have a lovely life in your chosen hell
Название: Кот в сапогах
Автор: я и белый медведь
Пара/Персонажи: Генма/Хаяте, Какаши, Райдо
Рейтинг: PG-13
Жанр: angst
Статус: закончен
Дисклеймер: персонажи не мои
Саммари: «Сказка» в трех действиях.
Посвящение: for егоза
читать дальше1.
Генма заходит в его квартиру, перед этим тщательно вытирая ноги о коврик перед дверью. Снимает ботинки, вежливо кашляет, привлекая внимание. И тут же задумывается, а вежливо ли это? В доме у Хаяте.
В доме у Хаяте очень чисто. Это такой ясный факт, что и объяснять его для себя не надо. Генма всегда ожидает от друга чего-то необыкновенного, поэтому он воображает, как удивился бы, увидев на полках недельный слой пыли и перекатывающиеся по полу комки грязи. Но пол, естественно стерильный. А Хаяте всегда предсказуем, да так, что такая предсказуемость и становится для Генмы выбивающей из колеи.
Он нетерпеливо скребет языком по нёбу, перекатывая сенбон, стучит ладонью по стулу возле зеркала.
- Я вхожу? – вежливо, Генма, очень вежливо. Ну да, кто знает, чем сейчас занимается Хаяте. Он всегда кажется таким удивленным, когда видит Ширануи. Лицо такое удивленное, брови в хмуром удивлении, глаза, с полуопущенными веками, в хмуром удивлении, губы сжаты в хмуром удивлении. Такое наигранное хмурое удивление. Движения-то твои не рефлекторны, Хаяте, они продуманны, потому что ты давно ждешь.
Вот и сейчас, Генма заходит в комнату с приоткрытой дверью, через проем льется неяркий свет единственной настольной лампы. Хаяте сидит за столом, склонившись над пергаментами. Хаяте снова болеет. Единственное необычное в его внешнем виде – теплые ботинки на ногах. В остальном выглядит он как всегда – плохо.
Гекко поднимает голову и привычно хмурится:
- Генма?
Ну знал, знал же ты, что я иду, чувствовал же, что за глупая привычка? – думает Ширануи и привычно кивает.
- Что это ты в сапогах? – не вынимая руки из карманов и указывая локтем на ноги Хаяте, спрашивает Генма.
- В них теплее, - пожимает плечами Хаяте и снова отворачивается к пергаментам.
- А.
Генма глупо ежится, складывая руки на груди и думает, что, будь он слеп, очутившись в небольшой комнате Хаяте, почувствовал бы себя одним в огромных хоромах со сводными потолками в нескольких десятках метров над головой. До того пусто и холодно здесь было.
- Вот, - Генма достает из сумки для кунаев банку с малиновым вареньем и ставит перед Хаяте на стол, - я слышал, что…
Хаяте резко отодвигается на стуле от стола. Ножки стула противно скрипят по паркету. Гекко поворачивает голову, глядя на гостя, и поджимает губы, как будто даже с презрением. Да нет, какое презрение, просто кажется, - убеждает себя Генма.
- Мне это не нужно, - говорит Хаяте, и в его голосе проскальзывает раздражение. Точно проскальзывает. Вот теперь точно, не кажется. Он резко отбрасывает кисть, которой до того водил по пергаменту, и, будто извиняясь за резкость, мягко останавливает ее, катящуюся по столу, пальцами. Разворачивается на стуле лицом к Ширануи. - Который это раз?
У Генмы внутри будто что-то обрывается, он покрепче зажимает сенбон зубами, принимает непринужденную позу, засунув руки в карманы штанов, и вопросительно приподнимает бровь.
Хаяте жестко смотрит на него исподлобья.
- Который это по счету твой приход, не знаешь? – он кладет руку на банку с вареньем. Открывает выдвижной ящик стола, достает из него уже немного подсохший лимон, ставит его на крышку банки. Достает оттуда же пачку каких-то таблеток, кладет сверху лимона, пристраивая так, чтоб не свалились. Следующим вынимает тюбик с мазью, укладывает сверху таблеток, придерживая двумя пальцами. Снова запускает руку в ящик, загребает что-то в кулак и аккуратно ставит на тюбик. Чеснок.
