Noir | .Ero-Jounin Hatake Kakashi

[narutofiction]

Название: Noir
Автор:  .Ero-Jounin Hatake Kakashi
Пара/Персонажи: Генма\ Хаяте
Рейтинг: R
Жанр: нуар, шонен-ай, джен, AU
Статус: закончено
Ворнинг: Naruto - чужое, я тут мимо проходил, ну и засмотрелся
!: Написано на S-фест по

заявке

Генма/Хаяте. Миссия в какую-нибудь страну, уклад в которой ближе к современной Японии, чем к Конохе. Из области, откуда в «Наруто» берутся мужики в пиджаках? =)  Тангорн

читать

-Жизнь имеет только тот смысл, который мы ей придаем, - рука нащупывает в кармане штанов платок, испачканный засохшей слюной вперемешку с кровью, зло сжимается на нем, а потом находит рядом пачку сигарет. Гекко вздыхает, вытягивает одну, - Зажигалка есть?
-Да… - Камина суетливо роется в сумке, находит золоченую Zippo, щелкает крышкой.
Гекко прикуривает. Щурится, втягивая дым.
В горле тотчас начинает першить.
-Я не знаю, как у тебя получается. Как ты можешь здесь жить, в этой враждебной стране? Будто родился в столице. Ты… тебя вообще от них не отличишь. Обычный студент, таких много, волосы эти, джинсы…
Хаяте молча растягивает губы в улыбке.
Камина продолжает бубнеть:
-Хочу вернуться домой, нестерпимо просто…
-Ага.
-А тебя кто-то ждет?
-Уже никто.
Идут молча. Слышны звуки города: привычный шум машин, разговоры толпы, вой полицейской сирены…
-Они… Они нас поглотят, - продолжает Камина. - Как более сильная и продвинутая цивилизация – более слабую. Наши самые мощные дзюцу бессильны перед водородной бомбой, понимаешь? Это - естественный отбор.
А в Конохе сейчас поют цикады.
Хаяте грустно.
Он пытается прислушаться к себе, к своим чувствам, и слышит только тишину.
Собственное безразличие перестает пугать: страх растворяется, уходит вместе с другими эмоциями.
Иногда ему кажется, что вместе с кровью он выхаркивает частички души.
-Грязно здесь. Удивительно, вроде бы и культурная столица, а сколько мусора в подворотнях, - ворчит Камина. Его бессменный напарник последние полтора года.
Гекко безошибочно узнает дверь.
-Надо зайти. - Объясняет, не особенно задумываясь над смыслом слов.
-Ты не говорил.
-Забыл.
-Ты никогда ничего не забываешь.
Гекко неопределенно хмыкает.
За дверью просторное гулкое помещение: кюветы, мешки, битый кирпич, одинокий, облепленный комьями застывшего цемента измельчитель для строительного мусора. В лучах света пляшет белая пыль. В душном воздухе тепло пахнет штукатуркой.
Камина сканирует помещение, - Хаяте привычно ощущает движение его чакры.
-Как ее зовут? – Спрашивает джунин.
-Кого?
-Твою девушку.
-Юми.
-А фамилия?
-Нанако. Я уже много раз называл, ты вообще меня слушае…
Хаяте молча, неуловимо быстрым движением выбрасывает нож из рукава, левой подцепляет Камину за нос, толкая его голову назад, правой вонзает лезвие в ямку под гортанью. Зажимает рот, медленно опускает на бетонный пол бьющееся в конвульсиях тело, доламывает шею.
Тихо, быстро, почти без крови.
Жизнь – это паломничество к смерти.
Сидит на корточках над трупом. Выкатившиеся из орбит мертвые глаза смотрят на убийцу. Он закрывает их, вздыхая, вытирает нож об одежду.
«Не пытайтесь жить вечно: все равно ничего не выйдет», - вспоминает Хаяте.
Скажет Юми Нанако, что ее Камина сгинул героем, если, конечно, девушка еще не утешила свое одиночество в объятьях кого-то более доступного, чем АНБУ, выполняющий длительную развед-миссию в далекой стране.
Месяц назад Югао передала письмо, хотя это запрещено. Но нет, он не сердится.
Он освободил ее в тот день, когда уехал на край земли.
В Конохе своя жизнь.
Связи прошлого меркнут и блекнут, Хаяте забывает имена и лица, забывает все лишнее, и, кажется, скоро самого себя забудет.
Голодная пустота в голове впитывает и анализирует данные.
Он хороший разведчик.
Он хороший шиноби.
Он предпочитает не думать, какой он человек.
Гекко зачем-то пинает тело предателя.
Сука! Слил все, что мог слить! Все испортил! Весь год кропотливой, тонкой работы…
Они были так близко…
Так близко к возвращению домой.
Становится особенно неприятно от осознания того, что на плече ублюдка когда – то алела татуировка АНБУ. Сейчас, разумеется, ее нет, свели в целях конспирации.
Хаяте снова прикуривает, выпускает кольца дыма, глядя в маленькое грязное оконце.
По стеклу ползет толстая сонная муха.
Ценность человека познается после смерти. Это тоже кто-то говорил.
Затушив бычок, Гекко раскатывает по полу брезент, оттаскивает на него тело. Ему хочется просто залить труп бетоном, но Камина не должен лечь на стол патологоанатомов, слишком много загадок может рассказать тело шиноби. Даже если от него останутся только кости. Хаяте не любит ошибаться.
Поэтому он переодевается в строительную робу и сосредоточенно расчленяет бывшего напарника. Как всегда в такие моменты, невозможно поверить в то, что груда сваленных вперемешку конечностей еще недавно была живым, дышащим, строящим планы мужчиной.
Гекко заворачивает части тела в полиэтилен, сует их в измельчитель, закрывает входное отверстие брезентом, жмет на кнопку. С тошнотворным чавкающим звуком то, что полчаса назад было его приятелем, превращается в алое крошево.
Надрывно воет мотор.
Бренность существования, - как-то так говорили на уроках обществознания в Академии.
В таком случае человек – самое бренно существующее существо на всем свете…
Мясо и раздробленные кости шмякаются в пространство между сваями цокольного этажа. За последней порцией мяса следуют измельчитель, куски брезента, испачканная роба, полиэтилен…
Следующий час Гекко ожесточенно готовит цемент и заливает им котлован.

