ирука.
У каждого шиноби есть свое особое «тайное место». Какой-то любимый уголок в родной деревне, больше никому не известный, в котором можно спрятаться и побыть в одиночестве, переждать, перетерпеть, зализать раны.
Если так подумать, вся Коноха состоит из одних углов.
У Хайяте и Югао такое тайное место стало общим. Это был старый заросший сад рядом с заброшенным домом – после войны в деревне оказалось много таких полуразрушенных домов, оставшихся без хозяев и теперь безмолвно умиравших в одиночестве. В саду росли дикие груши, лопухи и репейник, а трава была такой высокой и густой, что в ней почти можно было утонуть. Хайяте и Югао часто лежали в этой траве, глядя в небо, рядом, но не касаясь друг друга, и говорили – обо всем на свете.
Больше об этом месте не знал никто – ни Такаширо-сенсей, ни Ирука (который очень обижался на своих товарищей по команде за такую скрытность), ни вездесущие Котетсу с Изумо, ни тихая серьезная Аири.
В тринадцатый день рождения Хайяте они с Югао сбежали ото всех и, прихватив с собой еды, скрылись в своем саду. У них уже несколько лет была традиция – праздновать их общий день рождения в ночь со второго на третье ноября.
Трава пожухла и пожелтела, весь сад выглядел каким-то ржавым и еще более заброшенным, чем обычно, но Гекко в этом месте все равно всегда было уютно. Они расстелили спальники под тяжелыми ветвями старого дуба, неизвестно как оказавшегося в саду, и зажгли маленький бездымный костерок. А потом сидели рядом, пытаясь согреться, и по очереди выдыхали белые облачка пара. Ночь была холодной и глухой, но тихий прозрачный воздух пах свободой.
На черном небе медленно поступили первые звезды, странно похожие на светлячков. Югао поежилась под плащом и весело выдохнула, продолжая начатый раньше разговор:
- Знаешь, Аири-чан сказала мне, что в Штабе, когда их команда приходит получать миссии, Котетсу и Изумо никто не различает… Да что там, их иногда путает даже их собственный сенсей! Хотя они вроде не близнецы, даже вообще не братья, - она хихикнула и, достав из сумки сухое пресное печенье, впилась в него зубами.
Хайяте задумчиво пожал плечами.
- Чтобы быть похожими, совсем необязательно родиться родственниками, - заметил он.
- Ну да, - со вздохом согласилась Югао. Отложила печенье и, подтянув колени к груди, положила на них подбородок. А потом вдруг с неожиданной силой и тоской выдохнула, глядя на костер. - Ты просто не представляешь, насколько тебе повезло, что ты родился мальчиком!
Гекко вздрогнул и с удивлением посмотрел на нее.
Удзуки досадливо поморщилась и скривила губы, как от чего-то кислого:
- Кто бы знал, как меня все это достало! Нас ведь все всегда недооценивают, куноичи, по большому счету, даже за воинов не считают – так, в лучшем случае за половину воина! – она с силой ударила кулаком по земле. – Все смотрят на тебя так, будто делают тебе одолжение… и вообще. А ты прекрасно знаешь, что думает об истинном предназначении женщин мой отец, - Югао уткнулась носом в колени и пробормотала. – Да и Такаширо-сенсей на самом деле тоже ведь считает, что у меня гораздо меньше способностей, чем у тебя или Ируки… Действительно, гораздо лучше было бы, если б я была мальчиком!
Хайяте с удивлением смотрел на подругу. Он знал, что она давно переживает по этому поводу… но понятия не имел, что все насколько серьезно. Может, именно поэтому не сообразил сразу, что ответить, и вместо этого уточнил:
- Ты именно поэтому не хочешь отращивать волосы?
Югао удивленно моргнула, потом возмущенно фыркнула, дернув головой. И снова захрустела печеньем.
Она по-прежнему внешне была чем-то похожа на мальчика, но в то же время ее формы уже начинали приобретать девичью округлость, и Хайяте все чаще замечал, как остальные мальчишки поглядывали на Югао со странным удивленным интересом.
Гекко потер озябшие плечи и медленно произнес, глядя в темноту за кругом света от костра:
- Дед всегда говорил, что человек должен уметь оставаться тем, кто он есть.
Стоило только сказать эти слова – и словно стало еще холодней.
Дед умер три года назад… однако Хайяте казалось, что он все время стоит у него за спиной и строго подмечает все ошибки, даже несовершенные.
Югао небрежно дернула плечом и протянула:
- Ну да, а твой дед прям такой мудрец…
Гекко с силой потер болевшие глаза и спокойно возразил.
- Не мудрец. Предсказатель.
Удзуки громко фыркнула и категорично заявила:
- А я не верю в предсказания! Я верю, что каждый сам может выковать свою судьбу! Как клинок.
Хайяте снова посмотрел на звезды и ничего не ответил. Потом негромко раскашлялся, и Югао молча протянула ему термос с травяным чаем.
Какое-то время они сидели молча, дружно хрустя пресным печеньем, после Гекко извлек из кармана атласную шелковую ленту нежно-сиреневого цвета и намотал ее на ладонь подруги.
- Что это? – удивленно выдохнула она, разглядывая ленту, как что-то невероятное.
Хайяте пожал плечами, не зная, что его вдруг так смутило, и сообщил:
- Это подарок на день рождения. Я хочу, чтобы ты отрастила волосы… Пожалуйста. Пусть это будет твоим подарком мне?
Югао удивленно моргнула, чуть приоткрыв рот, потом весело хмыкнула:
- Ха, а я собиралась подарить тебе набор новых сюрикенов… Ну и ладно, тогда себе оставлю! – и внезапно показала ему язык.
А Хайяте поплотнее закутался в плащ и слабо улыбнулся.
Югао была для него больше сестрой, чем Хотару.
На тренировочном полигоне было холодно и пасмурно, трава под ногами блестела серебром от дождевых капель. В такую погоду больше всего хотелось остаться дома с большой кружкой горячего чая, а не скакать где-то на улице, отрабатывая новые техники.
Такаширо-сенсей и Нори-сенсей в этот раз решили провести совместную тренировку, велели своим ученикам собраться – и в итоге сами опаздывали. Впрочем, Котетсу и Изумо тоже не особо торопились.
Югао подпрыгивала на месте, пытаясь согреться, и недовольно бурчала, Ирука ворчал на пару с ней, Аири скромно стояла у дерева и читала толстенный медицинский справочник, а Хайяте смотрел в небо и думал о том, что скоро снова придется отправляться в госпиталь на ежеквартальный профилактический осмотр. В такие дни, как этот, когда в груди болело и тянуло особенно сильно, ему начинало казаться, что наследственная болезнь, притаившаяся в его теле – это хищник, который готовится пожрать его изнутри.
Это было несправедливо. Почему именно он должен быть болен?..
Мама ночью опять кашляла кровью.
Знакомый радостный вопль вырвал Хайяте из мыслей, заставив вернуться в настоящее. К полигону стремительно приближались Котетсу и Изумо, и выглядели они так, словно замыслили очередную пакость, причем на редкость виртуозную.
Дождавшись, пока все обратят на них вопросительные взгляды, Хагане и Камизуки переглянулись, ухмыльнулись синхронно и совершенно одинаково, а потом гордо продемонстрировали перебинтованные запястья: Котетсу – левое, Изумо – правое.
Ирука потрясенно раскрыл рот, Югао выразительно приподняла бровь и покрутила пальцем у виска, Аири пристально посмотрела на Изумо, вспыхнула и отвела взгляд, а Хайяте молча ждал. Он был уверен, что объяснение последует.
И не ошибся.
Неугомонная парочка снова переглянулась и хором заявила:
- Мы побратались на крови!
И их лица были такими гордыми и счастливыми, что остальные просто не нашлись, что можно на это ответить.
Учителя изволили объявиться только спустя полчаса.
- Тренировка отменяется, - без лишних предисловий заявил непривычно серьезный Такаширо-сенсей. – У нас миссия.
- А мне нужно помочь с бумагами в Штабе, - добавил Нори-сенсей и посмотрел на своих учеников, - так что вы пока свободны…
- Уррра!!! – опять хором завопили Котетсу с Изумо и дружно показали языки надувшемуся Ируке.
Хайяте вздохнул, смиряясь с несправедливостью этой жизни. А Аири, все еще красная от смущения, позвала, нервно теребя кончик светлой косы:
- Изумо-к-кун… Может, сходим в чайную к моей маме?..
- А? – удивленно обернулся к ней Камизуки, потом пожал плечами. – Прости, но мы с Тетсу договорились сегодня отпраздновать наше побратимство… Впрочем, ты можешь пойти с нами, если хочешь…
Аири покраснела еще сильнее и отвернулась:
- Н-нет, спасибо, - потом распрощалась со всеми и поспешила прочь.
Котетсу, глядя ей вслед, озадаченно почесал в затылке и шмыгнул носом.
Улица казалась живой. Она словно двигалась сама по себе, ползла, как гигантская змея, хотя Хайяте знал, что на самом деле это движется не улица, а толпа. Толпа празднично разряженных людей.
Длинные ленты, струившиеся на ветру, красные бумажные фонарики, веера, похожие на птиц, звонкие бубенцы монахов, разноцветные кимоно, шпильки, торчавшие из волос женщин, как рога демонов – все сливалось в единое целое, дышавшее в одном ритме, шумевшее, кричавшее, излучавшее бешеную энергию.
Хайяте не хотел никуда идти, но от него и не требовалось желания, только подчинение. Клан Гекко всегда свято соблюдал все традиции, присутствовал на всех праздниках и совершал все необходимые по ритуалу церемонии.
Шумная толпа спешила к храмам, чтобы принести свои жертвы богам и загадать свои желания. Хайяте всегда это казалось нечестным: подарки на то и подарки, чтобы быть искренними и бескорыстными. Что же это за подарок, который требует возмещения?
Новое косодэ было абсолютно белым, а хакама – угольно-черными. Он уже отвык ходить в национальной одежде… Забыл, насколько она на самом деле неудобная по сравнению с обычными штанами и водолазкой.
Толпа кипела и бурлила, как варево в котле. Хайяте сам не заметил, в какой момент умудрился отстать от родственников… но совершенно об этом не пожалел. Он пойдет в храм – один. Гекко не собирался молиться, он и вообще считал бесполезным обращаться к богам. Однако традиция есть традиция.
Иногда ему было интересно: а мертвые могут слышать голоса живых – или они так же глухи, как боги?
Мимо Хайяте протиснулся к алтарю высокий широкоплечий мужчина с бумажным веером в руках и благоговейно опустился на колени. Свечи горели ровно и спокойно, как огни светлячков, и деревянная статуя Будды словно излучала умиротворение. Хайяте повел плечом и негромко вздохнул. Все мысли в голове спутались и смешались, превратились в один неразборчивый ком. От едкого дыма благовоний в горле противно запершило, однако Гекко все-таки удалось сдержать кашель.
Он вздрогнул и быстро вскинул голову, когда где-то наверху раздалось хриплое карканье. На потолочной балке восседал крупный черный ворон и безразлично косился вниз круглым рыжим глазом. Хайяте сам не понял, отчего ему вдруг стало так холодно.
В следующее мгновение его глаза вдруг закрыли чьи-то теплые ладони, и знакомый голос весело шепнул:
- Опять витаешь в небесах?
Гекко высвободился и молча покачал головой.
Югао негромко хмыкнула и, молитвенно сложив руки, поклонилась алтарю. Было так непривычно видеть ее в светло-салатовом кимоно с крупными фиолетовыми цветами… Ее успевшие немного отрасти волосы были аккуратно заколоты на затылке тонкой шпилькой, щеку перечеркивала полоска пепла от благовоний, а глаза сияли так, что Хайяте даже почти смог улыбнуться.
К ним подошел монах, державший шелковый мешочек с предсказаниями. Гекко хотел было вежливо отказаться, но подруга ткнула его локтем в бок и заставила тоже запустить руку в мешочек. Монах ласково улыбнулся и двинулся дальше, его гладкая лысина буквально сияла в свете свечей.
- Ну-ка, что здесь, - пробормотала Югао, разворачивая свой квадратик алой бумаги, и медленно прочла. – «Однажды спрячешь лицо»… Однако, - в ее глазах появилось озадаченное выражение. – Что это может значить?..
- Ты ведь не веришь в предсказания, - напомнил Хайяте, комкая в пальцах свой листок.
Удзуки беспечно отмахнулась:
- Не будь занудой, сегодня ведь праздник! Кстати, а ты знаешь, что эти листки именно такого цвета в память о том, что раньше предсказания писали на алых лепестках сливы? Мне твоя мама рассказывала… А теперь давай посмотрим, что у тебя! – бодро добавила она.
Гекко посмотрел на улыбавшееся лицо Будды и со вздохом развернул листок.