- Раз, два, три, четыре, пять, - считает предметы Хаяте и убирает руки. Странный «конструктор» рассыпается, и всё, кроме банки, падает на пол. Гекко поднимает глаза на Ширануи. – Ты приходишь пятый раз, понял? Мне это не нужно. Все это.
Генма молчит, напряженно сжатые в карманах пальцы начинают затекать. Как же холодно-то. Почему у тебя так холодно, Хаяте?
К ногам подкатывается упавший лимон, и Ширануи отстраненно отпихивает его носком ботинок.
- Хочешь пожелать мне скорейшего выздоровления? Мне и это не нужно. Я лучше вас всех научился выздоравливать, - говорит Хаяте с нажимом. И, если бы не холодный тон, эти слова можно было бы принять за забавный каламбур.
- Пятый раз, Ширануи. Неужели ты все еще не понял? – заканчивает Гекко и, снова поджав губы, отворачивается к своим пергаментам.
- Я понял, - Генма отвечает на автомате, стоит еще пару минут, глядя перед собой, и уходит.
Хаяте больше не произносит ни слова. И это, черт возьми, так предсказуемо. Все это, черт возьми, так предсказуемо.
Когда Генма выходит на улицу, перед глазами у него все еще рассыпаются принесенные им когда-то лекарства, в голове пусто, а пронизывающий до костей ветер кажется теплее комнаты Хаяте.
2.
Первым, кто встречается ему по дороге, оказывается Хатаке Какаши.
И встретить его вот так – на улице - событие из ряда вон выходящее.
Непредсказуемый Хатаке Какаши. Неуловимый, как скорость шарингана. Каждая встреча с ним длится, кажется Генме, одну единственную секунду, растянутую каким-то всемогущим шутником на несколько часов. До того мимолетны и неестественны эти встречи. Какаши вроде есть, существует, теоретически, но будто в ином измерении. И, бывает, каким-то неизвестным, но наверняка очень изощренным способом его выносит оттуда вот так – на эту улицу, по которой он и идет навстречу Генме.
Они молча кивают друг другу в знак приветствия.
- Слышал, сегодня все, кто не на заданиях, собираются в том новом пабе? Я возле него Райдо видел. Пойдем? – почему-то спрашивает у Хатаке Генма.
- А что за повод? – У Какаши в голосе вежливая заинтересованность.
- Понятия не имею.
- Ну пойдем.
В подвальном помещении паба действительно довольно многолюдно для будничного вечера. Перед входом они встречают Райдо.
- Мы с тобой, как обходчики границ: куда ни пойдем, а всё встретимся, - приветствует он Генму в своем обычном стиле: все уже давно привыкли к забавной привычке Намияши постоянно говорить поговорками.
- В таком случае, у нас просто вечер встреч, - хмыкает в ответ Ширануи и указывает на Хатаке.
Они проходят в глубь помещения, невероятно душного после промозглой улицы.
- Ха! Хитра лиса, да капкан хитрее! – вскрикивает Райдо и бьет выложенные на стол карты Какаши.
Хатаке пожимает плечами и наигранно вздыхает:
- Что ж, значит, не судьба сегодня поохотиться.
Райдо самодовольно фыркает и заказывает у бармена новую порцию выпивки. Естественно, за счет Какаши. На голые деньги они не играют.
Генма сидит в компании этих абсолютно непохожих друг на друга людей, и от чувства, что он не там, нервно трясутся руки, расплескивая содержимое стакана на затертую столешницу.
- Куда сердце тянется - туда и ноги спешат, а? – пихает его в бок Намияши и, довольно улыбнувшись, заглядывает в глаза.
- Чего? – Генма хмурится и отставляет стакан, проводя им мокрую дорожку по столу. – Ты это о чем?
Райдо уже на него не смотрит и отходит от их столика в другой зал паба.
Генма глядит на свои трясущиеся руки и срывается с места, к выходу из забегаловки.
Хатаке молча следит за ним взглядом, а потом тоже отворачивается.
Этот выплывший из другого измерения Какаши, неизменно подбадривающий Райдо, как элементы одного пути, как развилка на дороге. Он мог бы выбрать одного из них. Но на самом деле, они лишь небольшие тупики в лабиринте. Они указывают - не туда, не туда. Обратно иди.