И когда, наконец, Хаяте выходит на улицу, там удивительно свежо и зябко. Он начинает мелко дрожать, закуривает, ускоряет шаг, сливается с толпой.
Неон и галоген.
Такая яркая бренность существования…
Он выкуривает две пачки сигарет в день.

Ширануи – новый напарник.
И сейчас Гекко рассказывает, какая судьба оказалась у его предшественника Камины.
-Самое легкое в жизни – умереть, - говорит Генма.
Иногда Хаяте кажется, что у него паранойя.
Ширануи раздражает. Выводит из себя. Незаметно. Подспудно. Одним своим существованием. Дыханием. Повадками.
Этой своей зубочисткой во рту. Стальной, искусно выкрашенной под дерево. Убийственно острой.
А еще, раздражает тем, что трахался с Хатаке Какаши.
Положительно, Генма не тот, кому можно доверить прикрывать тылы в душе.
-Смерть – величайший математик, она безошибочно решает все задачи, - невесело ухмыляется Ширануи. – Забавно, правда?
Нет, точно паранойя…
-Типа того, - отвечает парень. – Камина, он тоже так считал.
Оба молчат.
Камина был другом детства Генмы. Они учились на одном потоке в Академии.
Только другом детства, надеется Хаяте.

-Ты живешь так, как будто тебе вообще ничего не интересно. Кончай тухнуть, пойдем куда-нибудь, а?
Внутри Гекко поднимается необъяснимая волна злости. Он даже откладывает в сторону ручку с тетрадкой, считает до десяти, прежде чем ответить, и все равно начинает говорить на «трех»:
-Я хочу, чтобы ты знал: ты мне не нравишься. Ты. Мне. Не. Нравишься. Ясно? Поэтому, если тебе скучно и нечем заняться, можешь идти светить свою задницу хоть …да куда угодно, бля. Не надо пытаться стать моим другом, понимаешь?
Это происходит всегда. Оказавшись в стране с иной культурой, в стране, где нет места ниндзя, они теряют навыки шиноби, растворяясь в рутине. Нельзя тренироваться по - настоящему, не поставив под угрозу свои легенды.
А вообще, местным на них плевать. Здесь слишком много людей, чтобы кто-то обратил внимание на двух странных парней. Этот город размером с несколько сотен Конох.
Здесь никто никому не нужен.
Идет второй год…
Второй год они стоят на месте, с каждым днем все сильнее сомневаясь в правильности наводок, в своих возможностях, вообще в существовании артефакта.
Возможно, в просторном, наполненном солнечным светом кабинете Хокаге о них просто забыли.
Только раз в месяц падают деньги на счет.
Кап – кап.
Как слезы.
А Ширануи научился водить автомобиль. Просто так, для себя. Теперь иногда ездит по городу с инструктором.
-Ну… Я пошел, - говорит Генма. – Не нажирайся сильно в одиночку. И прекрати курить так много.
Гекко провожает его взглядом, потом встает, подходит к зеркалу.
Вокруг глаз уже появляется чернота.
Боязнь смерти мучительнее, чем сама смерть.
Он не боится.