Он молчал довольно долго, так что Югао выхватила предсказание у него из рук и прочла вслух:
- «Жизнь твоя к закату изменится»… Ну, у тебя хотя бы какая-то конкретика! – она фыркнула и почесала нос.
Хайяте отвернулся и направился к выходу:
- Пойдем.
На улице было все так же шумно и весело. Праздники – одни из немногих дней в году, когда сложно с первого взгляда сказать, кто здесь шиноби, а кто гражданский. Люди шли куда-то, возбужденно переговариваясь и взмахивая веерами, как крыльями, и Хайяте на мгновение показалось, что он попал в чужой сон.
Посерьезневшая Югао молча стояла рядом и ждала.
Ворон с громким криком вылетел из храма и устремился в небо. Кто-то из монахов зашептал молитву и сделал знак, отгоняющий зло.
Хайяте проводил птицу внимательным взглядом, пока она не растворилась в бесконечной синеве, и бесстрастно произнес:
- Вчера отец вычеркнул имя сестры из родового свитка. Он сказал, что она предала клан.
Югао вздрогнула и потрясенно уставилась на него, потом раздраженно всплеснула руками:
- С каких пор желание делать свой собственный выбор считается «предательством»?!
Гекко, избегая смотреть на нее, совсем тихо ответил:
- На войне считается.
Удзуки нахмурилась и резко бросила:
- Да, но сейчас нет войны!
Хайяте пожал плечами.
Он не привык к резким внезапным переменам, и теперь толком не знал, как реагировать.
Хотару все-таки вырвалась из ненавистного склепа: она, не спросив у клана дозволения, вышла замуж за простого «безродного» шиноби и приняла имя другой семьи.
И Хайяте был уверен, что она не жалеет о своем решении, каким бы опрометчивым и глупым оно ни казалось отцу и другим родственникам.
Они еще какое-то время стояли на пороге храма, а потом пошли в чайную матери Аири, где их уже поджидали друзья, и сидели там до самого вечера.
А ночью предсказание исполнилось, и дом перестал быть для Хайяте домом.
Раны, нанесенные разными орудиями, совсем не похожи друг на друга.
Катана режет резко и стремительно: после нее рана чистая и с ровными краями. Кунай протыкает и рвет: такие раны очень плохо срастаются. Сюрикен впивается, как репей: нанесенные им повреждения мелкие, но часто гноятся.
Однако Хайяте еще в детстве запомнил, что хуже всего заживают кошачьи царапины и порезы от бумаги.
В свой пятнадцатый день рождения Хайяте тайком прокрался в клановый архив и похитил оттуда несколько зашифрованных свитков. Просто потому, что ему захотелось хоть раз в жизни совершить что-то безрассудное. Он спрятал документы у себя в комнате и ночью, наконец оставшись в одиночестве, принялся за их изучение.
Шифр оказался не самым простым, но Хайяте не собирался отступать хотя бы из упрямства. К тому же, он был уверен, что в этих свитках, запечатанных, опутанных сетью ловушек из чакры, которые пришлось очень долго и осторожно снимать, обязательно окажется что-то крайне важное.
Но он даже предположить не мог, что это окажется секретная клановая техника.
Танец Полумесяца.
Хайяте пару раз слышал это название в детстве, совершенно случайно. Он знал, что технику изобрел прадед, но после его смерти она считалась утерянной: деду так и не удалось освоить Танец, а отец просто физически не мог его исполнять из-за полученной много лет назад травмы. Но в семье передавались полусказочные легенды о силе Танца, и Хотару однажды с ехидным смехом заявила, что, если бы эта техника правда была такой сильной, прадед стал бы Хокаге.
Хайяте был очарован. Он хотел сначала скопировать свиток, но вовремя сообразил, что это будет смертельной беспечностью, если данная информация случайно попадет к чужим людям. Поэтому он просто выучил всю формулу техники, надежно отпечатал в своей памяти, и вернул свиток в архив.
Вот только Хайяте совсем не был уверен, что когда-нибудь сможет сам воссоздать Танец.
Он научился очень хорошо концентрировать и направлять чакру, более того, Такаширо-сенсей говорил, что у него большой потенциал и он теоретически способен применять сложнейшие техники… Однако было одно «но»: всякий раз, когда Гекко перенапрягался, расходовал слишком много чакры, следовала жестокая расплата – очередной тяжелый приступ, после которого он долго приходил в себя в госпитале. Так что в итоге Хайяте просто запретили использовать свои способности в полной мере и вынудили сосредоточиться на тайдзюцу и обращении с катаной.
Но ему этого было мало. И он не собирался малодушно трястись над собственной жизнью. Если ему суждено прожить недолго – он, по крайне мере, проживет отпущенный срок достойно, а не вполсилы.
Когда Хайяте был совсем маленьким, сестра вырезала ему смешных человечков из цветной бумаги. Он помнил, как любил эти игрушки… Но они были слишком непрочными и очень быстро и легко рвались. Хайяте оплакивал каждого человечка, как друга, и закапывал в мамином саду под кустом жасмина.
Он не знал, почему вспомнил об этих человечках именно теперь, сидя за написанием отчета о завершенной миссии. Жизнь, как известно, на удивление несправедлива: под тем предлогом, что у него красивый почерк, на него благополучно спихнули заполнение официальных бумаг за всю команду. Таким своеобразным образом Такаширо-сенсей официально отпраздновал тот факт, что месяц назад Гекко стал чуунином (как и предсказывала сестра, он сдал экзамен с первой попытки).
Он вздохнул, отложил в сторону кисть и посмотрел за окно, на медленно темневшее небо. Его отражение в стекле было бледным и искаженным, словно привидение.
Хайяте закрыл глаза и невольно вспомнил, как мама всегда призрачной тенью скользила по дому. Длинные полы ее одежды струились и перетекали совершенно бесшумно, тонкий дорогой шелк мерцал и словно светился сам по себе…
Он устало потер виски и собрался было вернуться к написанию отчета, мимолетно удивившись тому, что не слышно тиканья часов, но в следующее мгновение спокойный вечер вдруг оказался скомкан, словно черновик, и полетел в угол.
Хайяте не успел моргнуть, как на подоконнике возник Ирука, бледный до синевы и такой испуганный, каким никогда не был. Почти минуту они пристально смотрели друг другу в глаза и, казалось, не дышали. Потом Ирука разлепил пересохшие губы и с трудом прохрипел:
- Скорее… Что-то страшное… Там, у госпиталя… - он сухо всхлипнул и выдохнул. – Изу и Тетсу!
Гекко сам не заметил, как вскочил на ноги. Сердце колотилось, словно безумное, и не было времени на вдох.
Ирука называл их неугомонных придурков краткими именами только когда… Да нет, он вообще никогда раньше их так не называл!..
Дома с редкими горящими окнами пролетали мимо, словно птицы. Хайяте бежал так быстро, что, казалось, не успевал отталкиваться ногами от земли, так быстро, что Ирука даже отстал, но это не имело значения. В голове осталась одна-единственная мысль – «Успеть».
Он кубарем вылетел на площадь перед госпиталем и едва не врезался в застывшую Югао. Девушка была похожа на тонкую восковую свечу, и Хайяте, не любивший чужих прикосновений, сам первым протянул руку и осторожно тронул ее за плечо.
А потом медики очень быстро пронесли мимо них носилки, и Гекко понял, что, наверное, так и не сможет вдохнуть. Потому что эти куклы, безжизненные, окровавленные, разодранные до мяса, с торчавшими из тел сломанными костьми просто не могли быть его друзьями.
Они просто не могли быть Котетсу и Изумо – двумя вечно веселыми, неунывающими придурками, не самыми талантливыми и одаренными, но бесконечно живыми, заряжавшими всех вокруг своей неуемной энергией и жаждой чуда…
Сумерки вокруг были глубокими и темными, как вода на дне колодца. Госпиталь казался призрачной крепостью, и Хайяте вдруг захотелось рвануться вперед, помешать этой крепости захватить в плен Изу и Тетсу, отвоевать своих друзей, защитить – от чего бы то ни было, разбудить их, заставить очнуться, заставить ожить…
…но он не двинулся с места.
Мгновение растянулось в бесконечность.
Их несли на носилках, рядом – потому что они крепко держали друг друга за руки. Это было абсурдно, неестественно, нереально… но они действительно держали друг друга за руки.
Гекко моргнул – и безмолвная процессия исчезла. Двери госпиталя замкнулись, и посреди улицы остались только Хайяте, Югао и остановившийся чуть поодаль Ирука. А потом откуда-то из теней вынырнул Такаширо-сенсей и застыл рядом.
Хайяте неотрывно смотрел на двери госпиталя, словно в надежде, что они откроются сами собой, и даже не заметил, как прокусил губу до крови.
Почему он ничего не предчувствовал? Почему он ни разу за этот день не испытал даже смутной тревоги? У него ведь всегда была хорошо развита интуиция…
Он не знал, сколько времени прошло, прежде чем до его слуха донеслись судорожные всхлипы Ируки.
Голос сенсея прозвучал неестественно глухо и громко в затопившей улицу тишине:
- Их команда попала в ловушку. Они не должны были выбраться.
И от этих простых, бесстрастных слов мгновенно стало очень холодно и страшно.
Югао дернулась, как марионетка, и ломко спросила:
- Аири-чан?..
Такаширо качнул головой, обрывая ее надежду.
- Нори и Аири мертвы. И эти двое тоже должны были погибнуть, из той мясорубки просто невозможно было уйти… - он помолчал и вздохнул, хмурясь и глядя на свои судорожно стиснутые кулаки. – Однако они слишком хотели спасти друг друга и тащили один другого до самого выхода. Патрульный отряд чудом наткнулся на них.
Хайяте смигнул странную радужную дымку перед глазами и посмотрел в небо.
Сердце кололо острой длинной иглой, и от каждого вдоха, даже поверхностного, было больно. Во рту стояла странная горечь.
Такаширо ссутулил плечи и неожиданно мягко сказал:
- Идите домой. Я сам сообщу матери Аири и жене Нори. А вы сможете вернуться сюда завтра, - и он, ни на секунду не сомневаясь, что ученики последуют приказу, развернулся и зашагал прочь, сильно хромая.
Хайяте, Югао и Ирука остались стоять посреди улицы, одинокие и растерянные, как дети, которыми они на самом деле давно не были.
Тьма постепенно сгущалась, в тихих домах загорались все новые и новые огни. Госпиталь казался мертвым.
Потом в какой-то момент Ирука внезапно дернулся, с силой сжав руками виски, и потрясенно прошептал:
- То же самое могло бы случиться с нами… - и тут же осекся, словно испугавшись своих собственных слов.
А Хайяте вдруг, сам толком не зная, почему, почувствовал такую сильную горечь и злость, что резко развернулся к нему и сухо произнес:
- Нет, не то же самое. Если б в эту ловушку попала наша команда, сейчас мы все были бы мертвы.
Югао вздрогнула и бросила на него предостерегающий взгляд, но Хайяте уже не смог бы остановиться.
Ирука потрясенно моргнул и, запнувшись, выдохнул:
- Но почему?!
Гекко отвернулся, чтобы не видеть своих товарищей по команде, ссутулил плечи и сунул руки в карманы. Ему было холодно и невероятно, пронзительно одиноко.
- Потому что каждый из нас был бы сам за себя, - наконец совершенно спокойно ответил он.
Именно так.
Они не стали бы спасать друг друга – и в итоге погибли бы все вместе.
Он услышал, как приглушенно ахнула Югао. А Ирука от потрясения просто утратил дар речи.
Хайяте подавил почти нестерпимое желание снова оглянуться на госпиталь и двинулся прочь, однако в следующее мгновение его настиг резкий, дрожащий от напряжения голос Ируки – как удар в спину:
- Ты чокнутый придурок! Я думал, мы друзья!.. – он задохнулся, а потом выплюнул с неожиданной яростью. - Я вообще тебя не узнаю, ты совершенно не тот Хайяте, с которым я попал в одну команду! Да что с тобой такое случилось?!!
Кажется, он хотел добавить что-то еще, но вместо этого громко всхлипнул и метнулся прочь с такой скоростью, словно за ним гнался сам Девятихвостый.
А Гекко прирос к камням площади и никак не мог заставить себя сделать следующий шаг.
Больше не было больно, было просто пусто.
Человеческие жизни рвутся так же легко, как бумага.
А он… он действительно изменился.
Разумеется, с приходом рассвета ночной кошмар не ушел совсем, но выцвел и побледнел. Мир не рухнул и не придавил их своими обломками, хотя в какой-то момент Хайяте этого очень хотелось. И спустя несколько дней они даже помирились с Ирукой – тот всегда был отходчив и легко прощал. А Югао так и не сказала ни слова, но той страшной ночью она пошла вместе с Хайяте в их сад, и они до утра сидели там в обнимку под старым дубом и старались ни о чем не думать.
