Перекрестный огонь
Автор: Eishi
Бета: Grethen
Персонажи: кланы Хьюга, Инузука, Учиха; Орочимару, Кисаме, Шикамару, Темари, Какаши, Тензо. список персонажей постепенно расширяется
Пейринги: Кисаме/Итачи, Какаши/Тензо (намеками), Шикамару/Темари, Неджи/Хината список пейрингов также расширяется
Рейтинг: от G до R
Жанр: мафиозная AU, adventure, action, romance, angst
Краткое содержание: в городе правят три мафиозных семьи: Хьюга, Инузука и Учиха. Первые две чувствуют, что становятся слабей, и объединяются в союз, которому пытаются помешать Учиха. Организация наемных убийц - Омбра – принимает заказ братьев Учиха, Итачи и Саске, и начинает охоту за главой семьи Хьюга и наследником Инузука.
Предупреждения: UST, смерть персонажа, местами ненормативная лексика.
От автора: написано на Naruto-non-kink по заявке Миссис Малфой «АУ. Наруто-персонажи как мафия (можно также в противодействие полицию). Мафиозная эстетика: пистолеты, шляпы, разборки, деньги, наркотики, переговоры, омерта, вендетта. Не дарк, желательно чистый джен и побольше персонажей как семей-группировок.»
Статус: в процессе
Дисклеймер: мир и персонажи «Naruto» принадлежат Кисимото Масаси, никакой выгоды от них я не получаю.
Глава 1
Глава 2
Глава 3Глава 3
Хияши бьет всего один раз – жестко, без замаха, – но этого хватает, чтобы голова Неджи мотнулась в сторону, как у тряпичной куклы, а сам он отступил на шаг, пытаясь устоять на ногах. «Стальной Кулак» – не только громкие слова. В мафии прозвища не даются просто так, и Хияши – лучшее тому подтверждение.
- Я приказал не спускать с Хинаты глаз, - льда в его голосе хватит, чтобы заморозить весь город, но сейчас весь он предназначен для племянника.
Разбитая губа горит. У Хияши страшный удар: боль после него никогда не стихает сразу. Она множится, будто растекаясь по челюсти и сжимая ее в тиски онемения, от которого ничуть не легче. Пока Неджи еще чувствует стекающую по подбородку кровь, но вскоре, он знает, останется лишь ноющая, вцепившаяся в лицо железной хваткой боль.
Ему нечего ответить. Оправдания – удел слабаков. Все, что Неджи может сейчас сказать:
- Мне нет прощения, падроне. Я готов понести любое наказание.
Но даже стоя со склоненной головой, сцепив зубы и сжав кулаки, Неджи не может избавиться от ощущения собственной бесполезности, заполняющего каждую его клетку. Он мог остановить Хинату. Он видел, как она вздрогнула, как вскинула голову: резко, с такой несвойственной ей поспешностью. Возможно, что-то увидела или почувствовала: у нее всегда было исключительное, не поддающееся объяснению чутье. Неджи должен был узнать, в чем дело, должен был не сводить с наследницы глаз, а вместо этого поддался глупому и позорному раздражению при виде давних соперников.
И даже когда Хината метнулась вперед, чтобы закрыть собой младшего Инузука, почему, почему она оказалась быстрей Неджи? Откуда в ней стремительность, что позволила быть на пол-ладони впереди своего охранника? Ведь, несмотря на тренировки в особняке семьи, Хината не сравнится по скорости с Неджи. Тогда почему?
- Это большое везение, что все сложилось так удачно, - произносит Хияши, и неясно, обращается он к Неджи или просто рассуждает вслух. - Если бы покушение на Инузука удалось, первым, кого они обвинили, стали бы Хьюга, и кто знает, чем бы это обернулось для нас в нынешнем положении…
«Войной семей», заканчивает за него Неджи. Впрочем, для Хияши это тоже очевидно.