Гекко спускается вниз. Всего 4 этажа по заплеванным лестницам.
Свет фонарей скользит из окон большими квадратами.
В этом городе ночью светло, как днем. Но в душах - тьма…
В этом городе тысячи закутков, где можно поить и кормить свою тьму.
Таких, как клуб Casablanca на первом этаже их дома.
Тихая музыка, сигаретный дым под потолком, прокуренные деревянные панели, атмосфера разложения и упадка некогда цветущего заведения. Бармен в несвежей рубашке, несколько посетителей и… она.
Женщина с белыми волосами, забранными в элегантный пучок, в сером пальто с тонким кожаным ремешком, она кажется гостьей из другого мира.
Серьги с большими камнями, и чашка кофе, которую зябко сжимает в ладонях.
Каждый день здесь.
Он взял ей кальвадос в тот самый первый раз.
Она сказала:
-Я думаю, это может быть началом прекрасной дружбы.
И улыбнулась ему.

С утра обычно тошнит и дышать нелегко. Откашлявшись в раковину, он пьет чай, заваренный напарником.
-Я тебя убью.
-Что? – переспрашивает Хаяте. Все внутри подбирается, мышцы напрягаются, ломит в висках.
-Ничего. Опять молчал, - откликается Генма.
Сердце стучит: тук-тук.
Паранойя…
Все люди беременны смертью.
-Что мы здесь делаем? – Вдруг спрашивает Ширануи.
У него засос на шее. Отвратительный темный засос. Притягивает взгляд, и Гекко требуется приложить усилия, чтобы переключиться на что-то другое.
-Я уже не знаю…
-Мы ходим вокруг этих гребаных свитков в долбаной статуе уже два года. Почему нельзя ворваться в хранилище, просто положить охрану и украсть? Что мы ждем?
Хаяте пожимает плечами.
-Ты любишь ловить рыбу?
-Не очень, - удивляется Гекко.
-А я люблю. И знаешь, что мне это напоминает?
Хаяте знает. Поэтому говорит:
-Да.
Они подцепили большую и сильную рыбу.
Ходят с удочкой вдоль берега, так долго, что начинают болеть и ныть ноги.
В Конохе хотят, чтобы сом смертельно устал. Чтобы не порвал леску, когда будут вытаскивать. Чтобы не сорвался.
Но правда, она другая.
Напарники давно потеряли удочки и бродят бесцельно, призраками отражаясь в реке. А сом – то ли умер, то ли ушел, кто знает ответ…
-Мы ждем весеннюю выставку.
- А будет она, эта весна? – Неожиданно для себя спрашивает Хаяте.

Статуя стоит в хранилище.
В ней – свитки с печатями.
Камина вышел на контакт.
Или не выходил.
Их засекли?
Или обошлось?
Гребаная паранойя.
Будет ли весна?

Белая Женщина в сигаретном дыму. Рюмка кальвадоса, какая по счету?
Открытая форточка, оттуда тянет свежим холодным воздухом.
-Всех ожидает одна и та же ночь…
Гекко часто не понимает, о чем она говорит.
Она разговаривает с ним, а потом идет с другими мужчинами.
Всегда с разными.
Хаяте надеется, что когда – нибудь Белая Женщина поднимется с ним наверх.
- Всю жизнь чего-то и кого-то ждешь, а обязательно приходит только смерть, - шепчет она, приветствуя нового спутника.
И Гекко снова остается один.

Все готово. Все просчитано до мелочей.
Остается только дождаться выставки, дождаться, когда статую вытащат из хранилища и поставят на всеобщее обозрение. Нужно забрать ее прежде, чем ученые поймут, какой бесценный артефакт к ним попал. Разбить на куски прямо в зале, взять свитки и отправиться, наконец, в родную Коноху.
Днем они шатаются по музеям, клюют носом на лекциях, читают все вестники об искусстве, рубрики в газетах, тематические журналы.
Ночи каждый проводит по-своему.
Они заживо гниют в этом городе.
Хоть бы дождаться весны.