Котетсу и Изумо выжили – просто потому что не могли не выжить, потому что они вытащили друг друга и спаслись ради друг друга – но на их лицах, телах и душах навсегда остались несходящие шрамы.
окончание в комментариях
название: Этюды средь листвы
персонажи: Хайяте, Югао, Изумо и Котетсу, Ирука, семья Хайяте
жанр: джен, drama, angst
рейтинг: PG
статус: закончен
саммари: Несколько эпизодов из детства и ранней юности Хайяте. В первом этюде ему девять лет, в последнем – шестнадцать.
дисклэймер: Мир и канонические персонажи принадлежат Кишимото.
посвящение: подарок для LyusyaPedalkina
примечания: Было написано на Второй S-фест, проведенный сообществом S-фанфики в ноябре прошлого года. Данная история является самым началом так и не дописанного большого цикла, посвященного жизни Гекко Хайяте.
количество слов: 10 734
читать
Быть может, ненужных событий не бывает никогда.
Морис Метерлинк
Сон или явь?
Трепетанье зажатой в горсти
Бабочки…
Бусон
Морис Метерлинк
Сон или явь?
Трепетанье зажатой в горсти
Бабочки…
Бусон
интерлюдия
Воспоминания похожи на цветные витражи. Вся жизнь как беспорядочная на первый взгляд последовательность цветных осколков, но стоит отступить всего на пару шагов – и эти осколки сливаются в единую картину. Превращаются в живое, дышащее и движущееся полотно.
Воспоминания – разноцветными стеклышками, цветочными лепестками, осенними листьями…
Синий, как крупные сладкие сливы в саду Академии. Они были своеобразным испытанием, тестом на ловкость и хитрость: учителя всегда надежно стерегли эти сливы, и счастливчиком считался тот ученик, которому удавалось стащить хотя бы несколько плодов. Хайяте помнил, как в первый год учебы они развернули полномасштабную ночную операцию, нарвали целую кучу еще недозрелых слив – и поплатились позорным для шиноби расстройством желудка.
Желтый, как солнечный свет на заборах Конохи. Хайяте помнил, как Котетсу и Изумо однажды разрисовали целую улицу карикатурами на учителей – и весь класс потом заставили перекрашивать этот дурацкий забор. Хокаге-сама был уверен, что это научит неугомонную парочку отвечать за свои поступки… а в итоге забор красили только Хайяте, Югао и Аири, потому что все остальные гонялись по деревне за Котетсу и Изумо. Иногда Гекко казалось, что, сосредоточившись, он снова может почувствовать в своей руке тяжелую малярную кисть, снова может увидеть, как медленно она тонет в банке с краской, похожей по цвету на яичный желток.
Зеленый, как трава на тренировочном полигоне. Эта трава каждый день вытаптывалась почти под корень, но за ночь каким-то непонятным образом умудрялась восстать и снова упрямо тянулась к солнцу. Хайяте помнил, как приятно лежать на ней, жесткой и немного колючей, и смотреть в бесконечное небо.
Красный, как ритуальные бумажные фонарики. Ночью в праздник, когда повсюду горели рыжие огни, эти фонарики легко покачивались на ветру, и тогда казалось, будто их держат невидимые руки. Хайяте помнил, как однажды они вместе с Югао пытались самостоятельно склеить такой фонарик. У них ничего толком не вышло, но он знал, что Югао все равно зачем-то хранит у себя того кособокого уродца.
Серый, как глаза отца и старшей сестры. Серый, как холодный блеск обнаженной катаны. Серый, как тяжелое, низко провисшее небо перед дождем. Хайяте помнил, как стоял посреди мокрого двора с боккеном в руках, и отец, неправдоподобно похожий в тот момент на деда, лаконично отдавал приказы, а сестра молча прошла мимо, закрыла за собой калитку и больше не вернулась.
Рыжий, как костер во время ночной стоянки. Такаширо-сенсей был мастером огненных дзюцу, но всегда заставлял своих учеников добывать огонь естественным образом и вообще говорил, что не стоит слишком полагаться на чакру. Хайяте помнил, как после особенно тяжелой миссии они с Югао и Ирукой, продрогшие и голодные, дрожали под одним плащом, а сенсей медленно и обстоятельно варил на костре суп из кореньев.
Черный, как праздничное одеяние. В клане Гекко всегда особое значение придавалось праздникам и традициям, все, абсолютно все подчинялось понятию «должного». Хайяте помнил, как вместе с матерью изучал старые книги по церемониалу и учился правильно завязывать оби.
Сиреневый, как волосы Югао и небо в сумерках. Этот цвет всегда почему-то казался призрачным, иллюзорным, ненастоящим. Хайяте помнил, как Югао раньше заплетала косу и постоянно ворчала, что волосы путаются и мешаются, а еще помнил, как бегал весной в лес собирать для матери фиалки.
Белый, как лепестки жасмина и лебяжий пух. Хайяте слишком хорошо помнил, что цвет траура – именно белый.
Вся жизнь распадается на цепь отдельных ярких эпизодов, между которыми – какая-то вязкая мутная хмарь…
Но Хайяте знает, что у него было счастливое детство.
этюд первый: Сестры
Тени в саду удлинились и достигли крыльца, переплелись клубком черных прядей. Солнце почти село, и в опустившихся на землю серо-сиреневых сумерках громада дома казалась живым существом. Хищником, затаившимся в засаде.
В саду было тихо, только вкрадчиво журчала вода в маленьком ручейке и время от времени глухо стукала бамбуковая трубка. Тихо – и совершенно пусто: все взрослые куда-то ушли, и Хайяте наконец-то после возвращения домой из Храма получил возможность побыть в одиночестве. Воздух был чистым и колюче-свежим, он пах мокрой зеленой листвой, и кашель, терзавший Хайяте всю последнюю неделю, наконец-то успокоился и отступил.
На большом мокром камне сидела крупная стрекоза. Гекко долго пристально смотрел на нее, пока она не сорвалась и не улетела куда-то вверх. Сегодня приехал с визитом дядя, брат мамы, и родители принимали его в своих покоях. Все слуги бегали и суетились, и только здесь, в тихом мамином саду, можно было никому не мешать. Хайяте собирался немного потренироваться, даже взял с собой боккен, но засмотрелся на стрекозу.
Внезапный легкий шорох, раздавшийся где-то справа, привлек его внимание. Гекко мгновенно насторожился – конечно, никто посторонний не мог проникнуть на территорию кланового поместья… но он слышал, как взрослые говорили о грядущей войне и вражеских шпионах.
В саду снова стало абсолютно тихо, но Хайяте беззвучно поднялся на ноги и скользнул к крыльцу. Он попытался нащупать, почувствовать биение чужой чакры, как учил дед… Конечно, он будет полным дураком, если это окажется просто какой-нибудь зверь, случайно забредший в дом, - но тогда об этом ведь все равно никто не узнает?
Гекко сделал еще один шаг и замер. Он вслушивался в тишину, боясь дышать… а в следующее мгновение перед глазами мелькнула стрекоза – и какая-то гибкая черная тень прыгнула на него прямо с крыши.
Хайяте отскочил назад, блокировал удар боккеном, увернулся, сделал подсечку, но противник вовремя подпрыгнул и нанес очередной удар. Гекко почувствовал, как в дерево боккена впилось лезвие куная. Он не успел ни испугаться, ни сосредоточиться, ни даже подумать о чем-либо – просто скользнул в сторону и ударил противника локтем в солнечное сплетение. Тот коротко вскрикнул и отскочил на несколько шагов назад, едва не споткнувшись о ступени крыльца… и Хайяте вместо того, чтобы воспользоваться возможностью и атаковать, замер, пристально глядя на соперника.
Все заняло секунды четыре. Глухо ударила бамбуковая трубка, откуда-то из глубины дома донесся веселый смех служанок. Противник выпрямился, тряхнул головой и хмуро уставился на Хайяте. А тот в свою очередь изумленно выдохнул и непонимающе склонил голову набок.
Девочка. Примерно его возраста, лет восьми-девяти. Худая, невысокая, с тонкими руками и бледным лицом. Глаза темно-фиолетовые, почти черные, и очень сердитые, а волосы – странного лилово-сиреневого оттенка, короткие, как у мальчика, такие, что едва прикрывали уши. И одежда тоже совсем не девчачья – черные штаны до середины икр и черная майка с сетчатыми рукавами. А на поясе – сумка с кунаями и сюрикенами.
Почти минуту они стояли молча, с подозрением оглядывая друг друга, но прежде, чем Гекко успел спросить, кем является эта странная гостья и что она вообще делает в их поместье, девочка заговорила сама.
Она снова тряхнула головой, упрямо поджала губы и с удивленно-недовольной интонацией протянула:
- Значит, ты и есть сын тети Ханако…
Хайяте удивленно моргнул, но снова не успел ничего сказать: белые бумажные двери дома вдруг с легким стуком раздвинулись, и в сад выглянул Удзуки Катсуро, старший брат мамы. Он был облачен в парадное одеяние, переливавшееся блеском парчи, и казался снизошедшим на землю богом – ну или по крайней мере принцем крови. За его спиной маячило испуганное лицо служанки.
Катсуро, худой черноволосый человек с усталым лицом, мягко улыбнулся девочке, которая при виде него напряглась натянутой струной.
- Вот ты где, Югао. Разве можно пропадать так внезапно? – он перевел взгляд на настороженного Гекко и улыбнулся шире. – О, вижу, ты уже познакомилась со своим двоюродным братом! Ты сильно изменился за те два года, что мы не виделись, Хайяте-кун.
Гекко изумленно моргнул, но вовремя вспомнил, что ему следует приветственно поклониться.
Девочка громко фыркнула и дерзко вздернула подбородок.
- Ты прав, отец, мы уже успели познакомиться, - протянула она со странной интонацией.
Хайяте отчего-то вспомнил стрекозу и спокойно ответил, глядя прямо в глаза своей недавней противнице:
- И я очень рад знакомству.
Югао удивленно приподняла брови – а потом вдруг подмигнула и весело улыбнулась.
Август в том году выдался холодным и дождливым. Яблоки во дворе не успели вызреть полностью, были мелкими и кислыми и годились только в варенье. Их могли собрать слуги, но отец считал, что тренировки прежде всего, и поэтому устроил из двора тренировочный полигон для своих детей.
Хайяте было очень интересно: а все ниндзя собирают яблоки, сшибая их боккеном в прыжке или срезая сюрикеном? Или отец изобрел это странное развлечение специально для них с сестрой?
Впрочем, далеко не все тренировки представляли из себя сбор яблок. Гораздо чаще отец просто ставил Хайяте и Хотару в спарринг и заставлял до бесконечности отрабатывать основные удары.
У Хотару оказалась неожиданно тяжелая рука, вдобавок сестра была выше и сильнее. Хайяте, пусть он и прошел суровую выучку у деда, все равно приходилось несладко – ему редко удавалось обойтись без пары-тройки синяков на руках, торсе и даже лице. Жалеть его сестра не пыталась никогда, и Хайяте был благодарен ей за это.
Холодный ветер пробирался под одежду, скрипел стволами старых яблонь и теснившихся у забора сливовых деревьев, яростно дергал привязанные к краю крыши красные атласные ленточки. Отец стоял на крыльце и невозмутимо наблюдал за тренировкой. Все было как обычно, пока Хотару вдруг не опустила боккен и не отошла на пару шагов, раздраженно отбросив с лица растрепавшиеся волосы.
- Надоело! – раздраженно выдохнула она и нахмурилась. – Сколько можно повторять одни и те же силовые приемы?! Почему мы не можем отрабатывать техники и учиться контролю над чакрой?
Ее взгляд схлестнулся со взглядом отца, и у обоих глаза были, как весенний лед. Хайяте почувствовал себя лишним, но он стоял посреди двора между ними и не мог незаметно скрыться.
- Потому что этому тебя обязан учить твой сенсей, а здесь ты будешь учить то, что считаю необходимым я, - наконец жестко ответил отец. Он так и не пошевелился, по-прежнему стоял на крыльце неподвижно, словно мраморная статуя.
На щеках Хотару вспыхнули лихорадочные пятна, она одернула форменный жилет и процедила сквозь зубы:
- Проклятье, но почему я должна тренироваться именно с ним?! – она дернула подбородком, указывая на застывшего Хайяте. – Я, в конце концов, уже чуунин!
Глаза отца стали еще холодней.
- Ты женщина, - сухо ответил он. Почти выплюнул.
Хотару от этих слов буквально взвилась:
- Зато я старше его почти в два раза! Девять демонов, как же меня уже достала эта ваша твердолобая уверенность, что Хайяте – чертов маленький гений!.. – она бросила быстрый взгляд на брата и отрывисто добавила вполголоса. – Не обижайся, мелкий.