Генма бежит по темным острым улицам, хватая ртом дерущий горло воздух, и ему очень, очень жарко.
3.
Пятый раз он приходит, и уходит, гонимый холодными словами, чтобы, наплевав на собственную гордость и чокнутое равнодушие Хаяте, снова вернуться обратно.
Он врывается в комнату Гекко, все так же сидящего за письменным столом, и падает перед ним на колени, вцепляясь в его синие от холода руки, утыкается в них лбом и что-то неистово шепчет. Затем он снимает с Хаяте ботинки, бережно поддерживая все равно не согретые стопы ног.
Он касается этого холодного тела своими горящими пальцами, растирает его ладонями. Он целует запястья Хаяте, массирует его худые щиколотки. Почти благоговейно приподнимает голову и смотрит, смотрит ему в глаза исподлобья, не решаясь полностью выпрямиться, проводит руками по его животу и груди, тянется к шее, постепенно обхватывает ладонями лицо, притягивает вниз, к себе. Хаяте спокойно смотрит мимо него, на лице его застыло усталое выражение, какое бывает, когда ненадолго отрываешься от работы, размышляя о дальнейших планах. Только когда губы Генмы осторожно касаются его губ, он слегка прикрывает глаза.
Только тогда пальцы Генмы напряженно вцепляются в его плечи, сминая ткань теплой байки, и Хаяте слышит неразборчивый шепот.
«Почему, Гекко? Вспомни, Гекко…», - различает он.
Хаяте широко распахивает глаза и заходится в удушающем приступе кашля. Он кашляет очень долго, жадно хватая ртом воздух, царапая горло резкими вдохами. Потом он еще несколько минут сидит молча, держась руками за горло, и очень осторожно дышит носом.
Генма гладит его по волосам, проводит ладонью по лбу, отводит от горла его напряженные руки и греет закоченевшие пальцы дыханием.
- Тебе мать в детстве сказки рассказывала? – спрашивает он, перемежая слова выдохами.
- Случалось, - хрипит в ответ Хаяте.
- Вот и у меня… случалось. Ты сейчас был прямо как тот Кот в сапогах, - ухмыляется ему Генма.
- Иди ты. Не знаю такой сказки, - огрызается Гекко и выключает настольную лампу - свет режет глаза. Становится совсем темно.
Генма уже громко смеется, а потом вдруг затихает и начинает рассказывать:
- Я еще одну сказку помню. Что-то про главу деревни, у которого был один единственный сын. И была у сына какая-то странная болезнь, которая со временем становилась только опаснее. По-моему, что-то не так с памятью. Хотя, может, я все путаю, - руки Хаяте едва ощутимо напрягаются в его ладонях. – Так вот однажды, он совсем потерял свои воспоминания, а с ними и все чувства, что когда-либо испытывал. И потому случилось так, что парень замочил собственного лучшего друга, так как совсем забыл его, - Хаяте медленно моргает и отводит взгляд. – За это сына Каге изгоняют из деревни. Друга его хоронят под самым большим кленом в ближайшем лесу. Через несколько лет паренек проходит тропами близ родного селения, о котором уже тоже успел забыть, и натыкается на этот клен. А в корнях дерева проросла белая тростинка. Он ее срезал и сделал себе… эээ… флейту, что ли? Короче, какой-то музыкальный инструмент, - рассказывает Генма хоть и с запинками, но довольно складно и интересно, Хаяте жадно ловит каждое его слово, тем более эта история смутно напоминает ему… О нем самом.
- Вот, короче, сделал он из этого растения себе дудку, и когда заиграл на ней, она вдруг запела и в песне рассказала историю его жизни. Парень все вспомнил, испугался и давай – вот придурок-то, а? – разрывать могилу своего друга. Откопал, а друг оказался в могиле живым, здоровым и чуть ли не румяным, - Генма коротко хмыкает. – Только на левой руке у него не хватало одного пальца, из которого и вырос белый тростник. Но это было не важно… - Ширануи вздыхает. – Потому что, ну, разве не стоит отдать палец для того, чтоб товарищ узнал правду и вспомнил сам себя?
Хаяте с сарказмом глядит на него в ответ.
- Какая-то неправдоподобная сказка, тебе не кажется? – его голос все еще напряженный, но уже без хрипов.