- Подними голову, - приказывает он, и Неджи кажется, что он слышит в голосе босса усталость, которой никогда раньше не замечал. Легкую, едва различимую смену интонации: чуть меньше уверенности, чуть больше обреченности. Хияши же продолжает говорить. - Мне не нужны люди, неспособные выполнить приказ, но также не нужны и те, кто не может жить со своими ошибками. Ты понял меня, Неджи?
Хияши сжимает сухими пальцами подбородок племянника, заставляя его поднять голову. От прикосновений притупившаяся боль вспыхивает с новой силой, и Неджи стискивает зубы, чтобы сдержаться. К боли можно привыкнуть. Гораздо трудней смотреть в глаза человека с лицом твоего отца и не думать, что если бы не он, Хизаши сейчас был бы жив. - Да, падроне.
Хияши отпускает лицо племянника и отступает на шаг. Его губы плотно сжаты, а в глазах серая, как пыль, пустота. Маска истинного Хьюга никогда не даст трещины, однако пальцы Хияши едва заметно дрожат, когда он сжимает руку в кулак.
- Прочь. Я хочу остаться один.
- Как прикажете, - чеканит Неджи онемевшими губами, и только за дверью позволяет себе вытереть с подбородка кровь.
* * *
Белые бинты на плече Хинаты кажутся Неджи такими же неуместными, как смех на похоронах. Наследница никогда не держала в руках оружие так, как держат его те, кто хочет им воспользоваться: Бьякуган дрожал в ее пальцах даже на тренировках. Она не может и помыслить о том, что пуля – ее пуля – способна причинить вред кому-либо кроме раскрашенной мишени на другом конце стрельбища. И повязка на ее плече, скрывающая рану от выстрела, настоящего, почти смертельного выстрела, это так… неправильно.
- Как вы, синьорина? – осторожно прикрывая за собой дверь, спрашивает Неджи.
Хината сидит на террасе в большом плетеном кресле и, завернутая в теплый, открывающий лишь плечи серый плед, неподвижная и молчаливая, она похожа на застывшую во сне куколку бабочки-бражника. Их полно в саду Хьюга на закате каждой осени – безмолвных, ждущих свою весну.
Хината поворачивает голову, услышав голос Неджи.
- Мне уже лучше, брат. Рука почти не болит.
А вот лгать она до сих пор не научилась. Неджи замечает, как Хината поджимает губы, когда пытается подтянуть край съехавшего пледа и случайно задевает раненую руку.
- Видимо, еще не совсем зажило, - виновато улыбается она, когда Неджи подходит, чтобы помочь ей.
- Зачем вы это сделали, синьорина?
Вопрос срывается с губ быстрее, чем Неджи успевает подумать, а стоит ли его задавать.
Хината отводит взгляд, мнет в руках складку пледа.
- Наверное, если я спрошу «а разве ты на моем месте не поступил бы так же?», ты вряд ли согласишься.
Неджи не собирается ее переубеждать.
- Вражде с Инузука уже многие годы. Такое нельзя забыть за один день.
- Да, - слабо кивает Хината. – Возможно.
Последнее слово режет слух. Для Неджи, как и для любого Хьюга, все решено уже давно: каждый в их семье вырастает с четкими целями – кого защищать и кого ненавидеть, и то, что Хината сомневается в том, о чем ей твердили с рождения, звучит, пожалуй, слишком смело. Особенно для той, что всегда только соглашалась с чужим выбором.
Неджи смотрит на ее забинтованное плечо и думает, когда она успела так измениться? Вроде и незаметно на первый взгляд, но стоило подойти ближе, и отрицать уже нельзя: чуть больше уверенности во взгляде, лишняя капля твердости в голосе – вот что она прячет, опуская глаза и отворачивая лицо.
- У тебя кровь.
Что-то ноет внутри – жалобно и растеряно, когда Неджи вздрагивает и быстро отводит взгляд от ее плеча. Он забылся, позволил себе смотреть слишком долго – дольше положенного.
Хината не спрашивает, откуда кровь. Наверное, она не хотела бы знать, думает Неджи, но не догадаться вряд ли возможно, поэтому он не питает пустых надежд. За ошибки всегда приходится платить, рано или поздно, и цена для Неджи на этот раз даже меньше, чем он ожидал. Разбитая губа и саднящая от удара челюсть, в сущности, мелочь по сравнению с тем, что Хияши мог бы сделать с племянником за невыполнение приказа.