Хайяте в ответ только молча кивнул, сжимая боккен так, что от напряжения заныли пальцы. Он хорошо знал, что слова сестры не имели целью задеть его или намеренно причинить боль. Она просто всегда прямо говорила то, что думала.
Хотару было шестнадцать, она недавно получила звание чуунина и ходила со своей командой на серьезные миссии, но при этом дома ее все равно не считали воином. И заставляли постоянно присматривать за младшим братом.
- Дочь, ты забываешься, - наконец тихо, с явно различимой угрозой произнес отец.
Хотару упрямо вскинула голову и тряхнула волосами, с неожиданной усталостью в голосе ответив:
- Ха, да если б я могла – забыться…
Она бросила свой боккен брату и решительно прошла в дом мимо неподвижного отца, едва не задев его локтем.
А Хайяте остался стоять посреди двора, чувствуя на плечах почти неподъемную тяжесть разговора, свидетелем которого он стал, и уже зная, что отвечать за выходку сестры придется именно ему и что он сегодня ночью опять не сможет заснуть из-за боли в перетруженных мышцах.
Хайяте плохо знал свою сестру. У них была слишком серьезная разница в возрасте, к тому же, он с пяти лет воспитывался у деда в Храме Воды и дома бывал очень редко, только в праздники.
Он знал, что сестра совсем не умела готовить и обращаться с швейной иглой, зато ей не было равных во владении метательным оружием и создании шпионских ловушек. Она любила пасту из сладких бобов и терпеть не могла чистить рыбу, а еще всегда завязывала волосы в хвост и никогда не носила платья. Но Хайяте понятия не имел, о чем Хотару мечтала, чего хотела добиться в жизни, даже просто – чем она интересовалась помимо бытовых мелочей и на какие миссии ходила. А еще он никак не мог понять, что происходило между ней, отцом и мамой.
В такие моменты Хайяте чувствовал себя лишним в своей собственной семье.
Гекко Хидейоши женился в первый раз совсем молодым по велению клана, на девушке из семьи, союз с которой был выгоден их роду. Но его жена, которая была куноичи и талантливым ниндзя-медиком, вскоре погибла на одной из миссий. Все считали, что Хидейоши так и останется вдовцом, а у клана Гекко не будет прямого наследника мужского пола… Однако, когда Хотару исполнилось семь лет, Хидейоши против воли главы клана женился на младшей дочери клана Удзуки. Его отец после шумного скандала сложил с себя полномочия главы клана в пользу Хидейоши и удалился в Храм Воды… а через год после этого родился Хайяте. Все родственники ожидали, что дед не признает внука, как не признал невестку, однако, когда мальчику исполнилось пять лет, дед забрал его в Храм и взялся за его обучение.
Иногда ночью, лежа без сна в своей комнате, которая казалась чужой, Хайяте думал: а что стало бы с ним, если б дед не заболел и он мог бы остаться в Храме?
В саду было очень мало цветов: мама любила только ирисы и фиалки, но фиалки росли лишь в лесу, а ирисы в их доме почему-то очень быстро вяли. Но все равно, сад, тихий и замкнутый, как раковина, был для Хайяте самым лучшим местом в поместье. Он часто прятался там, когда отец и сестра в очередной раз ссорились, или когда ему просто не хотелось ни с кем разговаривать.
Хайяте не любил гулять по Конохе: друзей у него не было, к тому же, он неуютно чувствовал себя на широких людных улицах. Вдобавок кашель снова вернулся и терзал легкие, как хищный зверь, и Хайяте перестали отпускать куда бы то ни было в одиночку.
Мама постоянно болела и была очень слаба, поэтому безвылазно сидела дома, в саду или в своих покоях. Иногда вечером она звала сына к себе и негромко читала ему вслух какую-нибудь книгу, а потом просто молча перебирала его волосы и о чем-то думала.
В тот день в гости опять приехал дядя Катсуро, и Хайяте, не желая с ним видеться, решил спрятаться в саду, но опоздал: когда он туда прокрался, дядя и мама уже сидели на скамейке в тени бамбука.
Хайяте хотел уйти, но что-то заставило его замереть.
Редкие солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь пасмурное небо, искрились на тонком шелковом кимоно матери, блестели на ее длинных, почти до колен, прямых черных волосах. Она сидела неподвижно, как изящная статуэтка, сложив белые тонкие руки на коленях и с легкой улыбкой внимательно смотрела на брата.
Катсуро что-то возбужденно рассказывал, потом вскочил на ноги и заговорил громче, принявшись расхаживать перед сестрой из стороны в сторону.
- Югао совсем не похожа на тебя! – вдруг громко воскликнул он, заставив притаившегося Хайяте вздрогнуть от неожиданности.
Ханако расправила бледно-желтый рукав кимоно и спокойно спросила:
- Но почему она должна быть похожа, дорогой брат?
Катсуро замер и смущенно потер затылок, глядя куда-то в сторону:
- Не знаю… Когда я смотрю на нее, я вижу тебя в детстве – но она капризна, упряма и совершенно не хочет подчиняться, - он снова сел на скамью и вздохнул. – Она не знает, когда нужно смолчать, она дерзит и постоянно пытается что-то всем доказать… А на прошлой неделе посмела заявить, что хочет стать куноичи! Это что-то немыслимое – женщины из рода Удзуки никогда не были воинами! – он возмущенно всплеснул руками и снова вскочил.
А Хайяте на мгновение показалось, будто он услышал в кустах неподалеку странный шорох.
Ханако прикрыла глаза и, все так же улыбаясь, негромко заметила:
- Ты можешь ей запретить.
Катсуро запустил руки в волосы и досадливо поморщился:
- Не могу. Отец уже дал свое согласие. Более того, по его просьбе один его старый друг уже начал ее учить! В следующем году она поступит в Академию. Проклятье!
Хайяте задержал дыхание.
Он слышал недавно, что его самого тоже собираются отправить в Академию на будущий год…
Ханако убрала с лица прилипшую к губам прядь и невозмутимо произнесла:
- Югао – дочь младшего сына. У клана Удзуки достаточно наследников, поэтому ей не обязательно выходить замуж и рожать ребенка.
Катсуро судорожно выдохнул, словно его ударили под дых, а Ханако вдруг спросила:
- Ты снова уезжаешь в столицу?
Дядя склонил голову, нахмурившись:
- Да. Я должен ехать с посольством, на два года, Югао останется у отца… Сестра! – внезапно воскликнул он, падая на колени, и схватил руки Ханако, крепко сжав ее хрупкие пальцы в своих ладонях. – Сестра, я знаю, ты несчастлива здесь! Ты как птица в клетке… Хочешь, я помогу тебе устроить развод? Ты уже родила этому человеку сына, тебе необязательно оставаться здесь! – он запрокинул голову, глядя на нее лихорадочно блестевшими глазами. – Сестра, хочешь, мы уедем вместе?!
Хайяте внезапно почувствовал, что не может дышать. В груди что-то больно сдавило, а горло зацарапало кашлем. Нет, нет, он не должен кашлять сейчас, он не имеет права выдать своего присутствия!..
Ханако молча, все так же спокойно улыбаясь, высвободила руки, осторожно провела пальцами по щеке брата, потом поднялась на ноги и заскользила к дому, шурша шелком. Полы ее кимоно были похожи на крылья бабочки. Уже на крыльце она обернулась и, прежде чем скрыться за дверью, с тихой улыбкой произнесла:
- Не надо больше приходить, дорогой брат.
Какое-то время Катсуро, совершенно бледный, оставался неподвижен, потом вскочил на ноги и стрелой вылетел из сада.
А Хайяте наконец смог вдохнуть – и увидел в соседних кустах испуганные, почерневшие от обиды глаза Югао.
Тяжелые серые облака полностью затянули солнце, и сад вдруг показался чужим.
этюд второй: Шелк
Хайяте никогда не умел рисовать. Именно поэтому картины всегда казались ему чем-то почти волшебным, живущим своей собственной жизнью, а люди, которым удавалось искусно обращаться с кистями и красками, вызывали у него искреннее восхищение.
Мама иногда занималась росписью по шелку. Она натягивала тонкий полупрозрачный шелковый платок на деревянную раму и создавала на нем нездешние пейзажи, легкие и прозрачные, как паутина. Ее действия, все ее движения были похожи на ритуальную церемонию, и Хайяте был счастлив, если ему дозволяли тихо сидеть в углу и наблюдать. А однажды, после того как он вернулся из госпиталя, куда попал с особенно тяжелым приступом, мама подарила ему белый шелковый шарф, на котором написала короткое стихотворение. У нее был очень красивый и стремительный почерк, на зависть любому профессиональному каллиграфу.
Этот шарф Хайяте считал едва ли не самым большим своим сокровищем.
Гекко очень хорошо помнил свой первый день в Академии. Из-за болезни ему пришлось пропустить почти два месяца занятий, и в итоге он оказался в классе «новеньким». И уже на первой перемене очутился в центре внимания.
Его поймали в коридоре, загнали в угол и обступили полукругом, разглядывая с исследовательским любопытством. Хайяте не знал, чего ждать, но сам удивился тому, что был странно спокоен. Возможно, просто потому, что знал: его уровень изначально гораздо выше, чем у сверстников, и в случае драки ему удастся одержать победу.
Гекко прижался спиной к стене и окинул своих чрезмерно общительных одноклассников настороженным взглядом. Пять мальчишек, две девчонки – все очень самодовольные на вид. Командовали ими двое мальчишек постарше, сидевших в классе на последней парте: один, лохматый, с пластырем на подбородке, постоянно шмыгал носом, а второй, с косой челкой, закрывавшей глаз, очень многозначительно улыбался.
- Ну что, дружище, давай знакомиться! – после непродолжительного молчания заявил лохматый и ухмыльнулся.
- Погоди, Котетсу, - прервал его второй, - ты напугаешь нашего товарища…
- Что ты, Изумо, у меня и в мыслях не было! – искренне удивился Котетсу. – Я всего лишь хотел помочь нашему новому другу освоиться в незнакомом месте… Ну и еще думал предложить ему это, - вдруг закончил он, жестом фокусника извлекая из рукава белый шарф.
Тот самый шелковый шарф, который расписала мама Хайяте.
Гекко резко дернулся вперед, не успев подумать.
- Отдай!
Как, когда они успели его забрать?!
Однако Котетсу со смехом отскочил в сторону и протянул:
- Ну неееет, сначала нужно заслужить!
- Именно, иначе неинтересно, - поддакнул Изумо, улыбаясь, как самый невинный из всех ангелов.
Остальные весело захихикали, предвкушая развлечение.
Хайяте снова замер, стиснув кулаки и глядя на обидчиков исподлобья. Он совсем не ожидал, что первый его визит в Академию приведет к таким последствиям… К тому же, он раньше почти не общался с другими детьми и толком не знал, что предпринять в сложившейся ситуации и как теперь себя вести. Впрочем, одно было очевидно: его явно посчитали беспомощным и слабым, исходя из болезненного внешнего вида. Эта мысль оказалась неожиданно обидной.
Какое другие имеют право судить его, совсем его не зная?
Гекко отбросил падавшую на глаза челку и негромко спросил:
- Чего вы хотите от меня?
- Во-о-от, уже совсем другой разговор! – с довольной ухмылкой протянул Котетсу.
Изумо забрал у него шарф и намотал на руку:
- Да, так уже гораздо интересней! Ты не думай, мы совсем не собираемся тебя обижать, мы просто хотим предложить тебе одну игру.
Хайяте еще раз окинул всех внимательным взглядом и уточнил, потому что от него явно ожидали именно этого:
- Какую?
Изумо улыбнулся еще невинней и открыл было рот, но тут вдруг из дальнего конца коридора донесся пронзительный девичий крик:
- А ну расступились все!!!
Дети от неожиданности послушались, и между их разошедшимися рядами прямо к Хайяте подлетела Югао. Гневно сверкнула глазами, заслонила его собой и, уперев кулаки в бедра, грозно рявкнула:
- Какого демона вы прицепились к моему брату?!
Ее короткие волосы смешно топорщились на затылке, как петушиный гребень.
Хайяте, совершенно не ожидавший ничего подобного, потрясенно заморгал.
- Ох, да это ведь бешеная Удзуки! – Котетсу со страдальческим видом закатил глаза.
Изумо откинул с лица челку и удивленно посмотрел сначала на Югао, потом на Хайяте:
- Брату?.. Ну ничего себе!
Югао не удостоила их ответом, только громко фыркнула и повернулась к изумленному Гекко.