- Эй, ну так это ж сказка, в конце концов, чего ты от нее хочешь? Я вот хотел сказать. Я б и руки не пожалел, лишь бы…
- Достаточно.
Генма знает, что сейчас ему скажут выметаться. И знает, что завтра он придет снова.
Гекко поднимается со стула, он одет в черные форменные штаны и байку, и темнота проглатывает его очертания, оставляя светиться только белую кожу лица и кистей рук, отчего создается ощущение, будто они двигаются в воздухе, не принадлежа остальному телу,
Генме становится так жутко, как бывает только в такие предрассветные часы.
- Хаяте, можно я оста…
- Достаточно, Генма. Я хорошо себя чувствую.
Иногда Гекко кажется, что в один из знаменательных моментов его жизни он тоже забудет всё и всех, кто в ней когда-либо был. Это такой очередной способ самоконтрольной защиты. Это проще, чем кажется. Он легко натренировал свою память забывать о том, о чем ему не хочется, да и не нужно помнить. Так вот однажды… Перманентно забывая собственное имя и цену последнего съеденного обеда, он выйдет из своего дома и вернется уже в чей-то чужой. Потому что забудет самого себя где-то между стойкой бара и обувным магазином.
Бывает, что-то из забытого снится ему по ночам. Память возвращается в кошмарах и странных безмолвных разговорах. Но сны – это же просто сны. Хаяте не принимает их всерьез. Они ему не нужны.
И воспоминания о совместных ночах с Генмой он считает снами.
Потому что однажды решил, что Генма ему тоже не нужен. А Хаяте не хочет помнить о том, что ему не нужно.
Только какая-то часть памяти, которую просто не получается стереть, ждет, что сам Генма о нем не забудет.
Хотя о счастливом сказочном конце Хаяте тоже не думает.
Не нужно ему это.
Автор: я и белый медведь
Пара/Персонажи: Генма/Хаяте, Какаши, Райдо
Рейтинг: PG-13
Жанр: angst
Статус: закончен
Дисклеймер: персонажи не мои
Саммари: «Сказка» в трех действиях.
Посвящение: for егоза
читать дальше1.
Генма заходит в его квартиру, перед этим тщательно вытирая ноги о коврик перед дверью. Снимает ботинки, вежливо кашляет, привлекая внимание. И тут же задумывается, а вежливо ли это? В доме у Хаяте.
В доме у Хаяте очень чисто. Это такой ясный факт, что и объяснять его для себя не надо. Генма всегда ожидает от друга чего-то необыкновенного, поэтому он воображает, как удивился бы, увидев на полках недельный слой пыли и перекатывающиеся по полу комки грязи. Но пол, естественно стерильный. А Хаяте всегда предсказуем, да так, что такая предсказуемость и становится для Генмы выбивающей из колеи.
Он нетерпеливо скребет языком по нёбу, перекатывая сенбон, стучит ладонью по стулу возле зеркала.
- Я вхожу? – вежливо, Генма, очень вежливо. Ну да, кто знает, чем сейчас занимается Хаяте. Он всегда кажется таким удивленным, когда видит Ширануи. Лицо такое удивленное, брови в хмуром удивлении, глаза, с полуопущенными веками, в хмуром удивлении, губы сжаты в хмуром удивлении. Такое наигранное хмурое удивление. Движения-то твои не рефлекторны, Хаяте, они продуманны, потому что ты давно ждешь.
Вот и сейчас, Генма заходит в комнату с приоткрытой дверью, через проем льется неяркий свет единственной настольной лампы. Хаяте сидит за столом, склонившись над пергаментами. Хаяте снова болеет. Единственное необычное в его внешнем виде – теплые ботинки на ногах. В остальном выглядит он как всегда – плохо.
Гекко поднимает голову и привычно хмурится:
- Генма?
Ну знал, знал же ты, что я иду, чувствовал же, что за глупая привычка? – думает Ширануи и привычно кивает.
- Что это ты в сапогах? – не вынимая руки из карманов и указывая локтем на ноги Хаяте, спрашивает Генма.
- В них теплее, - пожимает плечами Хаяте и снова отворачивается к пергаментам.
- А.