Стальной Кулак любит свою старшую дочь. Пусть по-своему – сдержанно, не прощая ошибок, не делая скидок на возраст и родство, но любит. Для него она все равно первая, даже при том, что он понимает, не может не понимать: Ханаби куда лучшая кандидатура на его место.
И, наверное, в этом все дело, понимает Неджи.
Хината тянет к нему руку с белым платком, и ее глаза снова прежние. Такие, какими Неджи видит их с самого детства: внимательные и чуть испуганные, будто она боится, что ее помощь отвергнут.
Он наклоняется к наследнице, чтобы она могла дотянуться до его лица, и закрывает глаза. Так легче. Так не видно фамильного кулона на ее шее: крупной серебряной пластины с гербом их рода – ястребом, зажавшим в когтях пойманную мышь. И можно не думать о том, что это слишком большая вольность и с ее, и с его стороны – заботиться и принимать такую заботу.
У Хинаты холодные пальцы, Неджи чувствует это даже сквозь ткань платка. Плед ее совсем не греет.
- Я не защитил вас, синьорина.
Платок замирает у его губ. Неджи чувствует, как он дрожит – всего мгновение, бесконечно долгое мгновение – а затем холодные пальцы осторожно прикасаются к его щеке, и в этот раз их не разделяет тонкий слой белой ткани.
- Ты бы все равно не смог, - тихо произносит Хината, и Неджи кажется, что он слышит в ее голосе нотки вины, которым здесь совсем не место.
Пальцы на его щеке вздрагивают, прижимаются сильней, а затем вдруг судорожно впиваются в кожу, царапая ногтями. Неджи вздрагивает от новой боли, но не отшатывается – слишком редки эти прикосновения, чтобы лишиться их из-за простого, кажущегося таким глупым сейчас рефлекса. Однако всего мига хватает, чтобы понять: Хината никогда бы такого не сделала.
Неджи резко распахивает глаза. Лицо наследницы всего в полуметре от его собственного – побелевшее, искаженное гримасой боли. Она цепляется за его руку, и хватка лишь едва слабее отцовской; Хината запрокидывает голову, открывает рот, пытаясь кричать, но слышны только рваные хриплые вдохи, от которых кровь стынет в жилах.
- Синьорина! – Неджи хватает ее за плечи, ловит в ладони мертвенно бледное лицо и едва удерживает себя от того, чтобы в ужасе не отшатнуться.
Глаза Хинаты широко распахнуты; они пусты, но что-то движется в этой страшной, леденящей душу пустоте, которая, кажется, видит тебя насквозь. Вспухшие, будто корни невидимого растения, вены на висках наследницы пульсируют под пальцами Неджи в такт каждому удару ее сердца. Она пытается вырваться, отвернуть лицо; ее ужас почти осязаем, он течет по рукам Неджи, пробирается внутрь и душит, душит, будто горло стянули удавкой.
- Я не хочу! Не хочу видеть!
Крик бьет по ушам, но Неджи лишь крепче сжимает ее лицо в ладонях. Им страшно сейчас, страшно обоим, до одури; хочется бежать, не оглядываясь, вот только бежать некуда.
- Смотри на меня, Хината, только на меня, ты слышишь? - бездумно шепчет ей Неджи. Кровь на ее щеках, кровь вместо слез, такая горячая. - Все остальное сон, забудь его, просто забудь…
Когда в комнату влетают перепуганные слуги и примчавшая на крик наследницы охрана, Неджи их даже не замечает. Он смотрит только на Хинату, смотрит в глаза, которые видят все – даже то, что он хотел бы никому не показывать. И только когда его, как щенка, отшвыривают в сторону, когда между ним и дочерью встает Хияши, и ствол его Бькугана упирается в лоб племянника, Неджи понимает: он видел то, о чем ему не положено было даже знать.