- Ну что смотришь на меня, как ворона на зеленую хурму? – она снова фыркнула и небрежно махнула рукой назад. – Прости, меня сенсей задержал… Познакомься, это Камизуки и Хагане, главная головная боль всей Академии, второгодники и редкостные придурки! Собрали вокруг себя целую банду и теперь считают себя самыми умными.
Остальные мальчишки возмущенно заговорили все разом, но Изумо остановил их взмахом руки.
- Удзуки, - ласково протянул он. – А мы, по правде, только тебя и ждали. Спасибо за такие лестные слова…
- Ну и что ты будешь делать теперь? – перебил друга Котетсу, вопросительно шмыгнув носом.
Югао открыла было рот, но Хайяте, наконец справившийся с удивлением, шагнул вперед и оттеснил ее в сторону.
- Я рад, что ты здесь, - просто сказал он, - но я могу справиться сам. Чего вы от меня хотите? – повторил он свой вопрос.
Югао возмущенно хмыкнула и скрестила руки на груди. Котетсу и Изумо переглянулись, ухмыльнулись, как зеркала, и хором ответили:
- Отними!!!
- Мы предлагаем тебе спарринг, - продолжил Котетсу.
- В Академии имеют право учиться только самые сильные, - Изумо с важным видом поднял вверх один палец. – Поэтому мы должны проверить твою силу! Но мы даем тебе поблажку: ты сам можешь выбрать себе противника. Я или Тетсу?
Хайяте склонил голову набок, обдумывая это предложение. Его потенциальные «партнеры по спаррингу» явно рассчитывали на то, что старше и физически сильнее… Интересно, они всех новичков проверяют именно так?
- Хорошо, - медленно произнес он. – Я выбираю того, кто держит шарф.
Девчонки негромко захихикали, мальчишки заухмылялись. Югао раздраженно хлопнула себя ладонью по лбу, прошипев:
- Дурак, надо было выбирать Котетсу, Изумо хитрый и играет нечестно!..
Гекко в ответ на ее слова только чуть качнул головой и распрямил плечи:
- Где?
Противники огляделись, о чем-то посовещались вполголоса, потом Котетсу заявил, победно шмыгнув носом:
- Да хоть прямо здесь, если не боишься опозориться перед учителями!
Хайяте спокойно кивнул:
- Хорошо.
Это его вполне устраивало: он рассчитывал вернуть шарф как можно быстрее.
Югао шумно вздохнула и отступила на пару шагов:
- Предупреждаю, никакого оружия, иначе я сообщу сенсею! Просто обычный спарринг.
- За кого ты нас принимаешь, Удзуки?! – подмигнул Котетсу.
- За двух самодовольных идиотов без стыда и совести, - невозмутимо ответила Югао.
Наблюдавшие замкнулись в круг, вытолкнув в центр Хайяте и Изумо.
Над их головами надрывно продребезжал звонок, возвещая о начале занятий, и все одновременно вздрогнули, но даже не подумали двинуться в сторону класса.
Изумо мечтательно улыбался, наматывая шарф на кулак, и выглядел почти безмятежно. Хайяте настороженно следил за ним, потом заставил себя расслабиться, медленно вдохнул – и первым скользнул навстречу противнику.
Все оказалось совсем не так просто, как он ожидал. Изумо явно не в первый раз участвовал в драках, и у него в запасе оказалось много приемов и хитрых ударов. Он ловко уворачивался, пользовался преимуществом своего веса и успел чувствительно съездить Хайяте по скуле, но тот в долгу не остался и ударил противника кулаком в живот, а потом поставил подножку.
Все оказалось совсем не так просто, но одновременно куда легче, чем полноценный спарринг с Хотару.
Они кружили друг вокруг друга, обмениваясь редкими ударами, наверное, минуты две-три, а потом Гекко удалось снова поставить сопернику подножку и с грохотом повалить его на пол. Потолок смешался с полом, все вокруг закачалось и поехало, но в следующее мгновение встало на свои места, и Хайяте обнаружил, что Изумо лежит на спине, пытаясь проморгаться, а сам он сидит на нем, надежно зафиксировав чужие руки.
А через секунду его скрутил приступ болезненного судорожного кашля, такого сильного, что он вынужден был выпустить поверженного противника и отползти в сторону, и в голове осталась одна-единственная мысль: «Когдажеэтонаконецзакончится…»
Когда Гекко смог снова вдохнуть и черные круги перед глазами рассеялись, он понял, что стоит на коленях, его поддерживает за плечо испуганная Югао, а Изумо все так же лежит на полу, приподнявшись на локте, и смотрит на него с изумлением.
- Ну ни фига себе, - наконец протянул недавний противник, не делая попыток подняться. – Еще никому не удавалось уложить меня на лопатки так быстро…
- Ага, - без особого энтузиазма подтвердил изрядно растерянный Котетсу.
Хайяте неопределенно передернул плечами и постарался как можно незаметней вытереть о штаны ладонь, которой зажимал себе рот, чтобы никто не заметил на ней крови.
Почти минуту они все молча смотрели друг на друга, а потом коридор вдруг огласил негодующий вопль учителя:
- Что здесь происходит?!
Дети мгновенно прыснули в стороны, и через секунду в коридоре остались только Хайяте, Югао, Котетсу с Изумо и одна из девочек – светловолосая, с огромными карими глазами.
Сенсей подбежал к ним и остановился, уперев руки в колени в попытках отдышаться, потом выпрямился и вперил в Котетсу и Изумо грозный взгляд.
- Хагане!! Камизуки!!! – прорычал он. – Снова драка! До каких пор будет продолжаться это безобразие?! Еще немного – и вы вообще вылетите из Академии! Вам и так пошли навстречу, позволив продолжить обучение! Для истинного шиноби прежде всего – дисциплина!!! Вы наказаны, отправляйтесь на кухню чистить котлы! Немедленно!!!
Под конец своего яростного монолога учитель уже брызгал слюной от высшей степени возмущения. Котетсу шмыгнул носом, поморщился и, протянув руку, помог другу подняться:
- Ничего нового…
Изумо кивнул, потом молча кинул шарф Хайяте.
Тот спрятал свое сокровище в карман, тоже поднялся на ноги, отстранив помощь Югао, и негромко позвал:
- Сенсей.
- А? – учитель удивленно обернулся к нему.
Котетсу и Изумо замерли и тоже посмотрели на него со странным подозрением.
Они что, ожидали, что он сейчас начнет жаловаться?..
Хайяте тряхнул головой, отбрасывая челку с глаз, и спокойно сообщил:
- Я пойду с ними. Я тоже нарушил дисциплину.
Отец будет в ярости.
Югао весело хмыкнула, словно и не ожидала ничего иного, светловолосая девочка изумленно захлопала ресницами, сенсей просто молча раскрыл рот. А Котетсу и Изумо… Хайяте был уверен, что запомнит этот их взгляд навсегда.
- Не волнуйтесь, сенсей, я их проконтролирую! – вдруг заявила Югао, с силой подтолкнула замешкавшихся Хагане и Камизуки, взяла за руку Гекко и кивнула светловолосой девочке. – Аири-чан, ты с нами?
Та поспешно кивнула и улыбнулась так, будто всю жизнь мечтала чистить котлы на кухне Академии.
А учитель так и не нашелся, что ответить.
День выдался неожиданно солнечным для октября. Вернувшись домой после прогулки с Югао, Хайяте с некоторым удивлением увидел, что Хотару сидела на ступенях крыльца и играла на бамбуковой свирели.
Негромкая, тоскливая мелодия кралась по саду, как кошка. Хайяте нерешительно замер у калитки, но сестра скоро прекратила играть и махнула ему рукой, велев подойти.
Ее черные волосы, почти такие же черные, как у мамы и самого Хайяте, против обыкновения были распущены и плащом укутывали плечи, как дорогой шелк. А загорелое лицо казалось странно спокойным и умиротворенным, словно Хотару наконец пришла к какому-то решению.
Сестра не была красивой, и тем более она не была такой красивой, как мама… но сейчас она напоминала сказочного водного духа, и Хайяте вглядывался во все глаза, впитывая в себя этот новый облик Хотару.
Во дворе было тихо, косые лучи закатного солнца расчерчивали каменные плиты диагональными полосами. Старые яблони медитативно шелестели листвой на почти неуловимым ветру.
Сестра посмотрела на него снизу вверх и криво улыбнулась:
- Ну что, мелкий, как учеба?
Она почему-то никогда не звала его по имени. Только «мелкий» и иногда, ласково, «братишка».
Хайяте склонил голову:
- Все хорошо.
- Да-а? А вот у меня никогда ничего в Академии хорошо не было… Но, впрочем, ты ведь у нас маленький гений! – Хотару издала невеселый смешок и похлопала ладонью по ступеньке рядом с собой. – Садись, - и вдруг добавила. - Знаешь, иногда ты смотришь так, что мне становится страшно.
Хайяте послушно сел и удивленно моргнул.
- Почему? – осторожно уточнил он.
Сестра неопределенно пожала плечами, чуть нахмурившись:
- Ты слишком похож на свою мать. И выглядишь гораздо старше, чем есть на самом деле. Скажи, вот что в действительности скрывается у тебя в башке, за этими черными глазищами? – спросила она абсолютно серьезно и несильно постучала его кулаком по макушке.
Хайяте увернулся, удивленно глядя на сестру, и, немного подумав, наконец ответил.
- Там скрываюсь я.
Хотару посмотрела на него очень пристально, словно видела впервые в жизни. Потом отвела взгляд, снова усмехнулась. Откинулась назад, опираясь локтями о ступеньку, и посмотрела в небо, вопросительно протянув:
- Ну что, скоро собираешься стать чуунином?
Хайяте передернул плечами, не понимая, к чему она клонит. От этого разговора он чувствовал себя неловко и неуютно.
- Я пока еще даже не генин, до выпуска остался год…
- Ничего, это мелочи, - Хотару небрежно фыркнула и прищурилась. – Готова поспорить, что экзамен ты сдашь с первой попытки… если тебя, конечно, вообще к нему допустят – с твоим здоровьем.
Хайяте вздрогнул, но ничего не ответил.
Последнее время сестра все чаще намекала, что на самом деле он ни на что не годен из-за своей болезни…
- Дед и отец ошиблись, - продолжила тем временем Хотару, задумчиво нахмурив брови. – Тебе нельзя становиться воином. Был бы лучше гражданским, ремесленником каким-нибудь…
- Я ничего не умею, - попытался возразить он, сцепив пальцы в замок и глядя на ползшего по ступеньке черного жука.
Сестра только небрежно пожала плечами:
- Научился бы.
Хайяте не успел придумать ответа.
Было очень тихо, только поэтому он сумел различить легкие шаги в доме. Дверь бесшумно отъехала в сторону, и на пороге показалась мама. Сегодня она была одета в длинное шелковое кимоно цвета красной сливы, и ее волосы оказались собраны в причудливую прическу, а лицо выглядело еще более бледным, чем обычно, особенно по контрасту с густыми угольными ресницами.
- Хотару, дорогая, - позвала она негромко, улыбнувшись Хайяте, и ее голос звучал, как бамбуковая свирель. – Я отправляюсь в храм Эбису. Все остается на твоем попечении, скоро должны прибыть представители младшей ветви клана Гекко… Я ведь могу рассчитывать на тебя?
- Как будто что-то изменится, если я отвечу нет, - криво усмехнулась сестра, даже не обернувшись.
Хайяте испуганно вздрогнул, но мама в ответ только спокойно кивнула и так же бесшумно прикрыла дверь.
Лицо Хотару побледнело мгновенно, словно ей в лицо плеснули белой краской, на щеках заходили желваки. Пристально глядя прямо перед собой потемневшими глазами, она со свистом выдохнула:
- Ну уж нет, я не собираюсь долго оставаться в этом склепе… - и, не глядя на брата, резко бросила. – Вали к себе, мелкий, не мешай.
Хайяте крепко стиснул в пальцах прохладный шелк маминого шарфа, который теперь постоянно носил в кармане, и молча проскользнул в дом.
Ему совсем не хотелось думать о том, что он услышал.
А через несколько месяцев на Коноху напал Девятихвостый, и все изменилось, чтобы уже никогда не стать прежним.
Это было странно, но клан Гекко война почти никак не затронула. Все родственники Хайяте остались живы и даже относительно здоровы, а сам он вместе с остальными учениками Академии оставался в тылу, и те дни застыли в его памяти чем-то огненным и ненастояще-прозрачным, как рисунок на шелке.
А через месяц после победы, когда занятия в Академии были возобновлены – потому что жизнь продолжается всегда, невзирая ни на что – в их классе появился очередной новенький. Он был младше всех остальных детей на целый год, но его родители погибли, и некому было за ним присматривать, поэтому Хокаге распорядился принять его в Академию раньше срока.
Ничего удивительного, что он стал очередной жертвой шуточек Котетсу и Изумо. Удивительным было то, что он потом отплатил им той же монетой и вообще оказался едва ли не большим хулиганом и шутом, чем неугомонная парочка.