Иногда Генма странно смотрит. Будто видит насквозь. Будто знает все лучше.
-Осторожней с этой женщиной, - говорит напарник.
У него в руках бутылка виски, он глотает золотисто-коричневую жидкость прямо из горла.
-Она ядовитая. Просто верь мне. Она ядовитая.
«Что ты знаешь о женщинах, ты?» – Хочется бросить в лицо Ширануи. Но Гекко молчит, молчит, потому что, в сущности, сам не знает о ней ничего.
Генма снова делает большой глоток.
-Я люблю тебя.
-Что?! – Неверяще переспрашивает Хаяте.
-А? Я опять ничего не говорил, - фыркает Ширануи в ответ.

На кухонном столе – подарочная коробка. Небольшая, с группой веселых медведей на боках. И записка.
На бумаге растянутым почерком Ширануи написано:
«Я хочу, чтобы ты это знал».
От предчувствия рушится все внутри.
Влажными ладонями он хватает коробку и не может сразу снять цепко сидящую крышку. В каком-то исступлении мнет ее, разрывая бока, почти роняет содержимое на пол.
Долго смотрит.
Он не помнит, как медленно опускается на стул.

Так тихо, что слышно, как бубнят новости за стеной. Как кричат подростки во дворе. Как сосед бьет свою жену.
В коробке отрезанное ухо со знакомой крупной сережкой. К засохшей крови прилипли длинные светлые волосы.
-Зачем…- едва слышно шепчет Хаяте, а потом картина складывается в его голове.
Какой же он дурак!!! Ничуть не лучше Камины….
А они, они так близко. Дышат в затылок, отслеживают каждый шаг.
Шиноби как бактерии в глазке микроскопа под их наблюдением.
Идиот! Дебил! Повелся, как мальчишка!
Но все равно – так невыносимо больно.
И пусто…
Без нее.
Каждый умирает в одиночку…
Любовь?
Горьки воды смерти...
Подписал себе приговор.

Гекко сидит за кухонным столом и тупо смотрит в телевизор, не понимая ни слова.
Мучительно остро не хочется умирать. Даже несмотря на разъедающую легкие болезнь. Отец говорил: «имей мужество жить, сдохнуть ты всегда сможешь».
Он всегда считал себя сильным. Хех.
Часы идут.
Дело чести сделать сеппуку. Или съесть маленькую капсулу, которую носит в кольце. Или… хоть что-нибудь предпринять.
Но… Он смотрит на экран.
Часы идут.
Вечером возвращается Ширануи.
Напарник входит на кухню, сверлит тяжелым взглядом. Не выдержав, Хаяте поднимает голову.
У Генмы влажные волосы и промокшая до нитки одежда, оказывается, на улице гроза, раскаты грома такие мощные, что дрожат стены.
А он даже не заметил.
Еще, у Ширануи лихорадочные пятна на щеках.
- Что ты ждешь? – Прямо спрашивает джунин.
-Я ее убрал. Хочу, чтобы ты это знал… И хочу, чтобы ты знал, что я ошибся. Она просто блядь. Самая обычная дешевая блядь из второсортного клуба… Наши наводчики обосрались. Она ни с кем не связана. Ни с кем.
После смерти нет ничего.
-Я не верю, что она сама по себе. – Перебивает Гекко. – Теперь не верю. Не ври мне! Чего ты ждешь? Сделай свое дело. Сделай, что положено.
Ширануи устало держится за голову.
Капли воды падают с кончиков волос на пол.
-А я не могу тебя убрать, понимаешь? Просто не могу…. и все, - обессилено падает на стул, зло сметает крошки со скатерти.
Пустые глаза Камины смотрят с того света.
При виде убийцы мертвецы обливаются кровью.
-Знаешь, я был готов рассказать все… И рассказал бы, наверное, да времени не хватило. Я….я такой дурак, Генма. Такой дурак!... Спасибо. – Вдруг быстро добавляет Хаяте.
Напарник молчит.
Задумавшись, играет своей убийственно острой зубочисткой.
-Спасибо, - с нажимом повторяет джунин.
Генма смотрит в пол:
-Не смогу ничего тебе сделать. Себе могу, а тебе нет. Ты был прав, когда сказал, что мне нельзя доверить прикрывать тылы в душевой. Я…
Горько слышать правду. И грустно.
-Рискуешь?
-Возможно. Но сделал все, чтобы о твоем провале никто не узнал. Моя первая профессиональная ошибка в жизни, представляешь? И даже сожалеть не получается.
Пока человек не умер - он смертен.
Гекко заходится в кашле. Долго хрипит.
-Спасибо…
Встает, подходит к напарнику и опускается перед ним на колени. Целует мягкие губы, задевая подбородком о щетину.
Генма осторожно отстраняет его.
-Так мне будет еще больнее.
Глаза темные, не видно зрачков.
-Я опять ошибся? – Шепчет Хаяте.
-Ты знаешь ответ.
-Я могу…
-Не надо так меня благодарить. Пожалуйста.