Генма глупо ежится, складывая руки на груди и думает, что, будь он слеп, очутившись в небольшой комнате Хаяте, почувствовал бы себя одним в огромных хоромах со сводными потолками в нескольких десятках метров над головой. До того пусто и холодно здесь было.
- Вот, - Генма достает из сумки для кунаев банку с малиновым вареньем и ставит перед Хаяте на стол, - я слышал, что…
Хаяте резко отодвигается на стуле от стола. Ножки стула противно скрипят по паркету. Гекко поворачивает голову, глядя на гостя, и поджимает губы, как будто даже с презрением. Да нет, какое презрение, просто кажется, - убеждает себя Генма.
- Мне это не нужно, - говорит Хаяте, и в его голосе проскальзывает раздражение. Точно проскальзывает. Вот теперь точно, не кажется. Он резко отбрасывает кисть, которой до того водил по пергаменту, и, будто извиняясь за резкость, мягко останавливает ее, катящуюся по столу, пальцами. Разворачивается на стуле лицом к Ширануи. - Который это раз?
У Генмы внутри будто что-то обрывается, он покрепче зажимает сенбон зубами, принимает непринужденную позу, засунув руки в карманы штанов, и вопросительно приподнимает бровь.
Хаяте жестко смотрит на него исподлобья.
- Который это по счету твой приход, не знаешь? – он кладет руку на банку с вареньем. Открывает выдвижной ящик стола, достает из него уже немного подсохший лимон, ставит его на крышку банки. Достает оттуда же пачку каких-то таблеток, кладет сверху лимона, пристраивая так, чтоб не свалились. Следующим вынимает тюбик с мазью, укладывает сверху таблеток, придерживая двумя пальцами. Снова запускает руку в ящик, загребает что-то в кулак и аккуратно ставит на тюбик. Чеснок.
- Раз, два, три, четыре, пять, - считает предметы Хаяте и убирает руки. Странный «конструктор» рассыпается, и всё, кроме банки, падает на пол. Гекко поднимает глаза на Ширануи. – Ты приходишь пятый раз, понял? Мне это не нужно. Все это.
Генма молчит, напряженно сжатые в карманах пальцы начинают затекать. Как же холодно-то. Почему у тебя так холодно, Хаяте?
К ногам подкатывается упавший лимон, и Ширануи отстраненно отпихивает его носком ботинок.
- Хочешь пожелать мне скорейшего выздоровления? Мне и это не нужно. Я лучше вас всех научился выздоравливать, - говорит Хаяте с нажимом. И, если бы не холодный тон, эти слова можно было бы принять за забавный каламбур.
- Пятый раз, Ширануи. Неужели ты все еще не понял? – заканчивает Гекко и, снова поджав губы, отворачивается к своим пергаментам.
- Я понял, - Генма отвечает на автомате, стоит еще пару минут, глядя перед собой, и уходит.
Хаяте больше не произносит ни слова. И это, черт возьми, так предсказуемо. Все это, черт возьми, так предсказуемо.
Когда Генма выходит на улицу, перед глазами у него все еще рассыпаются принесенные им когда-то лекарства, в голове пусто, а пронизывающий до костей ветер кажется теплее комнаты Хаяте.
2.
Первым, кто встречается ему по дороге, оказывается Хатаке Какаши.
И встретить его вот так – на улице - событие из ряда вон выходящее.
Непредсказуемый Хатаке Какаши. Неуловимый, как скорость шарингана. Каждая встреча с ним длится, кажется Генме, одну единственную секунду, растянутую каким-то всемогущим шутником на несколько часов. До того мимолетны и неестественны эти встречи. Какаши вроде есть, существует, теоретически, но будто в ином измерении. И, бывает, каким-то неизвестным, но наверняка очень изощренным способом его выносит оттуда вот так – на эту улицу, по которой он и идет навстречу Генме.
Они молча кивают друг другу в знак приветствия.
- Слышал, сегодня все, кто не на заданиях, собираются в том новом пабе? Я возле него Райдо видел. Пойдем? – почему-то спрашивает у Хатаке Генма.
- А что за повод? – У Какаши в голосе вежливая заинтересованность.
- Понятия не имею.
- Ну пойдем.
В подвальном помещении паба действительно довольно многолюдно для будничного вечера. Перед входом они встречают Райдо.