Его звали Умино Ирука.
этюд третий: Предсказания
У каждого шиноби есть свое особое «тайное место». Какой-то любимый уголок в родной деревне, больше никому не известный, в котором можно спрятаться и побыть в одиночестве, переждать, перетерпеть, зализать раны.
Если так подумать, вся Коноха состоит из одних углов.
У Хайяте и Югао такое тайное место стало общим. Это был старый заросший сад рядом с заброшенным домом – после войны в деревне оказалось много таких полуразрушенных домов, оставшихся без хозяев и теперь безмолвно умиравших в одиночестве. В саду росли дикие груши, лопухи и репейник, а трава была такой высокой и густой, что в ней почти можно было утонуть. Хайяте и Югао часто лежали в этой траве, глядя в небо, рядом, но не касаясь друг друга, и говорили – обо всем на свете.
Больше об этом месте не знал никто – ни Такаширо-сенсей, ни Ирука (который очень обижался на своих товарищей по команде за такую скрытность), ни вездесущие Котетсу с Изумо, ни тихая серьезная Аири.
В тринадцатый день рождения Хайяте они с Югао сбежали ото всех и, прихватив с собой еды, скрылись в своем саду. У них уже несколько лет была традиция – праздновать их общий день рождения в ночь со второго на третье ноября.
Трава пожухла и пожелтела, весь сад выглядел каким-то ржавым и еще более заброшенным, чем обычно, но Гекко в этом месте все равно всегда было уютно. Они расстелили спальники под тяжелыми ветвями старого дуба, неизвестно как оказавшегося в саду, и зажгли маленький бездымный костерок. А потом сидели рядом, пытаясь согреться, и по очереди выдыхали белые облачка пара. Ночь была холодной и глухой, но тихий прозрачный воздух пах свободой.
На черном небе медленно поступили первые звезды, странно похожие на светлячков. Югао поежилась под плащом и весело выдохнула, продолжая начатый раньше разговор:
- Знаешь, Аири-чан сказала мне, что в Штабе, когда их команда приходит получать миссии, Котетсу и Изумо никто не различает… Да что там, их иногда путает даже их собственный сенсей! Хотя они вроде не близнецы, даже вообще не братья, - она хихикнула и, достав из сумки сухое пресное печенье, впилась в него зубами.
Хайяте задумчиво пожал плечами.
- Чтобы быть похожими, совсем необязательно родиться родственниками, - заметил он.
- Ну да, - со вздохом согласилась Югао. Отложила печенье и, подтянув колени к груди, положила на них подбородок. А потом вдруг с неожиданной силой и тоской выдохнула, глядя на костер. - Ты просто не представляешь, насколько тебе повезло, что ты родился мальчиком!
Гекко вздрогнул и с удивлением посмотрел на нее.
Удзуки досадливо поморщилась и скривила губы, как от чего-то кислого:
- Кто бы знал, как меня все это достало! Нас ведь все всегда недооценивают, куноичи, по большому счету, даже за воинов не считают – так, в лучшем случае за половину воина! – она с силой ударила кулаком по земле. – Все смотрят на тебя так, будто делают тебе одолжение… и вообще. А ты прекрасно знаешь, что думает об истинном предназначении женщин мой отец, - Югао уткнулась носом в колени и пробормотала. – Да и Такаширо-сенсей на самом деле тоже ведь считает, что у меня гораздо меньше способностей, чем у тебя или Ируки… Действительно, гораздо лучше было бы, если б я была мальчиком!
Хайяте с удивлением смотрел на подругу. Он знал, что она давно переживает по этому поводу… но понятия не имел, что все насколько серьезно. Может, именно поэтому не сообразил сразу, что ответить, и вместо этого уточнил:
- Ты именно поэтому не хочешь отращивать волосы?
Югао удивленно моргнула, потом возмущенно фыркнула, дернув головой. И снова захрустела печеньем.
Она по-прежнему внешне была чем-то похожа на мальчика, но в то же время ее формы уже начинали приобретать девичью округлость, и Хайяте все чаще замечал, как остальные мальчишки поглядывали на Югао со странным удивленным интересом.
Гекко потер озябшие плечи и медленно произнес, глядя в темноту за кругом света от костра:
- Дед всегда говорил, что человек должен уметь оставаться тем, кто он есть.
Стоило только сказать эти слова – и словно стало еще холодней.
Дед умер три года назад… однако Хайяте казалось, что он все время стоит у него за спиной и строго подмечает все ошибки, даже несовершенные.
Югао небрежно дернула плечом и протянула:
- Ну да, а твой дед прям такой мудрец…
Гекко с силой потер болевшие глаза и спокойно возразил.
- Не мудрец. Предсказатель.
Удзуки громко фыркнула и категорично заявила:
- А я не верю в предсказания! Я верю, что каждый сам может выковать свою судьбу! Как клинок.
Хайяте снова посмотрел на звезды и ничего не ответил. Потом негромко раскашлялся, и Югао молча протянула ему термос с травяным чаем.
Какое-то время они сидели молча, дружно хрустя пресным печеньем, после Гекко извлек из кармана атласную шелковую ленту нежно-сиреневого цвета и намотал ее на ладонь подруги.
- Что это? – удивленно выдохнула она, разглядывая ленту, как что-то невероятное.
Хайяте пожал плечами, не зная, что его вдруг так смутило, и сообщил:
- Это подарок на день рождения. Я хочу, чтобы ты отрастила волосы… Пожалуйста. Пусть это будет твоим подарком мне?
Югао удивленно моргнула, чуть приоткрыв рот, потом весело хмыкнула:
- Ха, а я собиралась подарить тебе набор новых сюрикенов… Ну и ладно, тогда себе оставлю! – и внезапно показала ему язык.
А Хайяте поплотнее закутался в плащ и слабо улыбнулся.
Югао была для него больше сестрой, чем Хотару.
На тренировочном полигоне было холодно и пасмурно, трава под ногами блестела серебром от дождевых капель. В такую погоду больше всего хотелось остаться дома с большой кружкой горячего чая, а не скакать где-то на улице, отрабатывая новые техники.
Такаширо-сенсей и Нори-сенсей в этот раз решили провести совместную тренировку, велели своим ученикам собраться – и в итоге сами опаздывали. Впрочем, Котетсу и Изумо тоже не особо торопились.
Югао подпрыгивала на месте, пытаясь согреться, и недовольно бурчала, Ирука ворчал на пару с ней, Аири скромно стояла у дерева и читала толстенный медицинский справочник, а Хайяте смотрел в небо и думал о том, что скоро снова придется отправляться в госпиталь на ежеквартальный профилактический осмотр. В такие дни, как этот, когда в груди болело и тянуло особенно сильно, ему начинало казаться, что наследственная болезнь, притаившаяся в его теле – это хищник, который готовится пожрать его изнутри.
Это было несправедливо. Почему именно он должен быть болен?..
Мама ночью опять кашляла кровью.
Знакомый радостный вопль вырвал Хайяте из мыслей, заставив вернуться в настоящее. К полигону стремительно приближались Котетсу и Изумо, и выглядели они так, словно замыслили очередную пакость, причем на редкость виртуозную.
Дождавшись, пока все обратят на них вопросительные взгляды, Хагане и Камизуки переглянулись, ухмыльнулись синхронно и совершенно одинаково, а потом гордо продемонстрировали перебинтованные запястья: Котетсу – левое, Изумо – правое.
Ирука потрясенно раскрыл рот, Югао выразительно приподняла бровь и покрутила пальцем у виска, Аири пристально посмотрела на Изумо, вспыхнула и отвела взгляд, а Хайяте молча ждал. Он был уверен, что объяснение последует.
И не ошибся.
Неугомонная парочка снова переглянулась и хором заявила:
- Мы побратались на крови!
И их лица были такими гордыми и счастливыми, что остальные просто не нашлись, что можно на это ответить.
Учителя изволили объявиться только спустя полчаса.
- Тренировка отменяется, - без лишних предисловий заявил непривычно серьезный Такаширо-сенсей. – У нас миссия.
- А мне нужно помочь с бумагами в Штабе, - добавил Нори-сенсей и посмотрел на своих учеников, - так что вы пока свободны…
- Уррра!!! – опять хором завопили Котетсу с Изумо и дружно показали языки надувшемуся Ируке.
Хайяте вздохнул, смиряясь с несправедливостью этой жизни. А Аири, все еще красная от смущения, позвала, нервно теребя кончик светлой косы:
- Изумо-к-кун… Может, сходим в чайную к моей маме?..
- А? – удивленно обернулся к ней Камизуки, потом пожал плечами. – Прости, но мы с Тетсу договорились сегодня отпраздновать наше побратимство… Впрочем, ты можешь пойти с нами, если хочешь…
Аири покраснела еще сильнее и отвернулась:
- Н-нет, спасибо, - потом распрощалась со всеми и поспешила прочь.
Котетсу, глядя ей вслед, озадаченно почесал в затылке и шмыгнул носом.
Улица казалась живой. Она словно двигалась сама по себе, ползла, как гигантская змея, хотя Хайяте знал, что на самом деле это движется не улица, а толпа. Толпа празднично разряженных людей.
Длинные ленты, струившиеся на ветру, красные бумажные фонарики, веера, похожие на птиц, звонкие бубенцы монахов, разноцветные кимоно, шпильки, торчавшие из волос женщин, как рога демонов – все сливалось в единое целое, дышавшее в одном ритме, шумевшее, кричавшее, излучавшее бешеную энергию.
Хайяте не хотел никуда идти, но от него и не требовалось желания, только подчинение. Клан Гекко всегда свято соблюдал все традиции, присутствовал на всех праздниках и совершал все необходимые по ритуалу церемонии.
Шумная толпа спешила к храмам, чтобы принести свои жертвы богам и загадать свои желания. Хайяте всегда это казалось нечестным: подарки на то и подарки, чтобы быть искренними и бескорыстными. Что же это за подарок, который требует возмещения?
Новое косодэ было абсолютно белым, а хакама – угольно-черными. Он уже отвык ходить в национальной одежде… Забыл, насколько она на самом деле неудобная по сравнению с обычными штанами и водолазкой.
Толпа кипела и бурлила, как варево в котле. Хайяте сам не заметил, в какой момент умудрился отстать от родственников… но совершенно об этом не пожалел. Он пойдет в храм – один. Гекко не собирался молиться, он и вообще считал бесполезным обращаться к богам. Однако традиция есть традиция.
Иногда ему было интересно: а мертвые могут слышать голоса живых – или они так же глухи, как боги?
Мимо Хайяте протиснулся к алтарю высокий широкоплечий мужчина с бумажным веером в руках и благоговейно опустился на колени. Свечи горели ровно и спокойно, как огни светлячков, и деревянная статуя Будды словно излучала умиротворение. Хайяте повел плечом и негромко вздохнул. Все мысли в голове спутались и смешались, превратились в один неразборчивый ком. От едкого дыма благовоний в горле противно запершило, однако Гекко все-таки удалось сдержать кашель.
Он вздрогнул и быстро вскинул голову, когда где-то наверху раздалось хриплое карканье. На потолочной балке восседал крупный черный ворон и безразлично косился вниз круглым рыжим глазом. Хайяте сам не понял, отчего ему вдруг стало так холодно.
В следующее мгновение его глаза вдруг закрыли чьи-то теплые ладони, и знакомый голос весело шепнул:
- Опять витаешь в небесах?
Гекко высвободился и молча покачал головой.
Югао негромко хмыкнула и, молитвенно сложив руки, поклонилась алтарю. Было так непривычно видеть ее в светло-салатовом кимоно с крупными фиолетовыми цветами… Ее успевшие немного отрасти волосы были аккуратно заколоты на затылке тонкой шпилькой, щеку перечеркивала полоска пепла от благовоний, а глаза сияли так, что Хайяте даже почти смог улыбнуться.
К ним подошел монах, державший шелковый мешочек с предсказаниями. Гекко хотел было вежливо отказаться, но подруга ткнула его локтем в бок и заставила тоже запустить руку в мешочек. Монах ласково улыбнулся и двинулся дальше, его гладкая лысина буквально сияла в свете свечей.
- Ну-ка, что здесь, - пробормотала Югао, разворачивая свой квадратик алой бумаги, и медленно прочла. – «Однажды спрячешь лицо»… Однако, - в ее глазах появилось озадаченное выражение. – Что это может значить?..
- Ты ведь не веришь в предсказания, - напомнил Хайяте, комкая в пальцах свой листок.
Удзуки беспечно отмахнулась:
- Не будь занудой, сегодня ведь праздник! Кстати, а ты знаешь, что эти листки именно такого цвета в память о том, что раньше предсказания писали на алых лепестках сливы? Мне твоя мама рассказывала… А теперь давай посмотрим, что у тебя! – бодро добавила она.