А потом выходят статьи в тематических рубриках:
ЕЖЕГОДНАЯ ВЫСТАВКА АРХЕОЛОГИЧЕСКИХ ДРЕВНОСТЕЙ ОТМЕНЯЕТСЯ!
Как стало известно нашим источникам в Археологическом музее не будет проведена выставка сенсационных находок. Администрация музея в ближайшие дни сообщит о переносе выставки, в связи с плохим состоянием экспонатов.
Многократно анонсированная выставка похоже так и не состоится. Ряд опрошенных ученых уже выразили сожаление в связи с консервацией коллекции, по их словам, они так и не получили шанс осмотреть экспонаты, доступ к которым ограничило правительство. Эксперты не могут понять причину подобных действий правительства, жалуясь, что в их распоряжении даже нет детальных снимков находок, только журналистские снимки, сделанные во время первой и последней пресс-конференции музея. По неофициальной информации, коллекция отправляется на исследование в центральное государственное хранилище, где также будет ограничен доступ к находкам.
Эксперты расходятся в оценках причин происходящего, кто-то склонен считать саму находку ловкой мистификацией, другие объясняют произошедшее какими-то ошибками ученых, которые повредили находки, сделав невозможным их публичную демонстрацию без скандала в научной среде.
Напомним, что это уже не первое происшествие, когда под вопросом оказывается квалификация сотрудников Археологического музея. Ранее наделала шуму история о разбитых неумелым уборщиком 3 античных ваз, которые он принял за ненужные цветочные горшки.

-Ты понимаешь, что это значит?
-Да, я, бля, понимаю, что это значит, - зло ответчает Генма, и Хаяте чувствует, что напарник едва сдерживается от того, чтобы не запустить солонкой в кирпичную стену.
-Счет, пожалуйста! - Гекко на автомате окликает пробегающую мимо официантку.
Из запасников статую не выкрасть без лишнего шума. Это исключено. Вычислить ее местоположение в новом помещении – тоже задача не из легких и занимает много времени.
Которого, скорее всего, у них уже нет.
Почему, почему свернули государственную программу? Почему так спешно?
Что они знают?
Связано ли это с недельной давности нападением на Ширануи? Когда он чакрой остановил движение пули, а вторую отбил сенбоном? День лежал на кровати в состоянии полного истощения. Связано ли с теми ублюдками в подворотне, которых переломал Гекко пару дней назад?
Что они знают?
Что они знают, мать вашу?
Связано ли это с Белой Женщиной?
С мертвой Белой Женщиной без уха?
Что они знают?

Остаток дня напарники проводят на взводе. Каждый час градус кипения повышается.
Это столица так действует, столица, вытягивающая из шиноби душу и разрушающая честное сердце. Здесь так легко сгнить.
Город, полный ненависти и нелюбви. Воплощенное одиночество тысяч людей.
Проверяются печати, заготавливается все необходимое, одевается привычная темная, не сковывающая движений одежда…
Наконец, удается послать сигнал в Коноху.
Они не получают ответ.
Передатчик молчит.
Час. Другой. Третий.
Передатчик молчит.
-Что будем делать? – Спрашивает Гекко.
Он неожиданно чувствует все 7 лет разницы в возрасте и боевом опыте. Так ярко, как никогда прежде.
Ширануи только руками разводит:
-Тяжело брать ответственность на себя.
В Конохе он нашел бы другие слова.
Их разъедает город.
Как кислота.