Слез Хинаты Стальной Кулак Хияши ему не простит.
* * *
Во «Вратах Лотоса» как обычно шумно: зрители оживленно переговариваются, обсуждая претендентов; у окошек, где принимают ставки, толкотня и споры; в воздухе то и дело мелькают купюры – некоторые, очевидно, считают, что чем выше они поднимут свои деньги, тем быстрей наступит их очередь. Какаши убежден, что люди, работающие букмекерами, просто мазохисты: в конце концов, какой толк от того, что через твои руки проходит столько денег, если опустить их в свой карман все равно нельзя? И целыми днями брать, пересчитывать, а затем отдавать счастливчикам или жадной пасти стального сейфа сотни и сотни купюр... Нет уж, такая работа точно не для него, думает Какаши.
Другое дело – книги. Приобщение к культуре, просвещение и образование. Свет жизни, можно сказать. В их с Тензо магазинчике за этот свет отвечает целых две полки в самом дальнем из стеллажей, и хотя Какаши предпочитает просвещаться литературой несколько иного плана, существование этих двух полок греет ему душу. Хотя бы потому, что там стоит Большая Поварская Энциклопедия, благодаря которой Тензо каждый день спасает их обоих от голодной смерти. Подпускать Какаши к плите, как выяснилось, дело небезопасное, и пожар, в который вылилось приготовление яичницы, послужил лучшим тому доказательством.
Какаши зевает и вытягивает руку, за которую тут же, как за вешалку, цепляется пробегающий мимо с подносом закусок мальчишка. Расставшись с парой монет, Какаши становится обладателем вполне сносного бутерброда и бутылки сока. Стаканчик чего-нибудь горячительного был бы, конечно, лучше, но на работе, особенно на такой, как у Какаши, позволить себе подобную роскошь почти что самоубийство.
А ведь говорил, больше к этому не вернется. Хватило впечатлений на всю оставшуюся жизнь. Клялся себе, что завязал. Ага, как же.
Какаши держался целый год. Они с Тензо держались. Вдвоем ведь всегда легче. Думали, что прошло. Отпустило, забыли. Но появляется Нара, и все летит в тартарары!
Все заново: адреналин в крови, дрожь по телу, лихорадка предвкушения. Эта работа как наркотик, и Какаши вынужден признать: он чёртов наркоман. До сих пор. И Нара, чтоб его, это знает. Знает и пользуется, расчетливая сволочь. Будто не было других, кто мог бы справиться с заданием; будто целая сотня послушных ему наемников вдруг разом перестала существовать.
Какаши сжимает в ладонях завернутый в хрустящую бумагу бутерброд, превращая его в тонкую лепешку. Вот так, Хатаке Какаши, ты расплющил свою новую, с таким трудом добытую мирную жизнь обычного продавца книг.
Можно, конечно, убеждать себя, что виной всему деньги. Омбра платит своим убийцам неплохой процент от сделки с клиентом, а, учитывая, что такого рода делишки по умолчанию оплачиваются далеко не малыми деньгами, подсчетом затрат Какаши себя тогда не обременял. После ухода из организации привычка к хорошей жизни не исчезла, а вот деньги закончились как-то слишком быстро.
Когда Нара предложил им работу, прежнюю, пропахшую смертью и наживой работу, Какаши понял две вещи: первое – отказаться они не смогут, и второе – за этот взгляд наркодилера, протягивающего завязавшим клиентам новую дозу, Нару следовало бы убить.
Какаши тоскливо смотрит на сплющенный бутерброд в своей руке.
Может, они с Тензо и вправду себя обманывали. Может, Нара прав, и им, как ни крути, не прожить без этой работы. Хотя бы потому, что они в ней – одни из лучших. Проклятье, если уж быть честным до конца, они ведь так и не свели свои татуировки: свитое в спираль пламя на плече – знак того, что они по-прежнему принадлежат Омбра.
Значит, не забыли.
Значит, оба – лжецы.
- Пожалуй, Тензо об этом знать не обязательно, - тихо бормочет себе под нос Какаши, машинально поглаживая за ухом лежащего у него на коленях Паккуна. – А то не видать мне ужина.