Гекко посмотрел на улыбавшееся лицо Будды и со вздохом развернул листок.
Он молчал довольно долго, так что Югао выхватила предсказание у него из рук и прочла вслух:
- «Жизнь твоя к закату изменится»… Ну, у тебя хотя бы какая-то конкретика! – она фыркнула и почесала нос.
Хайяте отвернулся и направился к выходу:
- Пойдем.
На улице было все так же шумно и весело. Праздники – одни из немногих дней в году, когда сложно с первого взгляда сказать, кто здесь шиноби, а кто гражданский. Люди шли куда-то, возбужденно переговариваясь и взмахивая веерами, как крыльями, и Хайяте на мгновение показалось, что он попал в чужой сон.
Посерьезневшая Югао молча стояла рядом и ждала.
Ворон с громким криком вылетел из храма и устремился в небо. Кто-то из монахов зашептал молитву и сделал знак, отгоняющий зло.
Хайяте проводил птицу внимательным взглядом, пока она не растворилась в бесконечной синеве, и бесстрастно произнес:
- Вчера отец вычеркнул имя сестры из родового свитка. Он сказал, что она предала клан.
Югао вздрогнула и потрясенно уставилась на него, потом раздраженно всплеснула руками:
- С каких пор желание делать свой собственный выбор считается «предательством»?!
Гекко, избегая смотреть на нее, совсем тихо ответил:
- На войне считается.
Удзуки нахмурилась и резко бросила:
- Да, но сейчас нет войны!
Хайяте пожал плечами.
Он не привык к резким внезапным переменам, и теперь толком не знал, как реагировать.
Хотару все-таки вырвалась из ненавистного склепа: она, не спросив у клана дозволения, вышла замуж за простого «безродного» шиноби и приняла имя другой семьи.
И Хайяте был уверен, что она не жалеет о своем решении, каким бы опрометчивым и глупым оно ни казалось отцу и другим родственникам.
Они еще какое-то время стояли на пороге храма, а потом пошли в чайную матери Аири, где их уже поджидали друзья, и сидели там до самого вечера.
А ночью предсказание исполнилось, и дом перестал быть для Хайяте домом.
этюд четвертый: Бумага
Раны, нанесенные разными орудиями, совсем не похожи друг на друга.
Катана режет резко и стремительно: после нее рана чистая и с ровными краями. Кунай протыкает и рвет: такие раны очень плохо срастаются. Сюрикен впивается, как репей: нанесенные им повреждения мелкие, но часто гноятся.
Однако Хайяте еще в детстве запомнил, что хуже всего заживают кошачьи царапины и порезы от бумаги.
В свой пятнадцатый день рождения Хайяте тайком прокрался в клановый архив и похитил оттуда несколько зашифрованных свитков. Просто потому, что ему захотелось хоть раз в жизни совершить что-то безрассудное. Он спрятал документы у себя в комнате и ночью, наконец оставшись в одиночестве, принялся за их изучение.
Шифр оказался не самым простым, но Хайяте не собирался отступать хотя бы из упрямства. К тому же, он был уверен, что в этих свитках, запечатанных, опутанных сетью ловушек из чакры, которые пришлось очень долго и осторожно снимать, обязательно окажется что-то крайне важное.
Но он даже предположить не мог, что это окажется секретная клановая техника.
Танец Полумесяца.
Хайяте пару раз слышал это название в детстве, совершенно случайно. Он знал, что технику изобрел прадед, но после его смерти она считалась утерянной: деду так и не удалось освоить Танец, а отец просто физически не мог его исполнять из-за полученной много лет назад травмы. Но в семье передавались полусказочные легенды о силе Танца, и Хотару однажды с ехидным смехом заявила, что, если бы эта техника правда была такой сильной, прадед стал бы Хокаге.
Хайяте был очарован. Он хотел сначала скопировать свиток, но вовремя сообразил, что это будет смертельной беспечностью, если данная информация случайно попадет к чужим людям. Поэтому он просто выучил всю формулу техники, надежно отпечатал в своей памяти, и вернул свиток в архив.
Вот только Хайяте совсем не был уверен, что когда-нибудь сможет сам воссоздать Танец.
Он научился очень хорошо концентрировать и направлять чакру, более того, Такаширо-сенсей говорил, что у него большой потенциал и он теоретически способен применять сложнейшие техники… Однако было одно «но»: всякий раз, когда Гекко перенапрягался, расходовал слишком много чакры, следовала жестокая расплата – очередной тяжелый приступ, после которого он долго приходил в себя в госпитале. Так что в итоге Хайяте просто запретили использовать свои способности в полной мере и вынудили сосредоточиться на тайдзюцу и обращении с катаной.
Но ему этого было мало. И он не собирался малодушно трястись над собственной жизнью. Если ему суждено прожить недолго – он, по крайне мере, проживет отпущенный срок достойно, а не вполсилы.
Когда Хайяте был совсем маленьким, сестра вырезала ему смешных человечков из цветной бумаги. Он помнил, как любил эти игрушки… Но они были слишком непрочными и очень быстро и легко рвались. Хайяте оплакивал каждого человечка, как друга, и закапывал в мамином саду под кустом жасмина.
Он не знал, почему вспомнил об этих человечках именно теперь, сидя за написанием отчета о завершенной миссии. Жизнь, как известно, на удивление несправедлива: под тем предлогом, что у него красивый почерк, на него благополучно спихнули заполнение официальных бумаг за всю команду. Таким своеобразным образом Такаширо-сенсей официально отпраздновал тот факт, что месяц назад Гекко стал чуунином (как и предсказывала сестра, он сдал экзамен с первой попытки).
Он вздохнул, отложил в сторону кисть и посмотрел за окно, на медленно темневшее небо. Его отражение в стекле было бледным и искаженным, словно привидение.
Хайяте закрыл глаза и невольно вспомнил, как мама всегда призрачной тенью скользила по дому. Длинные полы ее одежды струились и перетекали совершенно бесшумно, тонкий дорогой шелк мерцал и словно светился сам по себе…
Он устало потер виски и собрался было вернуться к написанию отчета, мимолетно удивившись тому, что не слышно тиканья часов, но в следующее мгновение спокойный вечер вдруг оказался скомкан, словно черновик, и полетел в угол.
Хайяте не успел моргнуть, как на подоконнике возник Ирука, бледный до синевы и такой испуганный, каким никогда не был. Почти минуту они пристально смотрели друг другу в глаза и, казалось, не дышали. Потом Ирука разлепил пересохшие губы и с трудом прохрипел:
- Скорее… Что-то страшное… Там, у госпиталя… - он сухо всхлипнул и выдохнул. – Изу и Тетсу!
Гекко сам не заметил, как вскочил на ноги. Сердце колотилось, словно безумное, и не было времени на вдох.
Ирука называл их неугомонных придурков краткими именами только когда… Да нет, он вообще никогда раньше их так не называл!..
Дома с редкими горящими окнами пролетали мимо, словно птицы. Хайяте бежал так быстро, что, казалось, не успевал отталкиваться ногами от земли, так быстро, что Ирука даже отстал, но это не имело значения. В голове осталась одна-единственная мысль – «Успеть».
Он кубарем вылетел на площадь перед госпиталем и едва не врезался в застывшую Югао. Девушка была похожа на тонкую восковую свечу, и Хайяте, не любивший чужих прикосновений, сам первым протянул руку и осторожно тронул ее за плечо.
А потом медики очень быстро пронесли мимо них носилки, и Гекко понял, что, наверное, так и не сможет вдохнуть. Потому что эти куклы, безжизненные, окровавленные, разодранные до мяса, с торчавшими из тел сломанными костьми просто не могли быть его друзьями.
Они просто не могли быть Котетсу и Изумо – двумя вечно веселыми, неунывающими придурками, не самыми талантливыми и одаренными, но бесконечно живыми, заряжавшими всех вокруг своей неуемной энергией и жаждой чуда…
Сумерки вокруг были глубокими и темными, как вода на дне колодца. Госпиталь казался призрачной крепостью, и Хайяте вдруг захотелось рвануться вперед, помешать этой крепости захватить в плен Изу и Тетсу, отвоевать своих друзей, защитить – от чего бы то ни было, разбудить их, заставить очнуться, заставить ожить…
…но он не двинулся с места.
Мгновение растянулось в бесконечность.
Их несли на носилках, рядом – потому что они крепко держали друг друга за руки. Это было абсурдно, неестественно, нереально… но они действительно держали друг друга за руки.
Гекко моргнул – и безмолвная процессия исчезла. Двери госпиталя замкнулись, и посреди улицы остались только Хайяте, Югао и остановившийся чуть поодаль Ирука. А потом откуда-то из теней вынырнул Такаширо-сенсей и застыл рядом.
Хайяте неотрывно смотрел на двери госпиталя, словно в надежде, что они откроются сами собой, и даже не заметил, как прокусил губу до крови.
Почему он ничего не предчувствовал? Почему он ни разу за этот день не испытал даже смутной тревоги? У него ведь всегда была хорошо развита интуиция…
Он не знал, сколько времени прошло, прежде чем до его слуха донеслись судорожные всхлипы Ируки.
Голос сенсея прозвучал неестественно глухо и громко в затопившей улицу тишине:
- Их команда попала в ловушку. Они не должны были выбраться.
И от этих простых, бесстрастных слов мгновенно стало очень холодно и страшно.
Югао дернулась, как марионетка, и ломко спросила:
- Аири-чан?..
Такаширо качнул головой, обрывая ее надежду.
- Нори и Аири мертвы. И эти двое тоже должны были погибнуть, из той мясорубки просто невозможно было уйти… - он помолчал и вздохнул, хмурясь и глядя на свои судорожно стиснутые кулаки. – Однако они слишком хотели спасти друг друга и тащили один другого до самого выхода. Патрульный отряд чудом наткнулся на них.
Хайяте смигнул странную радужную дымку перед глазами и посмотрел в небо.
Сердце кололо острой длинной иглой, и от каждого вдоха, даже поверхностного, было больно. Во рту стояла странная горечь.
Такаширо ссутулил плечи и неожиданно мягко сказал:
- Идите домой. Я сам сообщу матери Аири и жене Нори. А вы сможете вернуться сюда завтра, - и он, ни на секунду не сомневаясь, что ученики последуют приказу, развернулся и зашагал прочь, сильно хромая.
Хайяте, Югао и Ирука остались стоять посреди улицы, одинокие и растерянные, как дети, которыми они на самом деле давно не были.
Тьма постепенно сгущалась, в тихих домах загорались все новые и новые огни. Госпиталь казался мертвым.
Потом в какой-то момент Ирука внезапно дернулся, с силой сжав руками виски, и потрясенно прошептал:
- То же самое могло бы случиться с нами… - и тут же осекся, словно испугавшись своих собственных слов.
А Хайяте вдруг, сам толком не зная, почему, почувствовал такую сильную горечь и злость, что резко развернулся к нему и сухо произнес:
- Нет, не то же самое. Если б в эту ловушку попала наша команда, сейчас мы все были бы мертвы.
Югао вздрогнула и бросила на него предостерегающий взгляд, но Хайяте уже не смог бы остановиться.
Ирука потрясенно моргнул и, запнувшись, выдохнул:
- Но почему?!
Гекко отвернулся, чтобы не видеть своих товарищей по команде, ссутулил плечи и сунул руки в карманы. Ему было холодно и невероятно, пронзительно одиноко.
- Потому что каждый из нас был бы сам за себя, - наконец совершенно спокойно ответил он.
Именно так.
Они не стали бы спасать друг друга – и в итоге погибли бы все вместе.
Он услышал, как приглушенно ахнула Югао. А Ирука от потрясения просто утратил дар речи.
Хайяте подавил почти нестерпимое желание снова оглянуться на госпиталь и двинулся прочь, однако в следующее мгновение его настиг резкий, дрожащий от напряжения голос Ируки – как удар в спину:
- Ты чокнутый придурок! Я думал, мы друзья!.. – он задохнулся, а потом выплюнул с неожиданной яростью. - Я вообще тебя не узнаю, ты совершенно не тот Хайяте, с которым я попал в одну команду! Да что с тобой такое случилось?!!
Кажется, он хотел добавить что-то еще, но вместо этого громко всхлипнул и метнулся прочь с такой скоростью, словно за ним гнался сам Девятихвостый.
А Гекко прирос к камням площади и никак не мог заставить себя сделать следующий шаг.
Больше не было больно, было просто пусто.
Человеческие жизни рвутся так же легко, как бумага.
А он… он действительно изменился.