А потом все смешивается, скручивается в спираль действия, и дышат легкие, и ветер сдувает паутину, и осыпаются пыль и прах. Они снова живут.
Они снова живут, убивая.
Печати детонируют, кровь впитывается в темную ткань. И безумно быстро течет по телу чакра, как река в полноводье, сокрушая все на своем пути. Не остановить ее, не подчинить.
Эйфория свободы, так кружится голова...

А вот и статуя.
Просто статуя.
Симпатичная, как недорогая подделка. Почти новенькая.
Не большая и не маленькая. Как тысячи остальных, выполнена по моде своего исторического периода.
В ней не чувствуется величия древности.
Вообще ничего не чувствуется, - будто пустышка.
-Какая она…. – начинает Хаяте.
И молчит.
-Никакая, - заканчивает за него Генма. А потом протягивает руку и осторожно дотрагивается до шероховатого бока. Толкает.
Статуя накреняется, замирает, и вдруг, в мгновение, с грохотом падает, рассыпаясь на глиняные черепки, среди которых теряется продолговатый каменный футляр.
Напарники стоят над останками того, что еще недавно было памятником искусства и национальным культурным достоянием.
Просто стоят и смотрят под ноги, испытывая странную пустоту и удивление.
Все закончилось…
Вот он, свиток, ради которого они почти сломали свои жизни.
Лежит на плитке пола.
Генма наклоняется, бережно подхватывает артефакт, и они уходят.


Сумерки.
Порывы ветра дергают из рук зонты, выворачивая их наизнанку, ломают спицы. Напарники выбрасывают в мусорный контейнер своих пауков с перебитыми ножками.
Идут дальше.
Дождь хлещет по лицу тяжелыми каплями.
Так холодно, что зубы стучат.
Впереди – толстое тело самолета.
Встреча, в открытую, в ремзоне самого большого аэропорта столицы.
Кто бы мог подумать?
Они победили….
Они – победили.
Так спокойно.

Их ожидают.
В боку самолета распахивается мерцающий теплым светом проем в двери.
Выходит человек. Посланник.
Приветствие. Проверка. Чакра.
Все в порядке.
Спускается на середину трапа. Генма отдает ему заботливо укрытый артефакт.
У мужчины мелко дрожат руки.
Он держит сверток, как мать - умирающего ребенка.
А потом быстро карабкается наверх, в теплое брюхо частного лайнера.

Гекко задыхается в кашле, выплевывая слюну, кровь и воду.
Они ждут, скрывшись от дождя у шасси.
Слушают, как капли неистово барабанят по обшивке самолета.

Дверь снова распахивается.
-Что ж вы нам притащили долговые расписки хрен знает какой давности, долбоебы! – Орет мужчина, срываясь на фальцет. – Шесть мешков пшеницы!!! Четыре верблюда!!! Глиняные горшки! Вот что там написано!!!
Крыльями плещут полы пальто.
Посланник швыряет футляр, он долго падает, а потом ударяется с каким-то жалобным, грустным звуком, гулко катится по бетону, на ходу раскрываясь.
Мужчина визжит что-то еще, но напарники уже не слышат.
Они смотрят на желтоватый клочок пергамента, который треплют порывы ветра.

А когда громкость звука возвращается, оглушительно ревут турбины.
Самолет медленно, неуклюже вползает на взлетную полосу. Приветливо мигают проблесковые маячки.
По лицу хлещут косые струи. Волосы шапкой облепили череп, вода льется в глаза.
Под ногами по-прежнему лежит не нужный никому свиток.
Намокая, древний пергамент разворачивается, буквы расплываются, чернила собираются в лужицы и стекают на бетон.
Они наблюдают, как под дождем с химреагентами погибает история.
-Что ты сразу сделаешь, когда вернешься в Коноху? – спрашивает Ширануи.
- Съем рамен, друг, съем самый вкусный на всем свете рамен «Ичираку»…, - отвечает Гекко. – И ты будешь жрать его со мной…

Напарники идут по направлению к КПП.
А за их спинами расползается тьма.
Влажная, клубящаяся, почти осязаемая, она с трудом выбирается из кусочка влажной бумаги. Сама древность, содрогаясь, принимает выбранную предначертанием форму.
Черный Зверь чутко принюхивается, впитывая мысли и чаянья этого города.
А потом стремительно исчезает у горизонта, приводя за собой ночь, и звезды, и луну, и стрекот цикад.
Действительно, каждый боится смерти, но никто не боится быть мертвым.