Судя по взгляду пса, он считает, что это одно из самых правильных решений в жизни его хозяина.
Гомон толпы возле окошек букмекеров стихает на миг, а затем возобновляется с новой силой, а это значит, что в зал спустился Майто Гай. В принципе, даже без звукового сопровождения его трудно не заметить: ярко-зеленые тренировочные штаны и широченную, во все тридцать два зуба, улыбку видно издалека.
- Потрясем этот вечер нашей силой юности! - гремит его голос.
Какаши не уверен, учитывал ли Гай акустику зала, когда собирался открывать здесь свое заведение, но то, что благодаря этому его голос усиливается как минимум втрое, неоспоримо.
Паккун роняет морду на колени хозяина и закрывает лапами уши. Какаши остается только молча ему завидовать.
Строго говоря, «Врата Лотоса» - это клуб борцов, но как у всех заведений под защитой мафии, у него есть и обратная сторона: если днем «правила» здесь не просто пустые слова, то ночью на зеленом ринге о них забывают. И да, ринг действительно зеленый. Как травка на летней лужайке, как чёртовы штаны Гая.
Пронзительный свисток оповещает о том, что ставки больше не принимаются, и зрители всей толпой кидаются к трибунам. Начинается ругань и толкотня, но выразительный взгляд усталого убийцы и отнюдь не дружелюбный оскал семерых псов в довесок к нему спасают Какаши от назойливого соседства кого бы то ни было. Ближе, чем на полтора метра к нему никто не подсаживается. Какаши по очереди треплет сидящих вокруг него псов по холкам и щелкает по уху Паккуна, который даже не удосужился поднять голову, не то, что зарычать. Голову тот так и не поднимает, но это не мешает ему вцепиться в палец хозяина, неосторожно поднесённый к его морде.
- Лентяй, - обвиняюще роняет Какаши, разжимая ему пасть, чтобы освободить палец.
В глазах Паккуна читается ответное послание, вероятно, менее приличное, чем этого можно было ожидать от такого безобидного с виду песика. Поединок взглядов заканчивается очередным поражением Какаши, когда он сует Паккуну в нос остатки своего бутерброда, лишь бы тот перестал так укоризненно на него смотреть.
- Итак, вы готовы? - Гай к этому времени уже на ринге.
У Какаши начинает рябить в глазах от двойного буйства зелени ринга и штанов его хозяина.
- Сегодня вы увидите нечто грандиозное! – надрывается Гай. – Удивительное, великое и неповторимое!
Да, помимо красочных штанов, впечатляющего накачанного торса, который он никогда не стремится скрывать, и белозубой улыбки мерина в самом расцвете сил, Гай обладает еще и неодолимой тягой к толканию прочувствованных речей. Как правило, не вовремя, но зато так, что пробирает до костей: если не от смысла, то уж точно от громкости.
- Грандиозное, фантастическое зрелище! Только сегодня и только на нашем ринге! «Врата Лотоса» всегда открыты для жаждущих узреть силу цветущей юности и отвагу молодых сердец!
Трибуны неохотно аплодируют. Не столько из-за воодушевления, вызванного речью Гая, сколько из-за того, что знают: без поддержки зала он не станет продолжать, а значит, бойцов они могут не дождаться и вовсе.
- Я вижу, вы уже горите от нетерпения! - ничуть не смущенный жидкими аплодисментами, Гай встает в позу крутого парня и показывает трибунам поднятый к потолку большой палец.
Раздается еще пара хлопков. Паккун начинает траурно выть, но Какаши вовремя успевает зажать ему пасть.
- Что я слышу? – настораживается Гай.
Какаши задерживает дыхание. Если его узнают, можно попрощаться с сегодняшним шансом выйти на клиента. Память у Гая, как у слона: встретив кого-то один раз, он будет помнить, а в случае с Какаши еще и преследовать всю жизнь. День, когда они впервые встретились, стал одним из тех, о которых хочется забыть, как о дурном сне. Это была не иначе, как шутка мироздания, столкнуть их друг с другом в таком месте, как кружок восточных единоборств для детей, куда Какаши забрел по чистой случайности.