- Мы с тобой, как обходчики границ: куда ни пойдем, а всё встретимся, - приветствует он Генму в своем обычном стиле: все уже давно привыкли к забавной привычке Намияши постоянно говорить поговорками.
- В таком случае, у нас просто вечер встреч, - хмыкает в ответ Ширануи и указывает на Хатаке.
Они проходят в глубь помещения, невероятно душного после промозглой улицы.
- Ха! Хитра лиса, да капкан хитрее! – вскрикивает Райдо и бьет выложенные на стол карты Какаши.
Хатаке пожимает плечами и наигранно вздыхает:
- Что ж, значит, не судьба сегодня поохотиться.
Райдо самодовольно фыркает и заказывает у бармена новую порцию выпивки. Естественно, за счет Какаши. На голые деньги они не играют.
Генма сидит в компании этих абсолютно непохожих друг на друга людей, и от чувства, что он не там, нервно трясутся руки, расплескивая содержимое стакана на затертую столешницу.
- Куда сердце тянется - туда и ноги спешат, а? – пихает его в бок Намияши и, довольно улыбнувшись, заглядывает в глаза.
- Чего? – Генма хмурится и отставляет стакан, проводя им мокрую дорожку по столу. – Ты это о чем?
Райдо уже на него не смотрит и отходит от их столика в другой зал паба.
Генма глядит на свои трясущиеся руки и срывается с места, к выходу из забегаловки.
Хатаке молча следит за ним взглядом, а потом тоже отворачивается.
Этот выплывший из другого измерения Какаши, неизменно подбадривающий Райдо, как элементы одного пути, как развилка на дороге. Он мог бы выбрать одного из них. Но на самом деле, они лишь небольшие тупики в лабиринте. Они указывают - не туда, не туда. Обратно иди.
Генма бежит по темным острым улицам, хватая ртом дерущий горло воздух, и ему очень, очень жарко.
3.
Пятый раз он приходит, и уходит, гонимый холодными словами, чтобы, наплевав на собственную гордость и чокнутое равнодушие Хаяте, снова вернуться обратно.
Он врывается в комнату Гекко, все так же сидящего за письменным столом, и падает перед ним на колени, вцепляясь в его синие от холода руки, утыкается в них лбом и что-то неистово шепчет. Затем он снимает с Хаяте ботинки, бережно поддерживая все равно не согретые стопы ног.
Он касается этого холодного тела своими горящими пальцами, растирает его ладонями. Он целует запястья Хаяте, массирует его худые щиколотки. Почти благоговейно приподнимает голову и смотрит, смотрит ему в глаза исподлобья, не решаясь полностью выпрямиться, проводит руками по его животу и груди, тянется к шее, постепенно обхватывает ладонями лицо, притягивает вниз, к себе. Хаяте спокойно смотрит мимо него, на лице его застыло усталое выражение, какое бывает, когда ненадолго отрываешься от работы, размышляя о дальнейших планах. Только когда губы Генмы осторожно касаются его губ, он слегка прикрывает глаза.
Только тогда пальцы Генмы напряженно вцепляются в его плечи, сминая ткань теплой байки, и Хаяте слышит неразборчивый шепот.
«Почему, Гекко? Вспомни, Гекко…», - различает он.
Хаяте широко распахивает глаза и заходится в удушающем приступе кашля. Он кашляет очень долго, жадно хватая ртом воздух, царапая горло резкими вдохами. Потом он еще несколько минут сидит молча, держась руками за горло, и очень осторожно дышит носом.
Генма гладит его по волосам, проводит ладонью по лбу, отводит от горла его напряженные руки и греет закоченевшие пальцы дыханием.
- Тебе мать в детстве сказки рассказывала? – спрашивает он, перемежая слова выдохами.
- Случалось, - хрипит в ответ Хаяте.
- Вот и у меня… случалось. Ты сейчас был прямо как тот Кот в сапогах, - ухмыляется ему Генма.
- Иди ты. Не знаю такой сказки, - огрызается Гекко и выключает настольную лампу - свет режет глаза. Становится совсем темно.