Разумеется, с приходом рассвета ночной кошмар не ушел совсем, но выцвел и побледнел. Мир не рухнул и не придавил их своими обломками, хотя в какой-то момент Хайяте этого очень хотелось. И спустя несколько дней они даже помирились с Ирукой – тот всегда был отходчив и легко прощал. А Югао так и не сказала ни слова, но той страшной ночью она пошла вместе с Хайяте в их сад, и они до утра сидели там в обнимку под старым дубом и старались ни о чем не думать.
Котетсу и Изумо выжили – просто потому что не могли не выжить, потому что они вытащили друг друга и спаслись ради друг друга – но на их лицах, телах и душах навсегда остались несходящие шрамы.
окончание в комментариях
-
-
05.09.2009 в 11:51Пожалуй, едва ли не больше всего на свете Хайяте ненавидел запах больницы. Всякий раз, когда он выходил из госпиталя, где неизменно оказывался после очередного приступа, ему казалось, что он насквозь пропах болезнью, горькими травами и тоской. Эта тошнотворная смесь ароматов делала его раздражительным и вызывала сильнейшие головные боли, приходилось по нескольку дней непрерывно жечь дома благовония. На самом деле, дым ароматических палочек Гекко тоже не сильно любил, но он явно был лучше тяжелого дурмана лекарств.
До его слуха донесся осторожный шорох, и Хайяте медленно открыл глаза, вырываясь из цепкой паутины снов.
Так и есть, он опять в госпитале. Даже палата знакомая, с радостно-желтыми занавесками на окне… Кажется, в этот раз он снова перенапрягся во время миссии? В голове стоял сплошной туман, воспоминания путались, тело ощущалось, как чужое…
Словом, жизнь опять была на редкость прекрасна.
Гекко скосил глаза влево и уставился на крупные белые герберы, стоявшие в стеклянной вазе на тумбочке. От цветов по помещению плыл едва ощутимый аромат сладковатой свежести.
Лилии лучше. От них, конечно, головная боль становится сильнее, зато их запах гарантированно перебивает все остальные.
Хайяте закрыл глаза и прислушался к ощущениям. Как ни странно, ничего не болело. Только усталость была настолько сильной, что хотелось снова заснуть и проспать как минимум пару лет. Однако он не поддался этому соблазну и снова уставился на герберы.
Следующим запахом было что-то резкое, неожиданно ударившее в нос – какой-то смутно знакомый фрукт. Хайяте дернулся и посмотрел направо…
На стуле возле кровати сидела Югао и сосредоточенно чистила апельсин.
Гекко удивленно приподнял бровь и не без труда медленно сел, опираясь спиной на подушку. Двоюродная сестра одарила его быстрой улыбкой и вернулась к своему ответственному занятию.
Апельсин был большой, как мяч, шероховато-неровный и ярко-оранжевый, того самого насыщенного оттенка, который может быть только у апельсинов.
Хайяте снова посмотрел на девушку, но довольно быстро перевел взгляд на свои собственные руки с ярко проступившими венами. Югао все-таки отрастила волосы, теперь носила их распущенными, и была слишком похожа на Ханако.
Слишком.
- Хочешь пить? – вдруг спросила Удзуки и тыльной стороной ладони отбросила с лица непослушную прядь.
Гекко молча покачал головой, не уверенный, что голос сейчас будет его слушаться. Горло ощущалось как-то странно.
Югао наконец закончила чистить апельсин, разломила его ровно пополам и гордо вручила одну половинку Хайяте.
- Это нам с тобой гостинец от нашей бабушки! – весело сообщила она и с довольным видом принялась за нехитрую трапезу.
Гекко в ответ негромко хмыкнул и облизал пальцы. Кисло-сладкий сок стекал по рукам и пачкал одеяло, но сейчас беспокоиться из-за таких ничтожных мелочей совсем не хотелось.
Их общая бабушка жила на южной границе страны Огня и в своих обширных садах выращивала самые разные фрукты, которые у нее скупали торговцы из соседних городов. Хайяте был у нее в гостях один-единственный раз, когда ему исполнилось десять, но в те времена апельсинов у бабушки еще не росло, это он помнил совершенно точно.
Югао быстро покончила со своей долей фрукта, вытерла руки бумажной салфеткой и демонстративно с гордостью одернула зеленый форменный жилет:
- Между прочим, ты теперь не единственный чуунин в нашей команде!
Сказать по правде, Гекко был совсем не удивлен. Скорее, это являлось единственным возможным итогом.
В конце концов, ведь Югао – его сестра.
- Поздравляю, - негромко и сипло произнес он, улыбнувшись, и, наконец доев злосчастный апельсин, попытался устроиться поудобней.
Голова сильно кружилась, но противный запах больницы стал раздражать чуть меньше.
Надо же, он умудрился попустить итоговый тур экзаменов… Интересно, сколько он пробыл без сознания?
- Представляешь, а эти оболтусы опять все завалили! – сообщила вдруг девушка с искренним возмущением. – Честно говоря, мне начинает казаться, что они это делают специально – это ведь уже был их третий чуунинский экзамен!
Хайяте отбросил со лба волосы и просто пожал плечами:
- Ну, ты ведь не хуже меня знаешь, что они всегда были за свободу самовыражения…
Югао выразительно фыркнула и взмахнула рукой:
- Вот я и говорю – оболтусы! – она немного помолчала и задумчиво добавила. – А Ирука снова попробует сдать в следующем году…
Гекко кивнул, принимая информацию к сведению.
Какое-то время они молчали, думая каждый о своем. А потом Югао вдруг пересела со стула на кровать, поджала под себя ноги, как часто делала в детстве, и весело предложила:
- Хочешь, я расскажу тебе сказку?!
Хайяте моргнул и от неожиданности согласился.
Ему никто и никогда не рассказывал сказок.
Югао поерзала, устраиваясь поудобней, и начала, внимательно глядя в потолок, словно там был написан одной ей видимый текст:
- В далекой-далекой стране, там, где каждое утро рождается из огромной горы солнце, жила в одной деревне прекрасная и добрая девушка, которую звали Лунный Цветок. Она рано осталась без родителей и ее воспитала старая колдунья, но, когда Лунному Цветку исполнилось пятнадцать лет, колдунья отправилась в путешествие в таинственный Храм Неба, который находился где-то на Западе. Лунный Цветок хотела пойти вместе с ней, но колдунья сказала, что ее воспитанница должна остаться, чтобы помогать жителям деревни, лечить их от болезней и оберегать от враждебных духов. Девушка была дружелюбна и отзывчива, но сверстники немного сторонились ее, и поэтому у нее совсем не было друзей, - Югао ненадолго задумалась, перебирая пальцами прядь волос, потом продолжила. – А в горах неподалеку от деревни жил в те времена один стихийный дух, имя которого было Ветер. Ветер был нелюдимым и мрачным, он не любил людей и боялся их. Целыми днями он уныло бродил по своим горам и в тоскливом молчании смотрел на луну, тщетно пытаясь вспомнить, что он потерял. И вот однажды Лунный Цветок отправилась в горы пасти коз и случайно заблудилась. Тогда она сложила волшебные печати и призвала себе на помощь духа, который указал бы ей дорогу. На зов явился Ветер. Он был совсем не рад этой встрече, но его душа, которая еще слишком хорошо помнила, что значит быть человеком, не позволила ему бросить беззащитную девушку в беде. Он проводил Лунный Цветок до деревни, но не произнес за всю дорогу ни единого слова. Однако Лунный Цветок это не смутило, и она пригласила его к себе домой и налила ему ароматного зеленого чая. Ветер очень удивился и не знал, что думать, но что-то в его замороженной душе дрогнуло… И с тех пор дух стал приходить к девушке в гости, по мере сил помогая ей с ведением хозяйства, - Югао снова замолчала, потерла переносицу и, вздохнув, закончила. – Так продолжалось в течение нескольких лет, а потом Ветер вдруг вспомнил то, что никак не мог вспомнить, в одиночестве бродя среди гор, и покинул свою подругу: он, как и старая колдунья, ушел на далекий Запада, и девушке не оставалось ничего иного, кроме как с грустью смотреть ему вслед. Ветер отправился на поиски того, что потерял, а Лунный Цветок нашла свою собственную дорогу – но это уже совсем другая сказка.
В коридоре раздались чьи-то быстрые шаги и спор нескольких голосов. На мгновение показалось, что дверь палаты сейчас распахнется и на пороге возникнет кто-то посторонний, Хайяте и Югао замерли и словно затаились в ожидании этого, однако через минуту все стихло.
Гекко сглотнул и потер горло, которое неприятно саднило, словно это он сам только что выдал продолжительный монолог. Взгляд снова упал на герберы, и Хайяте вдруг вспомнил, как несколько лет назад, одним ясным летним днем, Аири учила их всех гадать на ромашках.
И что за ерунда лезет в голову…
Гекко мотнул головой, избавляясь от ненужных мыслей, и бесстрастно заметил:
- Я непохож на ветер.
Во рту почему-то было сухо и горько, а пальцы по-прежнему пахли апельсином.
Удзуки посмотрела на него очень пристально и тихо, серьезно произнесла:
- Да, но на кого ты похож?
-
-
05.09.2009 в 11:52- Как ты думаешь, может, мне стоит вступить в Анбу?
Гекко ничего не ответил, вопросительно глядя на подругу. Та посмотрела куда-то в сторону и после непродолжительной паузы призналась:
- Отец вернулся из столицы.
Вот как… Не самая обнадеживающая новость.
За последнюю пару лет Удзуки Катсуро, один из официальных представителей Конохи при дворе дайме, переменился разительно. Он стал резким, нетерпимым и совершенно не выносил, когда ему перечили.
Власть корежит людей?
Югао сложила руки на коленях и, глядя на свои аккуратно подпиленные ногти, тихо, со странным спокойствием в голосе продолжила:
- Он хочет выдать меня замуж за одного своего друга, какого-то богатого и влиятельного торговца.
- И ты… - начал Хайяте, но девушка не дала ему договорить, решительно кивнула и закончила сама.
- Если я стану Анбу, он не сможет мной командовать, потому что я буду в непосредственном подчинении у Хокаге.
Почти минуту Гекко молча смотрел на нее, ища в повзрослевших чертах ехидную девочку-задиру, так любившую своего отца, потом скомкал в кулаке салфетку и серьезно спросил:
- И ты готова ради этого отказаться от собственного имени?
Югао отбросила за спину тяжелые волосы, блестевшие и струившиеся, как шелк, и удивленно пожала плечами:
- Ну, не на совсем же! – она взяла другую салфетку и принялась складывать из нее какую-то фигуру, спокойно продолжив. - Ты ведь знаешь, что воины-Анбу вне миссий – такие же джунины, как остальные, у многих из них есть друзья и семьи… А кодовое имя используется только во время службы.
Хайяте неопределенно качнул головой и снова откинулся спиной на подушку.
Он не считал себя вправе вмешиваться в чужой выбор, поэтому решил придержать свое мнение при себе…
Но на самом деле ему всегда казалось, что у людей и так слишком много масок, чтобы прятать свое лицо еще за холодным фарфором.
Тошнотворная вонь больницы немного отступила, потесненная тонким благоуханием гербер и резким запахом апельсина. Завтра Гекко наверняка выпустят из больницы, и он сможет вернуться к обычной жизни шиноби. Надо будет попросить у Такаширо-сенсея какую-нибудь одиночную миссию, пусть даже С класса, неважно, главное, чтоб ненадолго сбежать из древни, остаться наедине с собой… Может, хоть тогда в голове перестанет крутиться эта дурацкая непрошеная сказка.
Интересно, как можно потерять что-то, чего у тебя никогда не было?
Югао бережно положила на тумбочку немного кособокого журавлика из салфетки, пристально посмотрела на друга со странным выражением на дне глаз и вдруг произнесла слова, которые едва не заставили его вздрогнуть:
- Однажды ты все-таки найдешь человека, который снова научит тебя доверять.
Хайяте молча отвел взгляд и посмотрел за окно.
Небо постепенно чернело, и на горизонте он увидел Ткачиху, которая медленно брела сквозь пустоту в ожидании дня Танабата.
-
-
05.09.2009 в 16:53Спасибо)))
-
-
08.09.2009 в 01:05Я очень рада, что Вам нравится ^^
-
-
08.09.2009 в 16:38-
-
30.12.2009 в 17:40Отойду немного и напишу что-нибудь более внятное.
-
-
31.12.2009 в 18:05Надеюсь, это обозначает скорее положительную реакцию.)
-
-
06.03.2010 в 20:55-
-
12.04.2010 в 14:46Я люблю детали, ими можно сказать очень многое и при этом - не навязывать читателю какую-то одну строго определенную и заданную точку зрения на происходящее.)
-
-
12.04.2010 в 22:31Я уже поняла, что из этих деталей ты складываешь общую картину. Причем, действительно, не навязчивую, а с возможностью для собственного размышления. Построения образа героя.