Гай, приложив руку ко лбу, чтобы защититься от огромных ламп, освещающих ринг, пристально вглядывается в трибуны. Еще один поворот головы, и он точно наткнется на Какаши. Не время привередничать.
- Это вой труб, зовущих бойцов на ринг, - пытаясь передать неуемный энтузиазм в голосе – отвратительно, надо признать, – отзывается Какаши.
Гай ошарашено замирает на месте. Видимо, с трубами – это перебор, надо что-нибудь попроще.
- Это зов юности, – чуть бодрее добавляет Какаши, стараясь не думать, каким идиотом сейчас выглядит.
Трибуны поддерживают его куда более оживленными аплодисментами, нежели красноречие Гая.
- Да! Я слышу зов ваших сердец! Наш дух един, и в этом наша сила!
Какаши медленно выдыхает, залпом опустошает бутылку сока – такое нервное напряжение всегда вызывает у него дикую жажду – и, крепко сжимая бока Паккуна, чтобы не вздумал вырваться, поднимает его к лицу. Серьезный разговор требует взгляда в упор.
- Ты. Сегодня. Останешься. Без. Ужина.
Паккун меланхолично зевает ему в лицо. Маленький ленивый засранец.
- И твою резиновую уточку я отдам Тензо.
Удар в слабое место, кто спорит, но справедливость требует, чтобы пес осознал свою вину. Какаши возвращает Паккуна на колени: жалостливыми взглядами его не проймешь.
А тем временем на ринг выходят бойцы. Один высокий, широкоплечий, будто обсыпанный пеплом – до того серая у него кожа. Его Какаши узнаёт сразу. Хошигаки Кисаме. Личность в кругах убийц довольно известная, даже можно сказать легендарная, особенно во времена, когда он работал на Учиха.Интересно, каким ветром его занесло во «Врата Лотоса»? На ринге Гая побеждают одними кулаками, а ведь Кисаме всегда орудовал огромным, в полчеловеческого роста тесаком.
Какаши задумчиво чешет кончик носа.
После распада Акацки, особого подразделения убийц, которое когда-то создал для своей семьи дед нынешних братьев-боссов, Учиха Мадара, Кисаме стал свободной птицей. Как зарабатывать на жизнь – его дело, однако что-то скребется внутри Какаши: крохотное, но неотвязное подозрение, что все это неспроста, и это подозрение заставляет его быть начеку.
Второй боец по сравнению с Кисаме совсем еще мальчишка. Хорошо сложенный, с отличными мышцами и, судя по всему, крепкими кулаками, но все равно мальчишка. И что самое ужасное – он копия Майто Гая. Стрижка «под горшок», колоритные брови и, конечно, отличительный знак – зеленые тренировочные штаны. Куда же без них?
Будь Какаши чуть более сентиментальным, он бы оплакал пропавшее детство этого ребенка – о, Гай возвестил всем, что его звать Рок Ли, – но, к сожалению, профессия наемного убийцы не оставляет места сантиментам.
Кисаме смотрит на мальчишку с явным презрением, но того, судя по всему, такое отношение не смущает. После жаркого взаимного приветствия с учителем, Ли, еще секунду назад воодушевленно кивавший каждому слову Гая, мгновенно меняется. Теперь он готов к бою – собранный, решительный. Противнику придется с этим считаться.
Они кружат друг вокруг друга: Кисаме – с ленцой, которую даже не стремится скрывать, Ли – настороженно, вглядываясь в каждое его движение. Оказывается, Гай способен не только сверкать улыбкой и вещать о силе юности, но и быть толковым учителем. По крайней мере, оценивать соперника перед боем он мальчишку научил.
- Давай, Ли! Покажи ему силу своего духа! - гремит под потолком голос Гая.