Генма уже громко смеется, а потом вдруг затихает и начинает рассказывать:
- Я еще одну сказку помню. Что-то про главу деревни, у которого был один единственный сын. И была у сына какая-то странная болезнь, которая со временем становилась только опаснее. По-моему, что-то не так с памятью. Хотя, может, я все путаю, - руки Хаяте едва ощутимо напрягаются в его ладонях. – Так вот однажды, он совсем потерял свои воспоминания, а с ними и все чувства, что когда-либо испытывал. И потому случилось так, что парень замочил собственного лучшего друга, так как совсем забыл его, - Хаяте медленно моргает и отводит взгляд. – За это сына Каге изгоняют из деревни. Друга его хоронят под самым большим кленом в ближайшем лесу. Через несколько лет паренек проходит тропами близ родного селения, о котором уже тоже успел забыть, и натыкается на этот клен. А в корнях дерева проросла белая тростинка. Он ее срезал и сделал себе… эээ… флейту, что ли? Короче, какой-то музыкальный инструмент, - рассказывает Генма хоть и с запинками, но довольно складно и интересно, Хаяте жадно ловит каждое его слово, тем более эта история смутно напоминает ему… О нем самом.
- Вот, короче, сделал он из этого растения себе дудку, и когда заиграл на ней, она вдруг запела и в песне рассказала историю его жизни. Парень все вспомнил, испугался и давай – вот придурок-то, а? – разрывать могилу своего друга. Откопал, а друг оказался в могиле живым, здоровым и чуть ли не румяным, - Генма коротко хмыкает. – Только на левой руке у него не хватало одного пальца, из которого и вырос белый тростник. Но это было не важно… - Ширануи вздыхает. – Потому что, ну, разве не стоит отдать палец для того, чтоб товарищ узнал правду и вспомнил сам себя?
Хаяте с сарказмом глядит на него в ответ.
- Какая-то неправдоподобная сказка, тебе не кажется? – его голос все еще напряженный, но уже без хрипов.
- Эй, ну так это ж сказка, в конце концов, чего ты от нее хочешь? Я вот хотел сказать. Я б и руки не пожалел, лишь бы…
- Достаточно.
Генма знает, что сейчас ему скажут выметаться. И знает, что завтра он придет снова.
Гекко поднимается со стула, он одет в черные форменные штаны и байку, и темнота проглатывает его очертания, оставляя светиться только белую кожу лица и кистей рук, отчего создается ощущение, будто они двигаются в воздухе, не принадлежа остальному телу,
Генме становится так жутко, как бывает только в такие предрассветные часы.
- Хаяте, можно я оста…
- Достаточно, Генма. Я хорошо себя чувствую.
Иногда Гекко кажется, что в один из знаменательных моментов его жизни он тоже забудет всё и всех, кто в ней когда-либо был. Это такой очередной способ самоконтрольной защиты. Это проще, чем кажется. Он легко натренировал свою память забывать о том, о чем ему не хочется, да и не нужно помнить. Так вот однажды… Перманентно забывая собственное имя и цену последнего съеденного обеда, он выйдет из своего дома и вернется уже в чей-то чужой. Потому что забудет самого себя где-то между стойкой бара и обувным магазином.
Бывает, что-то из забытого снится ему по ночам. Память возвращается в кошмарах и странных безмолвных разговорах. Но сны – это же просто сны. Хаяте не принимает их всерьез. Они ему не нужны.
И воспоминания о совместных ночах с Генмой он считает снами.
Потому что однажды решил, что Генма ему тоже не нужен. А Хаяте не хочет помнить о том, что ему не нужно.
Только какая-то часть памяти, которую просто не получается стереть, ждет, что сам Генма о нем не забудет.
Хотя о счастливом сказочном конце Хаяте тоже не думает.
Не нужно ему это.
@темы: я и белый медведь, angst, слеш, лист
-
-
15.05.2008 в 07:16Казалось бы, такой маленький объем, но характеры при этом так объемно прорисованы! Даже Какаши, который вообще мелькает на пару секунд - но какой же это живой, настоящий Какаши
-
-
15.05.2008 в 10:40у дзенинов Конохи прогрессирует маразм на почве алкаголизма
-
-
15.05.2008 в 14:43Спасибо большое, здорово, что удалось передать персонажей! Меня саму такой "исчезающий" Какаши позабавил) Вот действительно, как выскользнет откуда-то, и всегда один, в компании его и не встретишь никогда в аниме)
Tadanori
С кем не бывает