В тот же миг мальчишка молнией срывается с места. Будто исчезает с ринга на долю секунды и возникает уже возле Кисаме с занесенной для удара ногой. Быстро, отмечает Какаши. Особенно учитывая возраст мальчишки: на вид ему лет пятнадцать, не больше. С такой скоростью стоит считаться в любом случае. Но и Кисаме не вчера родился. У него за плечами столько боев, что он задавит ученика Гая одним своим опытом, что уж говорить о силе.
- Слабовато, - насмешливо скалится Кисаме. Нога Ли всего в паре сантиметров от его лица – Хошигаки крепко держит его за ступню. - Я могу остановить тебя одной рукой. Вторую можно даже не использовать.
- Как хотите, - отзывается Ли, и прежде чем Кисаме успевает отпустить очередной колкий комментарий, пятка мальчишки впечатывается ему в скулу: не тратя времени на то, чтобы освободиться, Ли, оттолкнувшись от ринга, бьет второй ногой.
Кисаме ослабляет захват – не столько от силы удара, сколько от шока, что мальчишка на такое вообще осмелился, – и Ли, ловко приземлившись, тут же уходит в сторону: не отступая, нет, наоборот – меняя позицию, чтобы снова атаковать, не давая противнику времени опомниться. И тактика срабатывает: Кисаме получает удар по почкам.
Какаши присвистывает, даже забывшись ненадолго. А мальчишка-то не промах.
Но на этом, к сожалению, его успехи и заканчиваются. Следующие полминуты доказывают: юношеская отвага – ничто по сравнению с силой, подкрепленной опытом. Кисаме уходит от атак Ли, попутно отпуская ехидные реплики по поводу его прически, техники боя и, наконец, зеленых штанов. Последнее оказывается явно лишним, потому что после этого Ли, очевидно, задетому в самых светлых своих чувствах, удается подловить момент и ударить противника под колени, заставив того рухнуть на спину.
Ну а потом Кисаме надоедает играть.
К счастью, Гай успевает вмешаться до того, как все заходит слишком далеко. Кисаме огрызается, явно недовольный, что ему помешали, но все же не решается оспорить право владельца «Врат» останавливать бой в любой момент. И только это спасает Ли от перелома руки и, как минимум, пары ребер.
Глядя на то, как Гай поддерживает ученика, помогая ему спуститься с ринга, Какаши чувствует странное облегчение. Все-таки повезло мальчишке, что остался в живых. Обычно Хошигаки оставляет после себя либо мертвецов, либо калек, и Ли – первый, кто нарушил это правило. В отличие от прочих противников Кисаме, у него будет время обдумать все свои ошибки.
Зрители кидаются к окошкам букмекеров, чтобы получить выигрыш. Вряд ли многие ставили на Ли, однако мальчишка сумел удивить зрителей и пусть на мгновение – крохотное мгновение его быстротечной славы – заставил их усомниться в исходе этого боя.
А Какаши продолжает ждать.
Скоро новый бой, но он здесь не за тем, чтобы глазеть на ринг.
Он привычно тянет руку, чтобы, не глядя, почесать Паккуна за ухом, и снова становится жертвой его зубов. Ну сколько можно-то?
- Хорошо, хорошо, я не буду отбирать у тебя уточку, - сдается, наконец, Какаши.
Паккун разжимает зубы и довольный очередной капитуляцией хозяина, устраивается на его коленях так, чтобы тоже следить за рингом. Вытирая об штаны обслюнявленную руку, Какаши обреченно понимает, что педагог из него, судя по всему, никудышный. Утешает только то, что для его работы это не имеет никакого значения, а с Паккуном они поговорят дома, в присутствии Тензо. Наверняка помимо «Большой Поварской Энциклопедии» у него найдется книга «Мудрость воспитания домашних животных», и уж он применит ее по назначению.
Какаши решает купить еще один бутерброд на случай, если ему придется проторчать здесь до утра, когда во «Вратах Лотоса» появляются новые лица. Кожаные куртки, меховые воротники, огромные псы у ног хозяев. И кольцо наследника на пальце у самого младшего.
Добро пожаловать, Инузука Киба, ты как раз вовремя. Не придется тратиться на второй бутерброд.
продолжение в комментах